Слушай, а расскажу-ка тебе о подруге детства. Не идет она у меня из головы вот уже несколько дней. Хочешь?.. А почему ты думаешь, что непременно у неё было прозвище?.. А-а, почти у всех… ну да, меня тоже Красной шапочкой* когда-то звали. Помню, когда хлеб давали по карточкам, то моей обязанностью было вставать ра-аненько, идти к магазину и занимать очередь, а у меня был красный беретик, вот там и прозвали. Но ладно, отвлеклась я... Ну, а свою подружку Алиску звала я Чижиком… Не знаю «почему». Впрочем, может, потому, что её белобрысость с копной вечно непричёсанных волос и делало её похожей на чижика... Да, конечно, прозвищами одаривают не только из-за внешности, вот и я... словно тепло ощущала, исходящее от неё, как от птахи в ладонях… Да нет, тогда так не думала, это – сейчас... В общем не была я ни старше её, ни здоровей, чтобы так – к ней… но видимо чувствовала некую облегчённость естества моего Чижика и потому старалась защитить заботой, а ей, наверное, было это нужно, если убегала от нас домой только для того, чтобы поесть или поспать. Ну а потом… Но давай-ка еще по чашке кофейку перед «потом», а?.. да еще с ликёрчиком. Прелесть!
Знаешь, память или сердце подбрасывают иногда что-либо столь необъяснимо неожиданно! Вот и сейчас словно вижу… Совсем недалеко от нашего дома, под горкой, через лужок, бежала бойкая речушка Снежка с прозрачной водой, с песком на дне, с извивающимися косами водорослей, и вот мы с Чижиком опускаем корзинки навстречу течению, заводим под эти косы, болтаем ногой, вспугивая рыбёшек, а потом рывком поднимаем. Быстро-быстро, с шумом исчезает вода, а там, на дне бьется о прутья рыбка, плотвичка серебристая. О, радость! О, запахи! Запахи воды, тины, сырой корзины!.. Ну да, счастье детства. Счастье жить и радоваться только настоящим мгновением, не впуская в него черные минуты прошлого умеют только животные да дети, поэтому и… Но ладно, не буду абстрагироваться, а снова – к Чижику. И были мы с ней неразлучны. Зимой катались на санках, отогревались на печке, читая книжки или слушая радио, а весной, когда стаивал снег и подсыхал асфальт на центральной Первомайской улице, бродили туда-сюда, летними вечерами висели на заборе парка, слушая песни заезжих артистов, а потом... Но прежде послушай-ка вот этот маленький «дайджест» из моих дневниковых записок той поры: «Весь вечер к горлу подкатывает ком и хочется разрыдаться. Нет больше у меня подруги или друга, которому можно было бы доверить свою радость или горе. Была Алиска, мой дорогой Чижик, но вот уже шесть дней, как уехали они в какой-то Сыктывкар...» Между прочим, уехали, оставив в своей хатке дядю Алиски, Сергея, а он был инвалидом войны, одна рука не разгибалась, да и нога – тоже. Теперь-то понимаю, как трудно было ему одному, а тогда… Ну да, у детства восприятие увиденного не глубокое, вот и я только помню, что, когда потом встречала его на улице, просто замечала: был он не ухожен, жалок.... Но давай опять – к запискам: «Тяжело расстаться с человеком, который тебе дорог, которого любишь. Мой дорогой Чижик, и как мне жить без тебя? Неужели никогда не встретимся?» «От Алиски нет и нет писем. Неужели она не может написать хоть несколько строк! Наверное, нашла себе там друзей, подруг и забыла обо мне». А вот еще: «Наконец-то получила сразу два письма! Как же рада! Весь день стараюсь спрятаться куда-нибудь и перечитывать их, перечитывать! Пишет, что ей там очень весело, а мне…» Да нет, подруги у меня были, но заменить Алиску никто из них так и не смог... Встретились ли потом? Ага, встретились. Через четыре года приехала она к своей тётке. Кстати, я спросила её тогда: Алис, а почему – не к дяде Сереже, ведь рядом бы пожили, а она запросто бросила, что за ним, мол, ухаживать надо, а у