Ты лежишь, обернувшись красными шторами. В твоих руках лампа слоновой кости и красного дерева. У тебя самые прекрасные глаза на свете. В них чистый, сверкающий лёд смешивается с металлическими крапинками, еле освещёнными дисками солнц, что выгорели вокруг зрачков когда-то. Этот взгляд мне никогда не удаётся стереть из памяти, но и выдерживать долго невыносимо от трепета. Неестественно открытые, подёрнутые дымкой, зрачки сужены, ресницы выгнувшись еле содрогаются, из приоткрытого рта, раз за разом, гулко вырывается воздух, прерывая тишину, как и целостность моих мыслей. В больном жёлтом свете лампы, скудно перебивающем подступающий к тебе сумрак, линии тела кажутся более жёсткими, сдавливая сознание своим неожиданным недружелюбием. Скорее старые, чем старинные, часы на стене хрипло отсчитывают семь часов, в то время как ты всё так же хватаешь своими томными губами воздух, желая выпить его без остатка. Избавиться от этой пагубной, общечеловеческой зависимости. В волосах так и остались лепестки пепла, не смотря на все твои старания. Они здесь, чтобы не дать позабыть мне, как начинался этот вечер. В кромешной темноте, когда потухнет лампа, погаснет и мир. Он будет рассыпаться тысячами тысяч мелких пылинок, устремляющихся в гулкую неизвестность, впиваясь в небосвод и проглатывая уходящий день. Но на твоём лице застыла улыбка. Быть может, ты поняла кто я такой, или хотя бы начинаешь догадываться, но понятно без слов, что мысли твои обо мне, и они тебя очень пугают. Пугают тем, какой счастливой ты от них становишься. Счастливой, а значит беспомощной. Мы все в плену у своего счастья. Больны им.