Домофона в подъезде не было. По скрипучей деревянной лестнице Шишов поднялся на второй этаж. Под серым потолком, утыканным сгоревшими спичками, тлела тусклая лампочка. Шишов извлёк из кармана старинный двусторонний ключ с наполовину стёртыми бороздками и сунул в замок крайней слева двери. В полутёмном коридоре он переобулся в мягкие тапочки и прошёл в комнату.
В древние времена такие квартиры назывались малосемейками. Время словно бы замерло в них. По обстановке никак нельзя было сказать, какой на дворе сейчас век — ещё 20-й или уже 21-й. Одинокая железная кровать в углу, сервант, набитый допотопными книгами и фотографиями незнакомых людей, бельевой шкаф с оторванной дверцей, старый деревянный стол посередине, крытый оранжевой клеёнкой с непритязательным орнаментом по периметру. На столе стояла широкая тарелка с крупными жёлтыми яблоками и бутылка недорогого вина Абрау-Дюрсо.
Там ещё было два стула, на одном из которых сидела женщина средних лет, довольно-таки ещё приятная на вид, но с испуганным выражением лица. Впрочем, когда вошёл Шишов, испуганное выражение сменилось улыбкой. Когда-то она была очень красивой, но ежедневные бытовые заботы, нищенское существование, измены мужа и прочие проблемы преждевременно состарили её. Взгляд у неё был какой-то неуверенный, словно бы она постоянно сомневалась в целостности физического мира — и вообще, что-то кроличье проглядывало в ней, производя неприятное впечатление.
Она встала, улыбаясь и протягивая навстречу Шишову руки. Тот обнял её, потёрся бритой щекой о её волосы, и они стали раздеваться.
— А где мой хоботок? — поинтересовалась она, забираясь к нему за пояс.
Он молча помог ей снять платье через голову, и они легли на кровать. Всё было какое-то запрограммированное, натужное. Через минуту Шишов, отвалившись в сторону, стал дожидаться, когда утихнет сердцебиение, а женщина, положив ему голову на грудь, застыла в неподвижности. Так в молчании прошло минут десять. Шишов глядел на её спутавшиеся волосы, мясистую мочку уха, выглядывавшую из-под них. И с нарастающим чувством осознавал, как голова женщины своей тяжестью неприятно давит ему на грудь — какое-то время он крепился, потом не выдержал, осторожно высвободился и сел, свесив ноги на холодный дощатый пол. И сразу же почувствовал, как женщина за его спиной словно бы сжалась. На его счастье звякнул айфон. Мужчина глянул на номер звонившего, потом дал отбой и как бы невзначай пересел на стул.
Женщина, натянув до подбородка простынь, молча смотрела на него. Что-то в ней было жалкое — кроличье.
Шишов выбрал из тарелки яблоко покрупнее и с хрустом надкусил его. Чёрт, подумал он, знает же, что я терпеть не могу твёрдые и кислые, и каждый раз приносит именно такие. Женщина, должно быть, углядела неудовольствие на его лице и стала плакать. Шишов поморщился.
— Ну что ты, — пробормотал он.
Но женщина не унималась. Ей, должно быть, хотелось высказаться, и она стала говорить, но совсем не о том, о чём хотела. Она говорила о продавщице из мясного отдела, которая постоянно её обвешивает — на 100-150 грамм, но регулярно. О том, что её не замечает муж, а старший сын, ученик шестого класса, совсем отбился от рук. Что цены растут каждый день, а зарплата — нет. Что нужно выплачивать проценты по кредиту, но все деньги ушли на лечение Леночки, младшей дочери 4-х лет. Что Силин, её муж, только и знает, что смотреть с утра до вечера телевизор и опустошать холодильник. Что всё теперь очень-очень-очень плохо. И просвету никакого нет. Шишов молчал. Всё это было не ново, ко всему этому Шишов давно привык и потому пропускал всё это мимо ушей. Он равнодушно глядел на увядшее лицо любимой когда-то женщины и думал, что с этим пора кончать. Потом он вспомнил, что так же он думал и в прошлый раз, и в позапрошлый, и в поза-поза... А ведь я когда-то часами стоял под её окном. Это воспоминание на мгновение оживило его. Он вспомнил, какой Людмила была двадцать лет назад — смешливая жизнерадостная девчонка. Только-только закончили школу. Она успешно поступила в педагогический, а он ушёл в армию — на каких-то два года. Как оказалось, совершенно непреодолимый для молодой девушки срок. Когда Шишов демобилизовался, она уже была замужем и у неё был первый ребёнок.
— Давай выпьем, что ли? — предложил он.
Людмила с готовностью замолчала и, кутаясь в простыню, перебралась с кровати на стул. Особого оживления, впрочем, на её лице заметно не было. Для неё эти тайные свидания тоже давно превратились в рутину. Шишов разлил Абрау-Дюрсо по бокалам, пригубил, не дожидаясь, когда Людмила возьмёт свой, и медленно выпил до половины. Женщина тоже взяла бокал, но губами так и не притронулась к нему — повертев в руках, она поставила его обратно на стол.
