Нас было двое: я и отраженье,
И впереди маячили свершенья.
Не будущность – её изображенье
Я видел под созвездием «быть может».
Борьба с собой – неважное сраженье:
Заранее известно завершенье
Сего труда. И запах разложенья
От прежних знаний новый нюх тревожит.
Есть разные движенья: ниже, выше,
Потоки ветра и дождя бежали с крыши,
В подполье потаённый шорох мыши,
А в книге строчки «быть или не быть?»
Но, несмотря на это, я не выжил
Из собственного разума, бесстыжим
Страстям не потакал, но был обижен
Случайно третьим, кто мешает жить.
Нас было двое: я и та, что рядом…
Когда я думал, что растоптан стадом,
Она пришла, сломала двери ада
И выпустила страсти и грехи.
Была весна, точней, апрель. Не надо
Вам объяснять, что это значит. Взглядом
Она вдохнула жизнь в мои палаты,
И в честь её шушукались стихи.
Вдруг пролетело лето, вышла осень.
«Кто был с тобой?»– ненужные расспросы,
Ответы, перемирия, угрозы…
Вилась всё тех же непоняток нить.
Терпенье лопнуло внезапно. Были грозы,
Лил дождь, дул ветер, сливы бились оземь
В заброшенном саду, в котором бо'сым
Стоял тот третий, кто мешает жить.
Нас было двое: я и исповедник,
Случайный вор, почти случайный сплетник,
Почти сосед и малость привередник.
Случайность, повседневность – всё одно.
Он говорил, я пил в одной харчевне
У лика города, что горд фасадом древним…
Он пил, я говорил – и сплошь замены.
Никто из нас не знал, что видит дно.
Снаружи выл февраль и лазил в окна,
Хрустел снегами и сугробы плотно
Лопатой дворника сгребал, но ждал охотно
Прихода мартовских капелей и простуд.
Нас было двое. Двое? Вот уж, полно!
Я был один среди харчевни, звона
Полупустых бокалов, я был снова,
Как некогда, в свою печаль обут.
Осталось досказать ещё немного:
Всё так же вьётся моя быстрая дорога,
На ней попутчики – не попадаю в ногу,
И с ними мне совсем не по пути;
Живу по воле слова, чаще – слога,
Пою, но песня молкнет недотрогой,
Хочу помочь – в ответ спешит подмога,
Но рядом топчется, возможность упустив;
По-прежнему живу на прежней тверди,
Готов твердить лишь это «всё как прежде»,
Помимо разума не думаю о смерти,
И мысли с чувствами мне едки, словно дым.
Но в этой повести был, помнится мне, третий…
О нём – ни вести, ни письма в конверте.
Всё думаю и не могу проверить:
Тот третий был, случалось, и вторым. |
