Произведение «Солнце» (страница 1 из 13)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Фантастика
Темы: любовьсолнцесиреньСадастрофизика
Произведения к празднику: Всероссийский день семьи, любви и верности
Автор:
Баллы: 2
Читатели: 2256 +1
Дата:
Предисловие:
название

Солнце

— Хенде хох!
Наверно, послышалось. Это же не всерьёз. Это в детстве фильм про войну смотрю, и даже не очень страшно, и на фашистском языке кричат не мне...
Хотя вряд ли он знал фашистский язык. Да и не фашист он был: время другое. И говорил он — другое.
В глаза мне глянул аккуратный кружок дула. Небольшой, с монету размером, по краю — блестящего металла, внутри — чёрный и глухой. Он увлекал, как глубокий тоннель, так что не отвести взгляда – и я смотрела туда, самый дальний конец, и там, в конце — видела пулю. Она тоже смотрела на меня. Своим внимательным железным взглядом. И знала, что сейчас убьёт меня. И я знала. Потому что когда так… глаза в глаза – мысли читаются на расстоянии. И по-фашистски, и безо всякого фашистского.
Его палец медленно лёг на курок. И так же медленно начал надавливать. Медленно и плавно. Всем известно – на курок надо нажимать очень плавно, чтобы не было сильной отдачи. Он так и нажимал. А я смотрела. Я смотрела и думала: «Я не могу умереть! Без меня – всё остановится, мир исчезнет!». Но ведь умер Веничка из поезда «Москва-Петушки». Пуля снисходительно, с усмешкой, мигнула мне из дула и уставилась прямо и неподвижно – в середину груди. Чтобы наверняка. Чтобы – быстро и коротко. И я не успею даже вскрикнуть. И всё это наяву. Всё здесь и сейчас. В этом дивном, душистом и сияющем мае-месяце. Ведь если вырваться отсюда – там будет радостное солнце. И сирень. И май!
Весёлый месяц-май!

***

Май как подменили. Сперва милый был, ясный. Жаркий даже. Сирень выбросила бутоны. Солнце вовсю рассветилось. Глядя на него, в сарафан влезла и босоножки. И вдруг шарахнуло. Гром и молния среди бела дня, хляби небесные. И пошло, и пошло! День за днём, и неделю, и другую. Полумрак от туч, холод, слякоть, тоска зелёная! Дождались лета! Сарафанчик в шкаф пришлось, босоножки в коробку, наружу плащик-зонтик, сапожки резиновые, потому как грунтовка у нас, её и тихим дождиком в кашу развозит, а тут ливень, как из брандспойта — с ног сбивает. А дом деревянный, улица застроена только с одной стороны, а другая — лес и поле. Вот и не ходила я на улицу. Подпершись, у окошка сидела. За кружевной занавесочкой. Ничего, как-нибудь! Мобильник, интернет. И подруга Тошка, как бешеная, названивает. Потому что безлимит у неё. И сама тоже за занавесочкой.

Вот беседуем с ней, каждая за своей занавесочкой…
…о чём беседуем-то? о жизни, о бисерных плетениях, чем на жизнь зарабатываем, о поклоннике Тошкином, вроде, интересен, а, в общем, не особо нужен, да и стар для неё, и всё у неё не ладится – обычная тема, о чём девчонки говорят?
…а дождь, как стена стеклянная! Как будто не окна, а иллюминаторы запаянные, кислород едва процеживается.
Впрочем, достаточно. Хорошо дома. Сухо, уютно. Затихнет — лягушки под наличниками квакают. Поднажмёт — с козырька над входной дверью ниагара бежит. Козырёк боком к окну, и видно: всё, что под ним, как в водяном колпаке.
И смотрю я в эту лупу на белый свет — век бы так сидеть! И ничего мне не надо. Слушать гул дождя, плеск листвы, Тошкино телефонное мурлыканье. Или сама с собой молчать. Я люблю молчать и низать мерцающий бисер. Маленький домик плывёт, словно корабль, среди лесов и полей, туда, где взору открывается безбрежное озеро Сенеж.