Потом она глянула ему прямо в глаза — как-то непривычно открыто, будто вдруг на что-то решилась, но сказать ничего не успела. Шишов, словно бы чего-то испугавшись, подхватил её на руки и снова потащил в кровать. Женщина засмеялась.
— А где мой хоботок? — поинтересовалась она снова.
В этот раз всё завершилось ещё быстрее. Минуты две они лежали тяжело дыша. Потом Шишов встал и принялся одеваться. Ему казалось, что если он сейчас же не уйдёт, то случится что-то ужасное — или он умрёт, или умрёт она, или рухнет потолок. Обстановка, стены душили его. Он даже не стал заглядывать в айфон, который опять несколько раз требовательно звякнул. Только пояснил коротко:
— Жена.
— Может, случилось что?
— Да нет, это у неё... модус операнди такой... Будет теперь всю ночь трезвонить... Ты как? Может, первой пойдёшь?
— Лучше ты, а я попозже.
— Как хочешь.
Одевшись, он незаметно положил на стол несколько стодолларовых банкнот. Потом, наклонившись, ткнул сухими губами подставленную щёку и вышел в коридор. На площадке было пусто. Но когда он стал спускаться по лестнице, позади скрипнула дверь. Шишов с досадой повернулся. Но это была не Людмила. Да и вообще, это была другая дверь — справа, из-за которой высунулась физиономия, настолько испитая, что с ходу нельзя было и разобрать, какой она принадлежности — мужской или женской.
— Ну чё, отпетрушил её? — поинтересовалась физиономия и тут же заржала. Кто-то невидимый в глубине подхватил этот смех.
Шишов, не отвечая, зашагал вниз.
Надо в другом районе квартиру поискать, подумал он. Тут уже пригляделись. Ещё шантажировать начнут. А может, вообще, прекратить всё это? Он пересёк двор, где в самом конце стояла его Toyota Land Cruiser. Там он не выдержал и обернулся. В её окне горел свет, на фоне желтого квадрата вырисовывался женский силуэт. Специально не выключила, чтобы заметнее было, догадался Шишов, но картина всё равно кольнула его. Он забрался в машину и долго сидел там, положив руки на руль и глядя перед собой в пустоту. Он представлял, будто Людмила вот сию минуту сливает из недопитых бокалов вино обратно в бутылку, затыкает её самодельной бумажной пробкой и прячет в свою сумку, туда же ссыпает яблоки. Он не видел, как свет в окне потух, как спустя минуту из подъезда выпорхнула женская фигура и, придерживая развеваемый ветром ворот плаща, пробежала мимо.
Ещё он вспомнил, как 18 лет назад чуть не пустил себе пулю в лоб — из трофейного магнума, который тайно привёз из Афганистана. А потом долгими часами, прячась где придётся — за деревьями, в подворотне, на чердаке, следил за заветным подъездом — не выйдет ли? Не вышла... А если и выходила, то с кем-нибудь в компании. Всегда весёлая, смешливая, легкомысленная. А потом ему накидали по шапке в ближайшем отделении милиции, и он уехал на север — на целых 12 лет.
Было уже глубоко за полночь, когда Шишов очнулся. Айфон тренькал не переставая.
— Да, — сказал он в трубку.
— Николя! — затараторил в ухо взволнованный голос жены. — Ты куда пропал? Я тебе весь вечер звоню.
— Да тут... Небольшой форс-мажор. Бразильцы неожиданно нагрянули. Пришлось везти сначала на предприятие, а потом в Метрополь...
— Ну, можно же было ответить!
— Прости, солнышко. Закрутился я с ними.
— Ты ещё долго?
— Да нет, уже еду. А ты как? Дома?
— Почти, — засмеялась жена. — У Сидельниковых вечерок коротаю. У них, понимаешь, какой-то родственник из Америки приезжает. Но его пока ещё нет. Говорят, неженатый. Может, к нему нашу Натаху пристроить?
— А что, вполне себе... — сказал он машинально.
— Вот будет парочка. А то мне её так жалко. Бальзаковский возраст, а всё одна и одна. А давай к нам, у нас тут весело, а!?
Он помолчал, выглядывая сквозь лобовое стекло — горит ли давешнее окно. Окно не горело.
— Эй, — раздалось в телефоне. — Ты где?
— Тут я, — сказал он. — Да нет. Я, наверное, домой.
— Ладно. Только не пропадай надолго.
— Хорошо, солнышко. Целую тебя.
— А я тебя!
Он отключил айфон, бросил его на соседнее сиденье, потом включил зажигание и плавно стронул машину с места...
20 февраля 2016 г.
