Было два часа пополудни. По небу плыли редкие облака. После нескольких дождливых дней установилась солнечная погода. Теплый ветер, бравший начало где-то в глубинах юго-восточной Азии, сменил наконец этот стылый неприветливый ветрюган, что гнал с Атлантики тяжелые низкие тучи. Похоже, наступило бабье лето — последние перед затяжной зимой теплые дни.
Игнат огляделся.
Он стоял на самом верху косогора, с которого открывался изумительный вид. Весь низ косогора покрывали кустарники — боярышник, терновник. Правее тянулась линия камышей — там был канал, прорытый в незапамятные времена советского прошлого. Таких каналов тут было много. У них было два основных назначения — служить частью ирригационной системы, а также нерестилищем для заходящей из Дона рыбы. Каналы давно пришли в запустение, однако рыба в них не перевелась, и частенько, едва только небо на востоке начинало светлеть, Игнат с Курбаном приходили туда с удочками, чтобы порадовать коллег свежей ухой.
Левее канала располагался курган, правая сторона его была разворочена, чернея на фоне буро-зеленой травы. Там уже мелькала панама Игоря Алексеевича, который, не дождавшись конца самим же установленного перерыва, спешил возобновить работы.
А еще дальше — до самого горизонта — раскинулась ровная, как стол, затянутая прозрачной голубой дымкой степь.
Игнат вдохнул полной грудью, глядя в самую даль.
Он часто в последнее время сюда приходил. Вид бескрайних просторов вызывал в нем покойное восхищение, душа как бы замирала в восторге, наполняясь неведомым ранее чувством. О том, что через несколько дней миссия их будет закончена и придется снова возвращаться в пыльное нагромождение стекла и бетона, именуемое городом, он старался не думать.
Все-таки есть, наверное, какое-то зерно в утверждении, будто менталитет народов во многом формировался благодаря окружающей местности. Море, пустыня, горы, леса и степь — вот основные параметры подобного формирования. И в этом многообразие культур и традиций.
Иной раз Игнат настолько погружался в созерцание окружающей местности, что, казалось, сам переносился в те или иные исторические периоды. Казалось, степь перед ним оживала, наполняясь картинами прежних эпох: караваны купцов, орды кочующих кочевников, лошадиные топот и ржание, становища, крытые шкурами круглые шатры…
…В какой-то момент издалека донеслось:
— Игна-ат!
Соскучившийся по товарищу Курбан искал его, чтобы предложить партеечку в нарды. Игнат кинул взгляд на часы — до конца перерыва было еще двадцать минут, и он, не отвечая, лег на спину, заложив руки за голову и покусывая травинку.
Бегущие по небу облака казались ему чем-то реальным, как бы обетованной землей, по которой можно было ходить так же, как и по земле обыкновенной, не рискуя сквозь них провалиться. Словно бы дальние страны рисовались в их белом просторе.
Когда-то — еще в детские годы — Игнат очень любил смотреть в небеса. Он забирался повыше — на крышу сарая или гаража — и лежал там часами, созерцая бездонную синь. Пару раз он даже как бы в нее возлетал. Происходило это так. В какой-то момент все словно бы менялось местами: небо вдруг становилось не верхом, а низом, а земля (точнее, крыша, на которой он лежал) занимала место небес, и Игнат вдруг срывался с нее и летел, летел в бездонную синь, не удерживаемый более никаким тяготением, будто его никогда и не существовало, весь замерев от восторга…
Потом это все как-то забылось.
Школа, друзья, институт…
И вот здесь, в степи, все вдруг снова вернулось. Конечно, не в той полноте, как в детстве, но все же…
— Игна-ат!
В этот раз голос раздался ближе и принадлежал уже не Курбану, а Зине. Игнат приподнял голову. Так и есть — светлое платье девушки уже мелькало между кустарников, приближаясь. Еще минута-другая, и вот она рядом.
Увидев Игната, она остановилась как вкопанная, словно бы и не ожидала, что он окажется именно здесь.
— Ой! — воскликнула она. — А что это ты тут?! Один!
