Всеобъемлющий сон успокоил народные массы.
В тихой улочке мгла, и фонарь у аптеки - не в счет.
Лишь один патефон завывает надсаженным басом,
И стальная игла на душе, словно кошка, скребет.
Этот стон, или вой, называвшийся давеча песней,
Не в почете уже на сорвавшейся в пропасть Руси.
С ним уклад вековой умирает, и вряд ли воскреснет,
На кровавой меже, где несут на пожар керосин.
Солнце рано с утра разукрасит кремлевские стены,
С марширующих ног отряхнется решительно прах.
И родная страна, заклеймив всенародно измену,
Будет строить чертог на семи бесшабашных ветрах.
Маяковский взойдет, как на трон, на большую трибуну
И заявит, что нет для Шаляпина места в строю.
И поскачут вперед вдохновленные новые гунны
Наводить марафет в бестолково-бескрайнем краю.
Хлопнет выстрелом дверь, размножая зловещее эхо,
Как судьбы камертон, всех других камертонов главней.
Революции зверь повсеместно устроит потеху,
Окровавленным ртом пожирая своих сыновей.
Ну а этот ушел, не желая идти на попятный.
Он отныне немил, обвинен и оплеван гуртом,
Хоть и повод смешон, и пока что еще непонятно,
Кто кому изменил и кому извиняться потом. |
