Вчера во «Взгляде», ошалев от правды, смотрели интервью с Роем Медведевым*, опубликовавшим на Западе книгу о «кровавом деспоте Сталине*», интервью с парнем, который собирает картотеку жертв сталинизма и клип Гребенщикова «Нам надо вернуть нашу землю». И клип потрясающий!
А сегодня у нас летучка и, обозревая передачи за неделю, редактор Лев Ильич Сомин, с которым делаю передачи, говорит:
- Журналистика призвана, - делает паузу и смотрит на председателя Комитета Корнева, - возбуждать общественное мнение.
- Не возбуждать, - поправляет тот, - а успокаивать.
- Ну да, конечно, - усмехается Сомин: - Поэтому наша журналистика такая и лживая.
Заместитель Корнева Афронов вспыхивает:
- Нет! Неправда!
- Сергей Филипыч, ну как же неправда? - вспыхиваю и я.
Но он – свое. Тогда Сомин прерывает его:
- Сергей Филипыч, разве вы всегда только правду писали?
- Да, только правду, - вроде бы и искренне ответил: - А вы что, врете?
- Конечно, вру, - пожал плечами Лев Ильич.
Вот такие начальники управляют гласностью у нас, «на местах».
... Приходил к нам Коля Иванцов. За чаем рассказывал, как несколько лет назад вербовали его в КГБ* а он отказывался; как проголосовал «против» на собрании, которое клеймило писателя Солженицына* и как выгнали его потом из-за это из газеты. Похоже, говорил правду.
... В первом номере журнала «Знамя* прочитали с Платоном пьесу Шатрова* «Дальше, дальше, дальше...», в которой берется под сомнение Октябрьская революция, все социалистические завоевания, и кто-то из героев говорит, что ничего, мол, у нас не изменится, пока там, наверху, будет старый аппарат. Чудо! Чудо, что дожили до таких дней.
... Я – на кухне. Вошёл Платон:
- Есть интересная тема: - Присел на табуретку: - Желдаков напечатал информацию в «Рабочем», как на Партизанской поляне обокрали машину его друга-генерала. И обокрали пацаны, их тут же, в лесу поймали. Желдаков делает вывод: надо, мол, этих пацанов работой загрузить, чтоб времени свободного у них не оставалось, вот тогда... А ведь там, в Белых Берегах, когда-то был монастырь*, но после революции его разрушили, развезли на щебенку, из которой потом построили наш Дом советов и дорогу к обкомовским дачам.
- Да, тема отличная. - угадываю его задумку: - Стоит написать для московского «Журналиста», а то что-то давно ты туда не писал.
И два дня сидел он в своей комнате, писал, а сегодня читал нам с дочкой: пацаны растут в поселке обслуги, видят, что за проволокой и высоким забором скрыты озеро, дачи, особняки, в бронированные ворота въезжают и выезжают черные «Волги», вот и мстят... Хвалю написанное и советую:
- Под своей фамилией посылать будешь? Я бы посоветовала - под псевдонимом, а то опять вызовешь «огонь на себя».
Но он после прогулки говорит:
- Решил поставить свою подпись.
Решил, так решил.
... Утром проснулась с ощущением света и радости, - ведь сегодня Пасха. Прошла на кухню, позвала Платона, а он вошел, глянул на стол с традиционной кашей, усмехнулся, проворчал вроде бы шутливо:
- Ты бы вначале поставила на стол бутылку водки, нарезала ветчины, положила в тарелку солений, кулич испекла, а потом и приглашала.
Знаю, почти упрекает, что не умею праздновать. Да, не умею. Каток атеизма и государственного пренебрежения к подобным праздникам прошелся и по нашим душам. Но все же... Достала недавно засоленный кусок сала, нарезала колбасу, которую вчера на работе «дали», поставила кекс, испеченный накануне и вспомнила: есть же недопитое сухое вино!
- Вот тебе и ветчина, и бутылка, и кулич…
Удивился... Вошла только что проснувшаяся дочка, - сын-то уехал в Карачев, а она с подругой вчера ходила в церковь слушать песнопения. Слушали и мы с магнитофона, на пианино стояла икона, перед ней горела свеча… А сейчас Платон налил вина в рюмки:
- Выпьем за то, чтобы истина, красота, добро всегда возрождались.
