Небо затянуло серыми тучами, больше похожими на изодранные тряпки. Дождь грозился начаться с минуты на минуту, и редкие прохожие ускоряли шаг, чтобы не промокнуть. Где-то далеко начало громыхать, и на западе небо озарилось бледными сполохами. Гроза приближалась так же неминуемо, как и ночь. Солнце осталось за облаками, но даже если смотреть очень пристально, нельзя различить его круглого контура. За окном темнело. Минута к минуте пейзаж делался более мрачным и пугающим, будто дождь желал прежде напугать и разогнать людей по домам.
Капли ударили о стекло тогда же, когда разразился мощный раскат грома. Теперь можно было и молнию лицезреть. Ее ломаная линия, ярко-голубая, ударила где-то за городом, но даже здесь задрожали стекла.
У самого окна, на подоконнике, обнимая колени, сидел юноша. Он устало смотрел за стекло, думая о том, что поступил глупо, и теперь ему придется торчать здесь достаточно долго. Нет, он не хотел изобразить напускную грусть. Он просто красил пол. И так по его глупости произошло, что делал он это не от окна, а наоборот — к нему. Потому и сидел теперь, окруженный тишиной и запахом краски с ногами на узком подоконнике.
Дождь забарабанил сильнее. И хоть юноша и обретался на самом нижнем этаже дома и теоретически мог бы обойти окрашенный пол по улице, он не горел абсолютно никаким желанием лезть под дождь. Потому он с отпечатком глубокой скорби созерцал площадку перед домом.
А дождь был поразительно теплым. Крупные капли не пробирали морозом, и потому несколько детей, еще не ушедших с площадки, радостно играли под ним. Их, казалось, не пугали ни гром, ни молния, ни почти сумеречный полумрак. Крупные теплые капли летнего дождя заражали их жаждой жизни и игры.
Форточка неожиданно распахнулась и пропустила шум дождя и детский смех. Юноша еще раз осмотрел комнату, улыбнулся, открыл окно и пошел играть с детьми.
