Нет, человек я не злой, хотя и прижимистый. Могу, там, старушку через улицу перевести, дорогу объяснить, если кому надо, даже последний рубль отдать – если на улице темно, их много, а я – один. Но было время, когда щедрость моя развернулась во всю ширь немалой моей души, а добро я творил каждый день и с удовольствием.
А было так.
Однажды, давным-давно, мы с приятелем собирались на Волгу. Основные сборы проходили, как и водится, на работе. А где же еще готовить снасти? И времени свободного полно, и приспособления есть, и инструмент… Начальник наш, Сергеич, был человек с понятием, уважаемый, отчасти и потому что ловил такую рыбу – у-у-у-у, рук не хватит, чтобы длину показать. И пустыми рассказами не отделывался, а приносил на работу к общему столу самодельные рыбные деликатесы. Там такие сомовьи балыки были, так они истекали жиром, так просвечивали насквозь и вызывали такое слюнотечение, что и сейчас хочется отрезать ломоть, снять с него пергаментно прозрачную кожу и впиться зубами в упругое. Эх, где мои зубы, истерлись, брякнулись по одному в эмалированную посудину стоматолога, спрятались в геологических пластах, дожидаясь будущих Кювье и Бюффонов. Ну и черт с ними.
Ну так вот, посмотрел Сергеич на наши снасти и скептически так говорит: «Это вы кого, мальков, что ли, собрались ловить?» И научил делать правильные блесны – здоровенные обрезки шестигранного прутка. Я как глянул на эти штуковины, так сразу и решил, что ими рыбу разве что глушить можно, если по голове попадешь.
В конце июля оседлали мы наш любимый остров, поставили палатки, обустроили бережок – сделали ступеньки к воде, укрепив их чурбачками из валежника, и даже отрыли сортир в самой комариной гуще среди мелкого густого ивняка. Роскошность этого острова почти неописуема. Длинный, изрезанный заливами с обиталищами толстых линей, с парой озер посреди леса, облюбованных утками и куликами, с колючими ежевичниками в сырых ложбинках, с грибами в седых осинниках, с яблонями и грушами (да-да, и отличными яблоками и очень неплохими по саратовским меркам грушами); с берегами, то заросшими ровной луговой травой, по которой так приятно входить в воду, то песчаными, по которым в воду входить еще приятнее – в общем, рай земной, Эдем, приют услад и отдохновения. И было нас десятеро: трое мужиков с женам да четверо детей.
Когда работы по благоустройству были завершены, жены милостиво отпустили нас рыбалить, а сами занялись ответственной работой: лежать в тени здоровенного осокоря, пасти купающихся детей и плескаться самим.
И тут началась тоска и сомнения. Ну никак не хотела приличная рыба глотать эти железки. Техника лова, подсказанная Сергеичем, была простой: плывешь себе в байдарке, несомой течением, и тюкаешь блесной, соединенной с указательным пальцем посредством лесы, по дну. Щуки и судаки, по уверениям Сергеича, должны были собираться в стаи и драться за право попасть в котел и на сковородку, но в первых полдня я натер мозоль на ладони и отмахал руку до ноющей боли, а результат был нулевой. И все думалось: сейчас сидеть бы с удочкой, скажем, во-о-он в тех камышах, там красноперки да густеры – сколько хошь, уже ведро бы наловил. И не парился бы на проклятой жаре, и не обгорел бы до того, что шкура на плечах стала слезать вместе с мясом…
И вот, когда уже собрался выкинуть к чертям бестолковую снасть, дыр-дыр-дыр – затарахтел мотор, и к филюге моей подъехал катер, управляемый девицей лет десяти и с пассажиром – совсем сопливым мальцом.
- Дядь, тебе рыба нужна? – спрашивает девица.
- А то! Видишь, ловлю – значит нужна, - отвечаю я.
И тут девица со словами: «Наши сказали, чтоб отдать, мы ее не едим», поднатужилась, и перебросила мне в байдарку здоровенную щуку, а потом – еще одну.