- Воскресали, как воскрес Христос, - уточнила я.
... И опять брала на работе магнитофон, хотя на этот раз уж очень дотошно допытывались: зачем нужен… режиссеру? Но дали, так что вчера ездила к маме и записала целую катушку. Кажется, она устала от своих воспоминаний и поэтому, если удастся еще раз взять магнитофон, то надо будет составить для нее последние вопросы, а потом… Смогу ли из этих «лоскутков сшить» что-то? Нет, еще не знаю. Но думаю, что в этом поможет мне моя профессия режиссера. А назову написанное «Негасимая лампада», и уже знаю с чего начну: мама рассказывает об учителе-революционере, который жил у них, и который однажды отрекся от Бога и погасил лампаду у иконы.
... Ехала в Карачев и в поезде дочитывала «Котлован» Платонова*... И как он мог так писать? Словно докапывался до первозданности каждого слова. Мрачнейшая картина, - смесь крови, страдания и слепого энтузиазма тридцатых годов, лишенного здравого смысла... Наверно, борьба за справедливость неизбежно рождает ненависть, и самое яркое подтверждение тому – французская революция конца 18 века и наша, в ноябре 17-го. Ведь в финале этих битв за справедливость - реки крови.
... Сегодня на ПТВС делаю запись первомайской демонстрации трудящихся.
День - чудо! Я - в любимом костюмчике с белой кофтой, в новых туфлях. Ходим с операторами по площади, обговариваем возможные варианты, и я чувствую себя молодой, красивой... Вдруг подходит Погожин, секретарь Обкома по идеологии... Когда-то, в молодости, я была даже немного влюблена в него, ведь был тогда «растущим комсомольским работником» с тонким лицом... И вот сейчас здоровается, поздравляет с праздником, берет под локоть и, как бы, между прочим, говорит:
- Я всё смотрю во-он на ту камеру, что стоит на карнизе гостиницы прямо над центральным входом. Не упадет ли на людей?
- Ну и что? - шутит оператор Володя Бубенков. - Под ней же только одни гебисты стоят.
Все смеются. Улыбается и Погожин.
- Не-е, Володя, так нельзя, - смягчаю я его шутку: - Гэбисты тоже люди, у них даже дети есть.
Опять все смеются, а Погожин наклоняется ко мне и тихо говорит почти серьезно:
- Это вы хорошо сказали.
А перед началом записи вызывают меня из ПТВС и говорят, что во-от тот-то хочет меня видеть. Подхожу. Молодой гэбэшник начинает объяснять, чтобы не записала, «если вдруг кто-то выбросит недозволенный лозунг... как в прошлом году». Выслушиваю, киваю. Что ответить? Ведь если и запишу, то обязательно, когда приедут просматривать, вырежут.
... Конечно, Перестройка изменит что-то в нашей экономике, но не верю, что провозглашенный партией «принцип коллективного руководства предприятием» что-то улучшит в промышленности. И потому не верю, что коллектив не способен на риск и только хозяин, только личность может это делать, а, стало быть, идти вперед.
... Сижу во дворе Комитета среди березок, единственном тихом островке среди строительства нового здания студии и читаю в журнале «Новый мир»* Варлама Шаламова*, из Колымских, рассказ «Надгробное слово»: «Все умерли. Умер Носька Рутин. Он работал в паре со мной. Умер экономист Семен Алексеевич Шейнин, напарник мой, добрый человек. Он долго не понимал, что делают с нами, но в конце понял и стал спокойно ждать смерти... Умер Дерфель, французский коммунист, член Коминтерна. Это был маленький, слабый человек... Побои уже входили тогда в моду, и однажды бригадир его ударил, ударил просто кулаком, для порядка, так сказать, но Дерфель упал и не поднялся...» Нет, не могу - дальше... И чтобы успокоиться, начинаю пристально всматриваться в то, что рядом: а листья-то у березы совсем еще весенние... дожди идут часто... и травка какая ла-асковая... муравьишки хлопочут под ней... а какой удивительной музыкой шелестят березы!.. Но тут вижу: идет ко мне Мурачев, наш студийный художник. Не-хо-чу!.. Нет, подошел, и, конечно, опять начал о своей очередной голодовке: он, де, прочистил желудок и теперь осталось прочистить мозги. Смотрю на него, слушаю, а у самой: «умер Семен Алексеевич, добрый человек... Умер и Дерфель, француз...» А Мурачев всё говорит и говорит. Долго, взахлеб:
- А вчера... слышь?.. - замечая мое отсутствие, заглядывает в глаза: - Случилось со мной ЧП. Наташка угостила меня семечками, а я и слузгнул парочку... Слышь? – И расхохотался: - И тут вспомнил: ба-атюшки, что ж я сделал?! Ну, быстро поехал домой, промыл желудок... слышь?.. а в кровь-то уже питание поступило! И пришлось начинать голодать с самого начала.