Тот день был особо неистовый. Деревья ломало и гнуло, хлестало о забор, а стуи воды били почти горизонтально, так что не спасали никакие зонты, и оставалось сочувствовать несчастным, которых суровая необходимость выгоняла на ливень. Такие находились и порой мелькали даже на нашей безлюдной улице. Разные. Одни напоминали базальтовые скалы. Набыченый лоб под остроконечным, как горный пик, плащевым капюшоном, морская поступь, мужественно подставленная стихиям грудь. Другие ёжились, уворачивались от дождевых потоков, а разве укроешься? пытались бежать, скользили — а значит, падали. Мятущаяся, нервная, паническая публика — будто сбитые слёту, опрокинутые ветром птицы теряют перья.

К птицам или скалам принадлежал пристроившийся под козырёк человек, я не поняла. И вообще не заметила, как он тут очутился. Глянула в окно на выступавшее к самой улице крыльцо — там только смутный силуэт в футляре водопада. Бывает. Встанет кто под козырёк к дверям и ждёт, пока дождь не послабеет. Кто излишне застаивается — ему и намекнуть можно, но я людей не гоню. Пусть, раз дождь.

Этот здорово застоялся. И было отчего. Как нарочно — ветер взвыл, а ливень бухнул по крыше с такой силой, что она прогнулась, сердешная, и задрожала напряжёнными краями. Когда бы такое по голове — голова не крыша!

Иногда я поглядывала сквозь занавески. Дождь всё лил, лил. А гость всё стоял, стоял. Впору было обосновываться на постоянное жительство.

Маленький домик среди лесов и полей располагает к определённой открытости. Летом ты весь день в саду, вместо бетонных стен квартиры у тебя дощатый забор, и жизнь проходит на людях. Чем бы не занималась — тебя видят соседи, окликают знакомые, быт налицо, и ты сама природа: такая, какая есть. Мало кто забредает на нашу крайнюю улицу, и если уж появляется — он свой. Рождается привычка к людям. Привычка со всеми подряд здороваться и беседовать запросто и непринуждённо.
Потому, когда дождевые струи принялись простреливать крыльцо пулемётными очередями, и тот, кто под козырьком, обещал вскоре стать решетом, сердце моё не выдержало. Ну, не зверь же я! А если б со мной такое?!

Решительно подошла я к двери и чуть приоткрыла её. Дождевой шквал, конечно, тут же ударил в щель, и на полу разлилось озеро, но я успела потянуть утопающего за рукав, а просить его не понадобилось. Вместе с потоком он вплыл ко мне на веранду, и я захлопнула дверь. Вода лила с него, веранда превратилась в море. Заготовленные вежливые слова, что-то вроде: "Переждите здесь, пока дождь не пройдёт", — прозвучали смешно: какой дождь?! В залив заплеснуло кита!
Да, мужик был не мелкий. Впрочем, китом он казался из-за налитого водой плаща с подкладкой. Когда плащ свалился с плеч, а из карманов и рукавов хлюпнулось на пол доброе ведро воды, выяснилось, что вовсе не кит спасается у меня на веранде, а вполне приличный примат.
Я метнулась в кладовку, выволокла изрядный запас тряпок и раскидала вокруг.
— Вы не беспокойтесь, я сейчас всё поправлю, — любезно пробормотал гость, пытаясь выжать на себе свитер.
Я озабоченно рыскала глазами по сторонам в поисках решения: высушить же его как-то надо. Придётся жертвовать. Вспомнила: в кладовке дедушкины старые брюки и рубашки. Вытряхивая кладовку, я хмуро пробормотала:
— Вы бы лучше зашли бы, вон, за створку двери и вот в это вот, — я, не глядя, положила на спинку кресла сухую одежду, — переоделись.
— Ну, что вы, не нужно.
— Простудитесь же! — я чуть ни добавила "примат".
— Уверяю вас, это совершенно невозможно.
Голос у него был приятный, не очень низкий, мягкого тембра, и я прислушалась. После чего, наконец, взглянула. Далее постепенно, и со всё большим ускорением, пошли мне открытия. Для начала мокрая, упавшая на лоб прядь совершенно золотых волос. Бывают волосы русые, белокурые, рыжеватые — а тут просто новенький червонец царских времён! Лицо обычное, вполне пропорциональное, худощавое, но из-под прямых спокойных бровей сочился янтарный взгляд. И взгляд этот — бьющий луч, вязкий мёд и жалящая кобра с одном зрачке — заставил меня испугаться и попятиться к двери. Нет, не то, чтобы гость оказался грабителем и к горлу мне нож приставил. Тут я почему-то без всякой опаски. Тоже довольно странно: живу одна, имеет смысл бояться незнакомых, а мне не страшно. Точно знаю, что нечего бояться. В смысле преступления. Потому что — бояться-то есть чего! От такого взгляда не струхнуть — это без головы надо быть! Не хватает мне ещё разбитого сердца и бессонных ночей! Плавали, будет с нас!
— Танька! — неслышно завопил где-то внутри весь организм, — беги! Запирай двери, затворяй окна, опускай железный занавес! Промедление смерти подобно!
Я шарахнулась вглубь дома, но не успела. Блеснул улыбкой, стервец! Улыбка вражеской пулей догнала — и наповал. Стиснув зубы, я ещё царапала пальцами землю, напрягала волю, зажимала кровавую рану. "Врёшь, не возьмёшь!" — с хрипом проговаривала про себя партизанские слова — и всё ясней понимала, что мне уже не доползти до своих окопов.
— Давай я перевяжу тебя, — проговорил он очень тихо и ласково склонился ко мне, — и донесу до медсанбата.

