Я шел по тоненькому, почти похожему на нить, мостку. Вокруг меня непроглядная тьма. Куда не смотри, ничего не увидишь – сплошная чернота. Мост очень длинный, от края до края, без всяких ответвлений, он устремлялся строго вперед и назад. Я постарался проследить его взглядом, но безуспешно – мост таял через несколько метров в темной пучине мрака. Стоя на месте, озирался по сторонам, не решаясь куда-либо пойти. В какую сторону идти мне было совершенно неважно, что один конец моста, что другой, казался мне одинаково опасным и непредсказуемым. Но не стоять же мне тут вечно! В конце концов, после некоторых раздумий, я сдвинулся с места – пошел вперед, наугад, куда глаза глядят. Пейзаж от этого не изменился – вокруг все тоже «многообразие» цветов. Только светящийся бледный цветом мосток, указывал мне дорогу, не давал оступиться и стать частью этой беспросветной тьмы.
Шел я долго и уже потерял счет времени, а дорога все не кончалась и не показывала мне ничего нового. От довольно-таки обширного перехода мои ноги не устали, а, наоборот, у меня было ощущение, что я будто лечу, а не прилежно топаю по твердой поверхности.
Вскоре окружающее меня пространство, наконец, подкинула мне кое-какой ориентир. Вдалеке виднелся небольшой поток света, и я припустил к нему, живее перебирая ногами по мосту. Ориентиром оказалась большая, деревянная и красиво расписанная дверь. На месте ручек располагалась две металлические головы львов, в их пастях находились два железных круга. Похоже, они и заменяли дверные ручки. Примерно с минуту рассматривал золотую дверь с множеством непонятных картинок, потом, набрав полную грудь воздуха, распахнул ее.
Передо мной расстелился просторный зал. Он полностью состоял из зеркал. Со всех четырех стен под разным углом искажалось мое отражение, но не это привлекло мое внимание. В центре зала стояло два стола, один побольше, второй поменьше. Они поставлены буквой «Г». За столами сидело пятеро человек. Трое на маленьком столе, двое на том, что побольше. Все они были очень странными, такие разные и по-своему нелепые, что после взгляда на них у меня похолодело внутри. У каждого над головой витали какие-то размытые буквы красного цвета, я стоял далеко, поэтому рассмотреть что-либо не мог. В тот момент, когда дверь открылась, взор всех пяти обратился в мою сторону.
- Ну, наконец-то! – вскликнул долговязый человек с длинными, как у женщины волосами. – Вот и объявился! – Он сидел за маленьким столом, с этими словами отодвинул стул и подошел ко мне. – Мы тебя уже заждались!
Неизвестный положил руку мне на плечо, и мы вместе двинулись за стол. Я вообще не понимал что происходит, но пришлось повиноваться. Просто не хотелось проявлять неуважение, вставать на дыбы и с безумным выражением лица выяснять и кричать: «где я?» или «кто вы такие?». Человек, который подошел ко мне, имел приятную внешность. Длинные, золотистые волосы свисали до плеч, аккуратные брови, думаю, он нарочито выдергивал маленькие волоски пинцетом, нависали над выразительными глазами, тонкие губы извивались в кривой ухмылке.
Сев за стол, я окинул каждого присутствующего и вдруг понял, с кем нахожусь. За столом сидели… смертные грехи! Да, именно грехи. И над головами у каждого из них витало имя. Так, человек, который встретил меня, оказался Завистью, он сидел за маленьким столом с двумя другими людьми, и я отметил про себя, что это те пороки, которые чаще всего встречаются в нашей земной жизни. Ну, да, все сходиться. Зависть, Обжорство и Жадность.
Обжорство, как и следовало предполагать, оказался неимоверным жирдяем! Он еле-еле втиснулся между ручками стула и вот уже в течение нескольких минут моего пребывания что-то жевал. Впрочем, каким бы жирным он не был, отвращения от него у меня не возникало. Пухлое лицо с маленькими глазками, розовые щеки и нос картошкой, вот, пожалуй, и все, что можно про него сказать. А вот спазмы желудка у меня вызывало то, что он ел. Какой-то мерзкий бутерброд, с которого капала зеленая дрянь прямо на стол. Ужас.
