В этом году большой урожай клубники. Прямо девать некуда. А я привёз из сада ещё целую корзину.
- Кузьминым предложить что ли? - сказала Татьяна. - Может, купят ведёрко.
- Пойду, приглашу их, что ли?...
Кузьмины - люди молодые, симпатичные и тихие. Третий год живут в нашем подъезде, а всё, как новенькие. Повстречаются у дома или на лестнице:
- Здравствуйте!
И всё! Попусту время не отнимают болтовней. Обращаются на вы, по имени-отчеству.
- Видать, не из простых - люди, - сделал я вывод. - Артисты небось...
- Опустись! - возразила Татьяна. - С чего ты взял? Володя токарем работает, а Света его - кладовщицей на том же заводе. Малышка в первый класс пойдет. Вот и вся биография.
- Токарем?!
Я вспомнил своего токаря из ремонтного цеха. Не приведи Бог! Обращаться к нему - нож острый. Мат - перемат. И замучили, его и заездили. А зарплата - слёзы. Весь завод сидит на его шее. Вот уйдет, и всё остановится. И пусть останавливается. В гробу он видел этот завод в белых тапочках.
А Володька какой-то особенный. Глаза синие-синие, ясные. Я ни разу не слышал, чтобы он выругался матом. Хотя всякое случается в жизни, и не ругнуться иногда - просто грешно.
Дверь открыл сам Владимир и первым поприветствовал меня: Здравствуйте, Максим Петрович!
Он широко улыбнулся, радостно как-то и, я бы сказал, гостеприимно.
- А я за вами...
Когда мы пришли к нам, на столе стояла намытая клубника, салат и прочее...
Соседи осмотрелись. Малышке Юлюшке понравились игрушки наших выросших детей, Светлане - мои деревянные поделки на кухне, а Владимир сказал:
- У вас очень уютно и пахнет летом...
Татьяна моя расцвела. Она даже бутылочку «Русской» на стол выставила. Кузьмины определенно нравились ей. Иначе с выпивкой у неё строго.
- Небось, от дел оторвали вас? - спросила она.
- Да, нет, - ответила Света. - Мы с Юлюшкой сидели, рисовали, а Володя рассказ сочинял...
- Рассказ?! Ты что же, Володя, рассказы пишешь?
- Да, Максим Петрович, пишу и печатаю их в газетах...
- Надо же! Как интересно! А я что тебе говорил, Татьяна? Писатель у нас в подъезде живет. Молодец, Володя! Да вы садитесь за стол, пожалуйста, Света, Юлюшка...
Мне вдруг вспомнился почему-то рассказ Чехова «Крыжовник». Я люблю читать книги. И довольно много читаю, особенно в зимние вечера. Вспомнилось жизнеописание Чехова, как он часто приглашал друзей в Мелихово своей фразой - крыжовник уже поспел. Вот и у нас не серая мышка в гостях, не какой-нибудь алкоголик-собеседник, а писатель с семьёй. Надо же, токарь - писатель! Для меня заявление, к примеру, на отгул написать - проблема. Письма сестре не пишу, звонками отделываюсь. А этот человек после смены садится и пишет рассказ... Все-таки особенные эти люди - писатели. Что ими движет? Какая энергия?
- И о чём рассказ, Володя? - полюбопытствовал я.
- Трудно сказать... - задумался он. - Об энергии души. Так, пожалуй. Недавно пожилой рабочий в нашей заводской курилке сказал, что с войны прошло больше полувека, а война всё бродит по семьям... Родители его погибли. Рос в детдоме. Никто, говорит, не целовал меня по утрам, провожая в школу, никто не махал рукой с балкона. Поэтому, говорит, и он не целовал своих детей и не провожал их с балкона. И дети его детей уходят без поцелуев. Улавливаете суть, Максим Петрович? Закон о сохранении энергии, видимо, и для души - Закон. И все беды на земле от того, наверное, что часто энергия пшеничного хлеба или вина преобразуется в ненависть, зависть, пошлость и прочую мерзость. Эта энергия так и пойдет своим губительным путем по земле - по семьям и поколеньям.
Кузьмин замолчал, задумался, вздохнул.
- Об этом примерно рассказ, - подытожил он. - А клубничка у вас - слаще сахара.
- Вот и кушайте на здоровье! - потчевала Татьяна Павловна. - У нас нынче много её. Мы и пригласили вас, чтобы предложить...
- Татьяна! - перебил я её, - чайник кипит...
Сейчас начнется торг базарный.
- Да ладно тебе, отец, - понимающе посмотрела жена, - не вижу, что ли? Кушайте, кушайте. За тем, говорю, и пригласили, чтобы дать ведёрко ягод. У вас ведь сада нет?
«Молодец, Татьяна!».
Соседи с благодарностью приняли наш дар и вскоре ушли. А мы с женой ещё долго оставались на кухне. Было нам приятно сидеть и общаться. Я хвалил Татьяну, что она поняла меня. Она говорила в ответ самые милые слова, что кого же ей понимать, если не меня. Оба мы испытывали легкость и спокойствие, словно после исповеди или причастия, когда с души сходит всякая скверна. Татьяна даже не возражала мне допивать «Русскую».
- На доброе здоровье, отец!
Время от времени я выходил на балкон покурить. Окна Кузьминых допоздна светились. Владимир, наверное, писал рассказ, собирал по крупицам энергию добра и света, чтобы потом отдать её людям. «Молодец, Володя! Молодец, сынок!» - думал я, и хотелось помочь этому молодому человеку. Но рассказы писать - не землю вскапывать: тут не поможешь.
Жена тоже вышла на балкон. Она взяла меня под руку, как сорок лет назад, как все сорок лет - теплая и родная...
- У нас крыжовника будет много, отец. Поделимся потом с Кузмиными.
- Обязательно, Таня! Вот поспеют ягоды, наберем целую корзину и скажем: - вот вам крыжовник от Чехова...
- Почему от Чехова? - не поняла жена. - Не от Чехова, а от Кутейкиных...