Как вода не налилась в меня по отвисшей челюсти – не знаю. И не помню, как уехала наглая девчонка. Неужто сама завела мотор? Или там стартер был? Как можно было меня, рыбака со стажем, волжанина от рождения, так унизить подачкой? Но не выбрасывать же щук, это ж десять килограммов ужина! И я – чап-чап-чап – поплыл к лагерю отдавать добычу. А там пришлось еще больше унижений претерпеть: и рассказывать, что вовсе не я тех щук добыл, и выслушивать, что «И молодец, что взял, какие у них рыбаки классные», и отпрашиваться на продолжение рыбалки под замечания про то, что «все равно толку не будет – а так хоть дров бы принес».
И все же через час добыл я свою первую щуку, и гордо приволок ее, демонстрируя ободранные чуть не до костей пальцы, которые в азарте запустил рыбе под зебры. А на следующий день началось: щуки и судаки, судаки и щуки всех размеров, и другие двое мужиков, поверив в успех, тоже начали таскать рыбу почем зря, жены нахваливали нас, дети нами гордились, а мы цвели и выпячивали грудь.
Щука как объект лова интереснее судака: злее, зубастее и выносливее. Но судак… Эх, когда свежуешь только что выловленного судака, то как играет солнце в перламутровых слоях его плоти! Толстые ломти судачатины, прожаренные на сковородке до хрустящей корочки пахнут так, что исходишь слюной. Это вам не магазинная рыба, у которой глаза высохли и ввалились внутрь головы, шкура стала подобной наждачной бумаге, а запах отшибает аппетит навсегда. Свежий зажаренный судак, если его посыпать лучком и петрушкой, а рядом поставить стопку разведенного спирта, вызывает только одно, причем неодолимое желание: жрать. Жрать до той поры, пока кожа на животе не натянется до барабанной упругости, пока очередной кусок судачатины не упрется в предыдущий, пока не перестанет хватать воздуха.
Щука же годится для другого блюда, не менее интересного, чем жареный судак. Описываю для гурманов. Берем щуку, живую, щелкающую зубами, и рубим ее на крупные куски, граммов по четыреста. В ведерный котел наливаем масла примерно на палец высотой, укладываем зубчики чеснока не жалея и перец горошком, потом туда же плотно напихиваем один слой щуки. Поверх рыбы кладем все, что есть: помидоры кружочками, резанную морковку и всяческую зелень. Яблоки-дички тоже не помешают. Потом снова рыба, помидоры и прочее – и так до тех пор, пока посудина не наполнится до верха. Далее наступает время колдовства. Котелок должен кипеть над костром, но тихонько-тихонько, потому что с паром уйдут все неописуемые запахи, и есть риск, поддавшись соблазну, сигануть в этот самый котел. Дым костра будет есть вам глаза на протяжении последующих четырех часов, комары станут выгрызать остатки плоти – терпите, оно того стоит. Но вот – время вышло, вы поднимаете крышку, а там… Нет, описать это варево невозможно, на запах сбегаются одичавшие островные коты и бродят вокруг кострища, страшно урча, те ваши друзья, что с утра умотали на рыбалку, спешат к берегу, давая в скорости форы мастерам-байдарочникам, даже женщины – о! – раздувают ноздри и срочно разводят спирт. Все вдруг превращаются в мешки из выдубленной на солнце кожи, наполненные злейшим желудочным соком. И вот за самодельным столом собирается вся компания, на тарелках лежат и истекают маслом пузырястые лепешки, что только сняты со сковороды, в поллитровой банке алмазно играет пойло, кастрюля с холодным компотом из собранной вчера ежевики запотела на черных боках, в здоровенной сковороде еще шкворчит и брызжет зажаренная до хруста картошка, а в середине стола царит котел со щукой. Вы поднимаете крышку и все восхищенно обмирают. Пауза – и вот десять ложек лезут в котел, стучат по его стенкам и борются за самые большие куски. Потом в шесть глоток вливается огненная вода и далее только звуки работающих ложек, челюстей, глоток разносятся над рекой. В помидорно-яблочном соке рыбные кости размягчаются и не препятствуют движению яства в правильном направлении. Кастрюля, казавшаяся бездонной, пустеет. Общее благодушие окутывает всех. Даже неслыханной дерзости преступление – кража последней банки сгущенки детьми – оставляется без последствий.