Игнат внутренне усмехнулся. В течение последнего месяца эта сценка повторялась в мельчайших подробностях. Зина явно выказывала ему всяческое расположение, однако делать встречные движения Игнат пока что не торопился. Он любил степь.
— Так, отдыхаю, — сказал он и сел.
— А мне с тобой можно?
Игнат кивнул головой.
Зина села рядом. От нее пахло какими-то духами. Светлая кожа была слегка загорелой. На левой голени имелся расчес — укусил, должно быть, комар.
— А что ты тут делаешь? — спросила она тихо и как бы заговорщицки.
Игнат, улыбаясь, опустил голову. Зина наклонилась, заглядывая ему в лицо и тоже улыбаясь. Глаза ее лукаво блестели, две тугие косички торчали в стороны, как веточки вишни.
— Ну скажи, скажи! — сказала она просительно.
Игнат наконец на нее посмотрел. Глаза у Зины были раскосые, черные, лицо — круглое, налитое девичьей силой. Что и говорить, на нее было приятно смотреть. Смутившись, она опустила глаза, и тут, сам не ожидая, Игнат быстро коснулся губами ее гладкой щеки. Зина тут же вся вспыхнула. Густой румянец залил ее лицо и шею. Она посмотрела на Игната, и в ее взгляде читались испуг и радость одновременно.
Тогда Игнат взял ее руки и стал покрывать их медленными поцелуями, словно бы совершая какое-то таинство. Зина сидела, вся замерев, не смея шелохнуться, и тут совсем рядом раздалось:
— Игна-ат!
Они отпрянули друг от друга, как две испуганные птицы. По косогору подымался Курбан.
— А, вот вы где, — сказал он, слегка запыхавшись. В руках он держал нарды. — А я вот хотел предложить поиграть.
Игнат кинул взгляд на часы.
— Да нет, — сказал он. — Не получится. Пора уже на раскопки… Смотрите, Игорь Алексеевич уже там.
Все посмотрели в сторону кургана. Профессор, махая белой панамой, глядел на них в ответ, приглашая, должно быть, к работе. Они двинулись вниз.
Всю дорогу Курбан шел впереди, громко рассказывая, какие у них на Кавказе цитрусовые, и то и дело оглядываясь на Игната с Зиной, слушают ли они. Они, конечно, не слушали. Они шли, то и дело касаясь словно бы невзначай друг друга руками. Игнат, слегка улыбаясь, глядел прямо перед собой. Зина же время от времени бросала на него короткие взгляды — действительно ли то, что случилось сейчас между ними на косогоре, было взаправду, не приснилось ли.
В конце концов Курбан, что-то вдруг поняв, замолчал и быстро пошел вперед, снова оставив их наедине.
Впрочем, лагерь был уже рядом.
Валентина, супруга Игоря Алексеевича, шла со стороны канала, неся в руках нагруженный вымытой посудой таз. Из-под древнего газика торчали ноги Сергея — водителя и, по совместительству, бухгалтера экспедиции. Ноги были длинные, в замасленных джинсах и потрепанных кедах.
Игнат постучал по капоту и громко сказал:
— Та-та-та-та-а, та-та-а! Профессор нас уже ждет.
— Идите, — донеслось из-под машины. — Я потом подойду.
Голос был глухой и как бы сонный. Игнат с Зиной глянули друг на друга и без всякой видимой причины прыснули. В этот момент из палатки вышел Курбан. В этот раз он был без нард. Вместо нард он держал в руках перчатки и фанерный ящичек со скребками и кисточками.
— Та-та-та-та-а, та-та-а! — снова изобразил Игнат подобие горна. — Когда проснешься, сходи, пожалуйста, в хутор за молоком, если, конечно, они опять сегодня не придут.
— Угу, — донеслось из-под газика.
Вскоре к ним присоединилась Валентина, и они всей гурьбой двинулись к кургану. Профессор их ждал, сидя на складном стульчике подле прорытого хода. Рядом лежал штабель деревянных креплений, укрытых брезентом. Вид у профессора был какой-то торжественный. Это заметили все и сразу. Он встал, не в силах сдерживать улыбку, осветившую его в общем-то довольно суровое лицо. Стало ясно, пока все прочие раскачивались после обеда, профессор явно что-то нашел.