Что к тому добавить? Разве, стихи...

В тот проливной дождь
В дом заглянуло солнце.
Взошло – не зайдёшь.
Началось – не закончить…

Но про конец не стОит заикаться. Сперва начало.
Для меня начало уже случилось. Потому дальнейшее не произвело того впечатления, какое могло бы. После такого ранения прочие встряски просто не доходили до сознания. Что тоже неспроста. Своеобразная, и продуманная, защита: иначе же можно умом тронуться.
Первая странность мелькнула в тот момент, когда там же, на веранде, взял он меня за руку. Его рука и рукав коричневого свитера оказались совершенно сухими. Точно он и не попадал под ливень. Меня, уже несколько минут как, мало занимал мир за пределами сплетённых рук, но невольно я отметила иррационное явление. Далее вялым взором мазнув по полу, спокойно восприняла полное отсутствие лужи. Всё было сухо и чисто, словно только что вымыли и вытерли линолеум. Руки гостя были тёплые, и вообще от него словно жар исходил. Кто-кто, а он-то меня волновал. О нём хотелось знать всё. И я спросила:
— Кто ты?
Он ответил не сразу, будто раздумывая. Помолчав, проговорил:
— От тебя, конечно, я не скрою. Только давай договоримся, ты не будешь об этом рассказывать. Поймёшь, почему.
— Хорошо. Обещаю.
Он вздохнул:
— Видишь ли… я Солнце. И здесь я ради тебя.
Я с улыбкой смотрела на него, не отрывая глаз. В голове клубились облака, и я ничего не понимала. Что, в общем, не имело значения. Я и так ему верила.
— Солнце? — повторила задумчиво, — ну, Солнце так Солнце. Настоящее?
— Вполне.
— А это, на небе?
— И это я. Спрашивай, постараюсь на всё ответить.
Я была слишком очарована, чтобы быть разумной. И просто попросила:
— Расскажи о себе.
Он засмеялся:
— Расскажи… Разве расскажешь все эти миллиарды лет? Ты же знаешь о природе Солнца. Вот, собственно, всё существование. Свечу. Но иногда… понимаешь, возникает некая энергия… нет, это не объяснишь! – досадливо щёлкнул он пальцами, но, с надеждой взглянув на меня, продолжил:
— … короче, желание иной жизни и способность частично проектироваться на Землю. Как, впрочем, на любую планету, но там не так интересно. Ну, а здесь, на Земле я приобретаю вот такой облик. Биологически тождественный прочему человечеству. Ты учила же химию… молекула органического вещества отличается от неорганического только составом и структурой. Так что из неживой материи в живую перейти не так уж сложно. Временами мне хочется пожить среди людей. Люди уникальны, при всех своих недостатках.
— Значит, ты не человек?
— Нет.
— И ты бессмертен?
— Не знаю. Никогда не задумывался. Вероятно, меня можно уничтожить, скажем, сильным взрывом. Я просто вернусь в исходное состояние.
— Может, ты языческий бог?
Он опять засмеялся:
— И это бывало. Принимали. Я не спорил. Люди живут по своим системам, нет ничего хуже нарушать их. Конечно, я старался


Оценка произведения:
Разное:
Реклама
Реклама