Валентин рванул на себя веревку, завязанную на калитке, она от старости расползлась. Калитка вросла в землю. Было смешно наблюдать со стороны, как здоровый высокий мужик пытается, как культурный человек, через калитку пройти на территорию заброшенного дома с заколоченными наглухо окнами, когда забор вокруг дома был повален и лишь кое-где сохранившиеся столбики, да сама калитка, лишь наглядно отмечали эту территорию. Пять лет, как Валентин покинул свой родной посёлок, а родителей нет уже 7 лет. Зимой 1985 года умерла мать, "забрав" за собой через полгода отца. Валентин был поздним и единственным сыном у родителей. Мать всю жизнь проработала в колхозе, а отец вернулся с войны старшим лейтенантом и проработал всю свою жизнь мастером в лесхозе. Так получилось, что поженились они в зрелом возрасте, и им уже было под сорок, когда на свет появился Валентин. Отец любил мать, но она уже была замужем, когда они встретились впервые. Со временем мать бросила своего мужа-пьяницу и ушла к отцу Валентина.
Валентин отбросил веревку и твёрдым шагом пошёл к дому. В дровянике за поленницей нашёл топор и оторвал им все щиты с окон, а затем и сбил замок на дверях. Дом встретил его затхлым сырым и нежилым запахом, хотя на дворе вовсю гулял месяц май. Валентин положил рюкзак на стол и извлёк из него продукты, купленные в местном магазине: приличный кусок сала, банку тушёнки, десяток яиц, две крупные луковицы и бутылку водки. Затем присел на родительскую кровать и тихо запел.
Я о доме мечтал
Я готовил побег,
Бирюзу вспоминал,
А ведь плен не навек.
Как вернусь я домой,
Я обязан вернуться,
Ради встречи с тобой,
Горы эти взорвутся…
Потом принёс дров и растопил печь-плиту старыми газетами, печь долго не пускала дым в трубу и клубы дыма валили в дом, но как только воздух в топке прогрелся, дымоход стал затягивать дым. Когда Валентин услышал, с детства знакомый шум в печи, он смело подкинул в топку сухих дров. Печка весело затрещала смолянистыми дровами, и плита печи уже накалилась. Валентин, проветрив от дыма дом, порезал лук, открыл тушёнку и вывалил её на большую чугунную сковороду и залил всё это пол десятком яиц.
- А ведь мне Люська-продавщица сразу доложила, что за гость к нам приехал. – В дверях стоял Виктор Алексеевич Бурков, бывший директор леспромхоза – человек неприятной внешности – среднего роста, широкий в плечах, но с круглым животом и лысиной. Он протирал широкую лысину скомканным носовым платком. Он потел, так как был одет в плотную клетчатую шерстяную рубашку и широкие шерстяные брюки. В руках он держал потёртый кожаный портфель.
- И как ты посмел, после того, как посадил меня на пять лет, слышишь, ты мразь, пять… и, отобрав у меня мой дом. – Валентин гневно смотрел на него, сжимая в руках сковородку с яичницей. – Придти сюда, в дом моих родителей?!
- Да ты не серчай, Валентин, я ведь всё понимаю, - Бурков робко прошёл к столу и, выставив на стол бутылку французского коньяка, присел на краешек широкой скамьи, - я с миром и покаянием к тебе, давай лучше, друг, помиримся, да, как раньше, в единой упряжке, а?
- Да ты чё, урод, совсем тут рамсы попутал, какие у НАС с ТОБОЙ могут быть теперь дела? – кипел Валентин. – Ты дом, сука, мне верни!
- Да, ладно тебе, будет у нас дружба, я тебе всё верну. – Бурков снова вытер пот с лысины. – Это даже хорошо, что я его выкупил, всё тебе верну за бесплатно, только давай, Валентин, дружить.
- Что, что ты от меня ещё хочешь? - Валентин с грохотом поставил на стол сковороду, открыл свою бутылку водки и налив полный стакан, опрокинул его в рот, как будто это была маленькая стопка, в его широкой ладони. – Как я мечтал, сука, как я оторву тебе оба уха и заставлю их сожрать, гнида! А ты тут сам заявляешься, да ещё в первый же день!
Валентин тяжело смотрел на него красивыми голубыми глазами, которые метали искры пламени. Он резко схватил Буркова за грудки и поднял его над скамейкой. – Ты понимаешь, сука, куда ты пришёл?!
- Да что, что ты, Валентин, что ты, - нелепо махая руками, запричитал Бурков. – Я же с повинной к тебе, помочь хочу, тебе же сейчас самому не подняться будет, знаешь время какое?
- Убью! – Валентин ударом кулака в лоб, усадил его на скамейку.
- Выслушай, прошу, тебя, - слезливо загнусил Бурков, платком потирая ушибленный лоб, - я ж дело предлагаю. Иди ко мне работать инженером. Сейчас же всё моё стало, весь леспромхоз мой, всё наше, работай - не хочу. Я ж как лучше хотел, для посёлка, для людей, так они ж сволочи работать не хотят, пьют, прогуливают, дебоширят. Мне нужен такой человек, как ты. Ты и только ты сможешь порядок навести, да и снабженец ты прекрасный. Ты у меня, как сыр в масле кататься будешь, правой рукой тебя сделаю.
- Так, поднялся и пошёл вон, сука! – Валентин снова поднял за грудки Буркова, подвёл его к двери и закатил ему сильнейший пинок под зад. Бурков, хватаясь за косяки, вылетел пулей и, как не старался, не удержался, упал на пыльный некрашеный пол в сенцах.
- Неделю, неделю даю тебе на раздумья, после приползёшь, даже помощником вальщика леса не возьму. – Бурков, семеня, побежал к своей машине – джип Чероки.
- Ты лучше, гнида, мне реже на глаза попадайся, - сплюнул горячую слюну Валентин и пошёл в дом.
Валентин налил полный стакан водки и залпом выпил её. Ковырнул вилкой остывшую яичницу и громко вскрикнул.
- Вот мразь, такой ужин испортил, - Валентин, в сердцах, схватил, оставленную Бурковым бутылку коньяка и разбил её об угол печи, а холодную яичницу выкинул в мусорное ведро и запел.
Я гулял по базару,
Я оценивал мир.
И, подобно Икару,
Не лишился чуть крыл.
Положив голову на руки, Валентин не заметил, как заснул за столом.