тётки… Но тогда на такой её ответ внимания я не обратила. Хорошо ей у тети, ну и ладно. И только теперь откапываю в её словах другой смысл: значит, не только её матери, но и ей, племяннице, было совсем безразлично, как живёт здесь дядя-инвалид... Но снова отвлеклась. И была Алиска уже не прежним беззащитным лохматым Чижиком, а красивой девушкой. Приходя ко мне на работу... в библиотеку воинской части, подолгу сидела в уголке, а когда заходили молодые читатели-офицеры, в её глазах начинало метаться нечто, мне непонятное. Теперь-то понимаю, что это значило, а вот тогда, в мои семнадцать… наивной, романтичной, да еще и влюблённой, такое было не знакомо, а ещё… А вот что «ещё». Под Новый год в клубе устроили банкет для офицеров, я привела её с собой, а она через какое-то время куда-то и пропала. Пошла её искать и вдруг вижу: стоит она с Юркой… Ну с тем, в которого тогда я была влюблена. Так вот, стоит с ним в уголке холла и её руки у него на плечах… Нет, потом я с ним рассталась не и-за неё, а… Нет, не хочу сейчас о Юрке, давай – об Алиске. Когда она уехала, то я вослед написала ей письмо: «Алиска, мой дорогой милый Чижик! Когда ты приехала, как же я обрадовалась тебе!..» А, впрочем, нет… потом, - к этому письму… А потому, что этот свой «крик души» я тогда ей не отослала… Ну да, наверное, побоялась потерять её… Была, была и еще встреча, когда приехала она уже не к тёте, а к нам... Но нет, прежде чем… о том её приезде, давай-ка выйдем и побродим в рощице, а то что-то неуютно стало от всех этих аналитических воспоминаний.
Смотри, какие стройные сосны вымахали над оврагом! Правда, под ними ничего не растёт… всю влагу себе забирают… Да-да, в природе инстинкт выживания беспощаден. Слушай, а, может, и человек должен так же? Ведь несть числа тем, кто отметает от себя сопереживания, старается подальше оттолкнуть заботы о ком-то и думает только о себе… Думаешь, таких оправдывает этот самый инстинкт? Но, может, они не сохраняют себя, а… Ага, опять я – в абстракции, а ты ждёшь продолжения о Чижике, да?.. Ну, слушай... А встретились мы с ней снова лет… нет, года через три. В то время с Юркой мы уже расстались, очередной влюблённости у меня не было, а поэтому… Да нет, обожатели всегда кружили, но выбрать из них кого-то пока не могла. Правда, Эрик… умный офицер, молчаливый и всегда подтянутый нравился, но... А вот Алиске все офицеры казались желанными и, кокетничая с ними, даже не думала спросить: может, и мне кто-то из них симпатичен?.. Победила ли она кого-то из них? Не знаю. Не рассказывала. Но когда я хвалила им мою красивую подругу, то они как-то странно улыбались и отводили глаза, а Эрик даже сказал: «Знаешь, твоя Алиска, как та стрекоза из басни, которая прыгает, поёт, а что будет дальше, не думает»… А что я могла ответить? Конечно, защищала её и снова хвалила, но в душе начинало расти недоумение… А такое. Появилось в моей подруге то, чего раньше не было, а теперь не могла принять… Нет, еще не знала, что это?.. но, когда она, так и не найдя поклонника, уехала, то написала ей письмо… Ага, опять. Вот это: «Алиска, дорогой мой Чижик! Ведь я так тебя любила! Любила милой, любопытной, взбалмошной девчонкой. Помнишь, как часто мы мечтали жить вместе, путешествовать, хранить нашу дружбу, не забывать друг друга! Какой замечательной ты была! И что теперь? Ты стала совсем другой…» Ну и так далее… Ну да, и опять не отослала… да-да, снова испугалась, что не так поймёт и не ответит… Ой, посмотри, как на той стороне оврага пылают клёны… словно языки костра!.. Не кажется? А мне… А если взглянуть на них вот так, через эти молодые сосёнки у самого края вымоины? Смотри, удалённая оранжевость клёнов и густая зелень иголок вблизи, да еще пестрота листьев поросли оврага… Что, разве