Другое блюдо, для которого пригодна щука – «рыба по-корейски». Не знаю, водится ли щука на корейщине и имеет ли это блюдо отношение к востоку, но тот же разведенный спирт пьется под него замечательно. Итак, филе щуки рубим на кубики с ребром эдак в сантиметр. В трехлитровую банку наливаем кипятка, разводим в нем уксусную эссенцию до концентрации столового уксуса, добавляем соли по вкусу, перца горошком, листик лаврушки, остужаем, добавляем лук колечками – поболее, и накладываем в банку рыбные кубики так, чтобы маринад только чуть покрывал рыбу. Через час разливаем спирт и закусываем. Неодолимые позывы к распеванию песен гарантирую. Лучше всего подходят «Из-за острова на стрежень», «Вниз по Волге-реке с Нижняя Новгорода», «Вниз по матушке по Волге» и «Издалека, долго течет река Волга».
Отдельная тема островной гастрономии – это хлеб. На жаре у воды любой хлеб плесневеет через сутки, поэтому везти с собой десятидневный запас бессмысленно. Поэтому в поход берется мука, сухое молоко и скороспелые дрожжи. Творим тесто: в кастрюлю наливаем кипяченой воды, насыпаем муку, сухое молоко, соль и дрожжи. Тесто должно быть гуще блинного, но пусть в половник оно самотеком идет с трудом. Дайте кастрюле постоять полчаса, только следите: тесто так и норовит убежать на берег. Накаливаем на решетке над костром сковороду с маслом и – ррраз туда черпак теста! Пш-ш-ш-ш! – шипит тесто, разрастаясь до неимоверных размеров. А за спиной у вас уже стоят дети с голодными глазами, тощие, обгорелые ваши дети, и вы знаете, что сгущенка, которую ну никто не брал и никто не видел, ими украдена именно для такого случая. И вы каждую минуту выдаете им по лепешке размером с автомобильное колесо, и наливаете рубинового цвета ежевичный компот в алюминиевые кружки, и понимаете, что вот сегодня дети любят вас искренне и почти так же сильно, как любят они ежевичный компот.
Но – хватит о гастрономии. Вернемся к рыбе как объекту охоты.
Когда все рыбные изыски, доступные в походных условиях, были перепробованы, наступило пресыщение. Но разве это повод для того, чтобы прекратить ловить рыбу? И мы ее добывали, в основном, судаков, а они, как на грех, ловились и ловились, все больше и больше. И было решено рыбу коптить. В наклонном берегу отрыли траншейку, внизу которой была топка, а вверху – яма. Траншею накрыли кусками шифера, валявшегося на месте брошенного и развалившегося дома лесника. В яме развесили на жердях судаков, которых до того обсыпали сухой солью и выдержали полсуток в холщовом мешке, закопанном для прохлады на метровую глубину в песок. Сверху яму накрыли листом шифера. В топке развели костерок и часов восемь поддерживали огонь, сжигая сырые ветки, забросанные сверху травой.
Рыба получилась. Она была золотистой, духовитой, сочной, в меру соленой, требующей внимания и спирта – но вот спирт-то у нас как раз к этому времени кончился. И накоптили мы столько судаков, что съесть их было невозможно, разве что если жить на острове до зимы. Но ведь продукт-то скоропортящийся!
И в этот-то момент родилась у меня идея, как избавиться от излишков, творя добро.
Неподалеку от нас стояла компания душ в десять. Тоже пели по вечерам песни, тоже купались и воевали с детьми. Но вот по части рыбалки были они явными чайниками.