— Ну не томи, Игорь, — сказала Валентина, высокая русоволосая женщина лет тридцати.
— Лучше сами поглядите, — сказал он в ответ, кивнув в сторону хода, и тут же первым в него и полез.
Игнат с Зиной переглянулись и снова прыснули. Подумав, к ним присоединился Курбан.
— Давайте по одному, — донесся из хода голос Игоря Алексеевича. — Сначала Игнат с Зиной, потом Курбан… и ты, Валя. Впрочем, Курбан и Валя останьтесь пока здесь, будете вытаскивать грунт.
Игнат и Зина полезли в проход.
Проход был низкий и узкий, идти по нему можно было только согнувшись и по одному. Где-то впереди мелькали отсветы от фонаря. Игорь Алексеевич уже намного их опередил.
Но вот наконец и тупик.
В длину проход имел метров двенадцать и заканчивался где-то в середине кургана, в самой его глубине. Если древние захоронения и имели в этом кургане место, то находиться должны были именно здесь.
Игорь Алексеевич сидел на корточках в самом конце, глядя на что-то у своих ног. Игнат заглянул ему через плечо и присвистнул. В земле зияла внушительная дыра. Что там в ней находилось, разобрать пока что было нельзя. К ближнему ее краю лежал просыпавшийся грунт, а дальше одна только тьма, которую не в силах был разогнать свет фонаря. То ли полость была слишком большая, то ли…
Что «то ли», Игнат додумать не успел. Подошла чуть отставшая Зина и, притиснувшись к нему всем телом, тоже заглянула профессору через плечо. Тело у нее было горячее и тугое, как резиновый скат. Мысли у Игната побежали совсем в другом направлении. Одна из косичек Зины тихонько щекотала ему щеку. Он чуть шевельнулся, устраиваясь поудобнее, и как бы невзначай положил Зине на талию руку. Зина было напряглась, но тут же расслабилась, повернула к нему лицо и, жарко задышав в самое ухо, шепнула: «Потом».
Профессор, ничего не заметив, продолжал заглядывать в дыру.
— Ну, что скажете? — заговорил он наконец.
— Не похоже, чтобы это было сарматское захоронение, — сказал Игнат.
— Вот и я о том же, — пробормотал профессор. — Он нагнулся, отклонившись вместе с этим в сторону, и продолжил: — Похоже, там кладка… Песчаник… И ступени… М-да… Ну-ка, давайте тут все для начала расчистим.
Он принялся небольшой лопаткой выбирать из дыры грунт и укладывать его в деревянный ящик, который стоял на салазках. Когда ящик наполнился, Игорь Алексеевич крикнул.
— Курбан, тяни!
К салазкам была привязана веревка, другой конец которой тянулся наружу. В какой-то момент она натянулась, и салазки стронулись с места. Через минуту в проходе появился Курбан. Он тащил за собой пустые салазки, всем своим видом демонстрируя, что он тут очень нужен. В проходе стало тесно. Профессор, впрочем, этого пока что не замечал, продолжая выбирать из дыры грунт.
— Точно, ступени, — бормотал он при этом. — Странно, однако… Курбан, тяни!.. А, ты здесь… Хм, давай-ка, братец, наружу… И Зину с собой захвати. Все равно от нее сейчас никакого толку.
Курбан с Зиной, волоча салазки, ушли.
Дальше работали молча. Минут двадцать ушло на то, чтобы выбрать оставшийся грунт. Дыра за это время приобрела квадратные очертания. В плотную темноту уходили ступени каменной лестницы.
— Похоже, вход был закрыт толстыми досками, — сказал профессор. — Со временем они сгнили, а потому и не
Рассказ очень интересен. Удивительна жизнь археологов. Насколько должен быть богат внутренний мир человека, способного мысленно представить и удержать в сознании детальную, красочную картину увиденного при раскопках. Написано живым, ясным языком, легко читается.