не начинает в душе звучать радостная, но и грустная мелодия?.. А потому грустная, что эта красота хрупка. Несколько дней, и пожухнет, облетит, растает… Да, конечно, всё течет, всё изменяется, есть утешение в этом, но и печаль. Разве не так?.. Хорошо, хорошо, не буду отвлекаться… Как часто потом переписывались? А не часто. И даже редко. Но основная «канва» её жизни прослеживалась: вышла замуж, родила двойню, но вскоре развелась… Нет, так и не знаю почему, но из одного письма узнала, что вначале дети оставались с мужем, потом их взяли к себе бабки, а она... Ага, снова стала искать счастье по всему свету… Да получала я письма из Турции, Греции... Нашла. Снова вышла замуж. Правда, не за иностранца, а за сибиряка… кажется из Омска, и довольно часто стала писать мне о своём счастье, которого «не портят дети»… Да, так и написала: «не портят дети»... А запомнила я потому, что у меня было уже двое, и эта её фраза слишком больно царапнула сердце. Ну а потом… Нет, ты всё же взгляни и вот на эти сосны, прицепившиеся за край оврага. Как же красиво смотрятся на фоне голубейшего неба с белыми облаками! Люблю эти деревья. Есть в них некое молчаливо-затаённое достоинство и если прислониться к стволу, то кажется, что оно перетекает и в тебя. Хочешь почувствовать?.. Хорошо, как-нибудь в другой раз, а сейчас... Опусти глаза к клёнам, что под соснами, отойди чуть дальше и снова взгляни. Темно-зелёная хвоя сосен, оранжевость клёнов… Чудо! Да?.. Ладно, не подгоняй, «даю» об Алиске. Года два моя счастливая подруга молчала, но вдруг опять приехала и вот тут-то… Как бы мне «восстановить события», ничего не перевирая? К тому времени у её тетки дети уже завели семьи, жить Алисе было негде, она начала искать квартиру, и я посоветовала ей попроситься к старичку соседу. А человек он был мужественный. Рука у него плохо слушалась, прихрамывал, но словно не замечал этого и все по хозяйству делал… Да нет, жена у него была, но всё болела, болела, а потом слегла… А всё управлялся делать. Утром накормит её, обиходит и – на работу. Да еще и в церковь часто ходил молиться о её здравии. Как-то спросила его: и как вы управляетесь всё это делать? А он перекрестился и ответил: на всё, мол, воля Божья, а посему надо терпеливо нести свой крест, как и Христос… Да я и сама теперь думаю: ну зачем такому подсунула Алиску? Правда, не могла тогда и предположить, что она... и сразу ли возник у неё тот план?.. А такой. Игнатич был старше её лет на тридцать, и она хотела дождаться, когда он… и если бы женила его на себе, то дом остался ей… Нет, не получилось… А потому, что его сын жил в Москве, хорошо зарабатывал, в его доме не нуждался и Игнатич подписал его церковному приходу, а когда Алиса об этом узнала то собралась и уехала. Помню, когда виделись с ней в последний раз, сказала о нём: «Ну и мерзкий старикашка!» «Ну почему мерзкий? – опешила я. - Работящий, тихий, добрый и крест свой… когда жена долго болела нёс терпеливо, достойно». На что она выпалила: «А-а, ну вас! Выдумали себе какие-то кресты и несёте, тащите их всю жизнь на какие-то горы! Вот я пожила так пожила! Да не в гору тащилась, а под горочку бежала и теперь есть что и кого вспомнить». И рассмеялась. Громко… нехорошо рассмеялась, а я только и спросила: теперь-то, мол, куда поедешь… без креста?.. А уехала она к дочке в Новосибирск и замолчала надолго. Но как-то мой брат приехал в гости и протянул мне письмо от неё: дочке оказалась она не нужна... да и сыну. Когда стала учить невестку уму-разуму, та стала сопротивляться, начались ссоры и тогда оставил ей сын свою комнату в общежитии и уехал с семьей в другой город. Вот и живёт теперь Алиса одна. И донимают её соседи, и жить ей не хочется, а тут еще и болезни.
В общем, несколько листков