Решаюсь его прервать и открываю журнал:
- Кстати, о голодных. Вот, послушай: «Самое страшное в голодных людях - это их поведение. Все, как у здоровых, и все же это - уже полусумасшедшие. Голодные всегда яростно отстаивают справедливость. Они - вечные спорщики, отчаянные драчуны. Голодные вечно дерутся. Кто покороче, пониже, норовит дать подножку, сбить с ног. Кто повыше - навалиться и прижать врага своей тяжестью, а потом царапать, бить, кусать его...»
Мурачев стоит, слушает. Потом интересуется, что я читаю. Говорю. Кивает головой, как бы оценивая, а потом снова начинает объяснять, почему голод так полезен для организма.
... Такого никогда не показывали по ЦТ: на партконференции обсуждали каждого члена Центрального Комитета, прежде чем избрать. Вот так... И еще теперь не глушат радиостанции из-за рубежа. Замолчали монстры. И это - чудо! Молодец, Горбачёв!
... Нет, не приняли статью Платона даже в центральной прессе, сославшись на то, что, мол, случай частный. Да, конечно, «частный»... обкомовские дачи есть только в нашей области, а не по всему Союзу. Видать, в Москве еще далеко не все издания чувствуют себя свободными.
... Сегодня у нас заключительное политзанятие. И весь год вел их мой начальник Афронов. Странный он. Иногда думает, как и мы, но вот сейчас - ниже травы, потому что присутствует представитель Обкома и какой-то философ из пединститута. Все «студенты» говорят, конечно, «в пределах дозволенного», вот только корреспондент с радио Орлов:
- Пока будут живы обкомы и райкомы, - машет рукой, словно разрубая слова, - не сдвинется Перестройка с места!
Подошла и моя очередь. Тема: «Демократия - неотъемлемое условие Перестройки. Что ей мешает». Начала с Дудинцева* - «Скандал, гласность - это факел, говорящий всем, что общество не терпит злоупотреблений ни с чьей стороны. Скандал порочит людей, но не общество». Так пишет писатель. - Все слушают внимательно, представители - тоже. - А вот что говорит ученый-экономист: «Некомпетентность одних руководителей не только порождает некомпетентность других, низших рангом, но и служит им щитом защиты». - Товарищ из Обкома делает всем своим корпусом движение: ну-ну, что еще, мол, скажете? И я продолжаю: - Этот закон работал у нас все годы, работает и сейчас, поэтому и отстаем от Европы по всем показателям на двадцать лет. И виноваты в этом обкомы и райкомы, которые, будучи сами не компетентны в сельском хозяйстве и в промышленности, порождают таких же руководителей и на местах. – У Корнева вытягивается лицо, заёрзал Афронов, бросил на меня
ибо газет не читаю, по ТВ смотрю только путешествия, "Культуру" и новости по Евроньюс, России (чтобы сопоставить). Для всего остального у меня не хватает ни времени, ни желания. 
Всё, что интересут, нахожу там, соотносясь со своими понятиями о прожитом и наблюдениями теперешними. Не могу предположить, является ли Интрнет авторитетом для него? Всю жизнь настораживает, когда кто-то говорит "за народ".
, а поднимать, но так ведь опять - проклятущая реклама-масло на хлеб! Устоять трудно. 
А впрочем, писала и тех, кто когда-то был рядом («Филипок», к примеру).
Такие знаковые места.