Жадность был брутальным мужиком, похожий чем-то на американского актера из фильма «Перевозчик». Такой же лысый, легкая небритость и полная невозмутимость. Ну, копия просто! Он дремал, положив ноги на стол и слегка качаясь на стуле.
На большом столе так же сидело, вместе со мной, три лица. У двух из них над головами так же летали имена: Похоть и Гордыня.
На удивление Похоть оказалась красивой девушкой. С красивыми черными волосами, которые собраны в милый пучок на затылке. Если честно я всегда предполагал, что проблема «похоти» часто проявляется у мужчин. Это ведь мы такие ненасытные! Постоянно раздеваем взглядом красивых женщин, обсуждаем кто потерял девственность раньше и все прочее. А женщины для меня были воплощениям невинности, до определенного момента, конечно. Облом. Странно…
От Гордыни меня стошнило еще больше, чем от Обжорства и его бутерброда. Вы только взгляните на него. Сидит, спинку выпрямил, подбородок держит, на меня смотрит, таким презрительным взглядом, как будто он тут генерал среди толпы рядовых! Въехал бы ему по роже! Противный! Я всегда считал «гордыней» самым, ну, не то чтобы страшным, а просто нехорошим и омерзительным грехом. Потому, что именно при нем, человек уже перестает быть собой. Если, допустим, человек жадный или просто любит поесть, то в нем все равно присутствуют характерные признаки души, чувств и доброты, а вот при гордыне такого нет. Он не человек, вернее, он не считает себя им. Себя он видит чуть ли не творцом вселенной, которому все дозволено. И в себе подобных, то есть людях, этот мерзкий субъект видит низших форм жизни – чуть ли не первые звенья пищевой цепи. Гадкие люди с этим порокам.
- Так, - Зависть оперся руками о стол и окинул всех взглядом, - Гнев здесь, значит нас шестеро, но кого-то не хватает.
Зависть задумался, а я вдруг понял, что тоже из их круга! Такой же смертный грех. Должно быть, и у меня над головой летают буквы.
Я посмотрел на зеркальную стену за Гордыней. Да, точно. Прямо над моей светлой головушкой. Ясно и четко – «Гнев». Дожился.
- Праздности нет. – С закрытыми глазами сказал Жадность. Он все так же дремал. Похоже, он самый спокойный и «человечный» из всех. – Впрочем, его никогда с нами нет.
Зависть щелкнул пальцами.
- Точно. Ты гений! Задание очень важное, и поручено всем! Так что он тоже обязан присутствовать! Необходимо его позвать. Обжорство!
Толстый уже разделался с одним бутербродом и откуда-то достал второй. Услышав голос Зависти, маленькими глазками взглянул на него и что-то непонятно промычал.
- Давай, жирный, вали! Позови Лень! – Золотокудрый поставил свою тонкую ногу на ручку стула Обжорства и собирался опрокинуть его. Я засомневался – получиться ли у такого доходяги, сделать это? Скорее толстяк его задавит своим весом.
Несколько секунд жирный смотрел в глаза Зависти и, к моему удивлению, поднялся со стула и направился к выходу, откуда я и попал сюда. Как только дверь за толстяком закрылась, Зависть убрал ногу и сел за свой стул.
- С этими жирными так и надо. – Радостно, с корявой улыбкой на лице, сказал он. – А то совсем распоясался.
- Смотри, а то скоро схлопочешь от него. – Подала голос Похоть. Говорила она нежно и тонко, любого мужика может совратить.
