Бес Еда – за Кус-ка
– От кого?
– От Путина.
Над столом повисло облако ироничного и недоверчивого молчания.
Отец Владимир и Курт смотрели друг другу в глаза.
Их взгляды, уподобились ножам
и пытались вскрыть консервную банку разума того, кто – напротив. Они спешили угадать содержимое до мгновения,
как банка будет открыта,
и решали,
а стоит ли ковырять ту банку.
– Я понимаю. – продолжил Курт. – Меня очень легко обвинить в сумасшествии.
В России, вообще, принято обвинять и оправдываться.
Защитная реакция долго живущего в рабстве, – Курт улыбнулся.
– Вы согласны?
Отец Владимир молчал.
Молча кивнул головой и продолжил вскрывать взглядом нечто тайное, рассматривая руки Курта.
Курт чувствовал себя речной плотиной в период сильнейшего, нескончаемого ливня.
Уровень воды – выше критической отметки.
Возможности сдерживать напор больше нет.
И кто-то, невидимый, открыл заслонку аварийного сброса.
Потоки воды кинулись прорываться на волю,
толкая друг друга,
мешая друг другу,
чем подняли давление, шум и вызвали грохот.
И вызвали страх.
Страх велит избавиться от шума и грохота – закрыть заслонки,
а разум требует отпустить реку в её привычное русло.
Слова путались в голове Курта. Картинки прошлого сменяли друг друга. И, каждая – хотела выпрыгнуть первой.
Нельзя больше молчать. Надо спасать себя. И страшно. И шанс может быть последним, единственным.
И…
будь – что будет.
– Вы знаете, Владимир.
Французы – ляльки.
Только они могли открыть и сказать эту фразу "Ищите женщину."
Что там немцы и англичане! Или русские.
Это особый, национальный колорит. Особый взгляд на мир. Особое сочетание всех исторических случайностей. И это не случайно.
А у русских – все дела на троих.
Всё на троих.
Даже, если не видно, его третьего, он всегда есть.
И у Грозного с Курбским, и у Минина с Пожарским, и у Петра с Меньшиковым – всегда есть третий.
Ищите, смотрите внимательно – он всегда есть.
Так, вот, я – этот третий.
Отец Владимир почувствовал себя кисло.
Однажды, так уже было.
Реальность входила в его жизнь, а он не хотел в неё верить.
Пребывание в глубоком забытьи, из "голубого и розового" – рушилось.
А принять обрушенье за правду не хотелось. Боялось.
Вот и сейчас.
Отец Владимир понял, открыл для себя банку и понял – не будет лжи, не будет сумасшествия.
Но будет новое крушение голубого и звонкий, жалобный треск розового.
Ему захотелось напиться,
сорвать с себя крест,
плясать дикие танцы,
щупать девок и орать похабные песни,
грозя кулаками в небо.
Пусть поёжатся, суки.
(продолжение следует)