Замечание Зависть пропустил мимо ушей, хотя я бы советовал к нему прислушаться, но вслух ничего не сказал. Я заметил, что большинство бед происходит с нашего молчаливого согласия. И это касается всех. Вот, к примеру, замечание Похоти. Может одну ее он и не послушал, а если встряну я? Двое на одного. Он бы точно прислушался и уже не стал опускать Обжорство. А так… Промолчал да и фиг, лишь бы меня не трогали. Так и все в нашей жизни. И это еще незначительно! А если взять президента? Как, по-вашему, на многое ли он закрывает глаза? Часто ли он молчит, видя, что что-то происходит, тем самым давая согласие? Ведь все мы помним популярное изречение – «Молчание знак согласия». Черт побери! Как верно оно ухватывает суть!
С того момента, как ушел Обжорство прошло около пяти минут. За этот период времени в зале царила мертвая тишина. Жадность спал, надвинув на глаза невесть откуда взявшуюся шляпу. Зависть сидел на своем стуле и рассматривал пальцы, наверное, боится маникюр испортить, ведь он весь такой женственный. Гордыня продолжал сверлить меня неприятным взглядом, скрестив руки на груди, а Похоть, переловив мой взгляд, мило подмигивала и слала воздушные поцелуи. Я отвернулся.
Вскоре дверь распахнулась и в зал вошел Обжорство везя перед собой коляску для инвалидов. В ней сидел если не скелет, то очень худой мужчина. Голова с почти лысой головой, кое-где имелись пучки слипшихся от грязи волос, упала на грудь. Рот приоткрыт, глаза туманные, невзрачные. Без искорки, как говориться. Человек громко дышал. На пальцах рук и ног огромные черные ногти. Он почти голый, только на непристойное место была накинута дырявая тряпка белого цвета. Над головой летали красные буквы – «Праздность». Обжорство подкатил Лень ко мне, и я только сейчас понял, как от него смердит. Толстяк занял свое место, а теперь у меня над ухом противно звучало дыхание этого урода. Я еще долго не мог повернуть голову в сторону «смердящей кучи» мне все казалось, что он впился в меня взглядом, но все же пересилил и посмотрел. Нет, Лень, как и у входа, уронил голову на грудь и смотрел на свои черные от грязи ноги. Мерзость. Изучая данное существо, отметил про себя полные серой уши, наверное, сто лет не мытую голову и, я точно знал, выпавшие от антисанитарных условий, зубы. Цинга ей Богу! Я презрительной гримасой отвернулся, но вонь стояла та еще. Тем временем Зависть оживился.
- Все в сборе! Можно начинать собрание. – Он хлопнул в ладоши, и перед каждым из нас на столе возникла серая воронка, внутри которой имелась какая-то нечёткая картинка. – Каждому из нас, - продолжал грех, - будет дан конкретный человек, у каждого свой естественно. Мы должны будем посетить их, и во что бы это не стало сделать такими же, как мы. То есть сделать их неимоверными грешниками!
Зависть окинул нас хитрым взглядом и криво, похоже, это его фишка, усмехнулся.
- Обжорство, - Жирдяй снова что-то жевал, я не сомневался – мерзкий бутерброд, - тебе нужно заставить этого человека, - Зависть указал в воронку перед толстяком, - погрязнуть в тебе. То есть он тоже должен стать толстым и мыслить только своим пузом, объедаться, извращаться в пище, есть больше чем нужно и все такое. Ты понял?
Жирдяй коротко кивнул, и впился большими, но на удивление белыми зубами, в зеленую субстанцию. Зависть перевел взгляд на Жадность.
- Эй! Друг сердечный! – Он хлопнул в ладоши перед самым ухом греха и тот, уронив шляпу на пол, выпучил глаза – похоже, он и в правду спал. – Тебе нужно заставить этого человека стать скупым и жадным! А то этот милосердный всем отсрочку на выплату долгов дает! Это уму непостижимо! Я хочу, чтобы он выбивал суммы из людей самым жестоким и изощренным способом! Да с такой жадностью, что несчастные клиенты его банка просто вешались от безвыходности! – Глаза у Зависти стали безумными. Объясняя Жадности его работу, он время от времени брызгал слюной и срывал голос. Ненормальный какой-то. Псих.
- Ясно, ясно. – Коротко
