Произведение «фрагмент романа "Писатель с мозгами набекрень"» (страница 1 из 9)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Детектив
Автор:
Баллы: 2
Читатели: 1430 +1
Дата:
Предисловие:
Прекрасная Злата Прага имеет и свою тёмную сторону. За благопристойным фасадом происходят страшные события, в гуще которых оказывается малоизвестный писатель из России. Случилось так, что кроме него, некому остановить зло. Четвёртый роман серии.

фрагмент романа "Писатель с мозгами набекрень"

Вадим Россик

ПИСАТЕЛЬ С МОЗГАМИ НАБЕКРЕНЬ
Роман-драма

«Воображение — это то, что стремится стать реальностью».
Андре Бретон

Глава 1
  Декабрь, вторник, полдень
       На улице пасмурно, плюс восемь. Без устали хлещет затяжной дождь. Блестящий асфальт покрыт бурными потоками пузырящейся воды. И никаких тебе морозных узоров на стекле. Никаких снежных горок, санок, лыж, коньков.  Никаких красных рож, инея на бороде, обморожений по пьяни. Никаких сугробов в жёлтых пятнах с глубокой тёмной промоиной в середине. Это всё потому, что я не в России, а в Баварии. Стою у окна на втором этаже скромного домика на Песталоцциштрассе в Нашем Городке. Это его так называют местные жители — Наш Городок. Все называют, и я называю.
  Я здесь совсем не потому, что продал родину за пряник. Просто три года назад случайно познакомился с Мариной — голубоглазой казахстанской немкой. Марина живёт в Баварии уже тринадцать лет. Давно освоилась. Тем более, что её родственники, друзья, односельчане — все в Германии. В то время я как раз развёлся (кстати, Виолетта тоже приехала сюда, вышла по новой замуж и сейчас обитает неподалёку от Нашего Городка, но в другой земле), поэтому долго не раздумывал — взял да и отправился к Марине. Так Марина стала моей настоящей женой, а Виолетта бледной тенью из прошлого.
Мои мысли прерывает торжественный бой церковных колоколов. Церковь же вот она — прямо напротив нашего дома. Огромная, старинная, сложенная из гладкого тёмно-красного камня. Хочешь, не хочешь — слушай колокольный звон каждые пятнадцать минут. А так-то у нас тихо — окраина. Ну, машина проедет раз в час, собаки полают, петухи прокукарекают, вот и весь шум. Но я отвлёкся.
  У Марины — двое детей. Старший сын Саша — взрослый. Он живёт отдельно от нас, работает механиком и передвигается по поверхности планеты на собственном сизо-сером ауди. Младшему — Лукасу — одиннадцать лет. Как и положено, он учится в школе. Таскает на спине рюкзак с себя ростом. В Германии для детей установлена обязанность посещать школу. Если ученик по неизвестной учителю причине не пришёл на занятия, за ним посылают полицию. Такое правило.
  В настоящий момент Лукас занят тем, что, лёжа на полу перед телевизором, раскурочивает адвентскалендер. Кто не знает: адвентскалендер — это такая картонная коробка с окошечками по числу дней до Рождества. Всего около четырёх недель. За каждым окошечком прячется фигурка из шоколада. Сначала ребёнок открывает конфеты первой недели, через семь дней второй и так далее до самого Рождества. Даже коробка с конфетами может воспитывать в немецких детях любовь к порядку. Но наш Лукас не парится и сейчас приканчивает последние конфеты, не желая ждать ещё две недели. Из джинсовых шортов пацана сзади, как язык, высовывается рубашка, рот в шоколаде. Лукас — нормальный современный  ребёнок. Гоняет по улицам на скейтборде. Не отогнать от компьютера. Вегетарианец до первых мамкиных котлет. В Германии у молодёжи сейчас мода на вегетарианство.
  — Мальчики, внимание! Обед готов, — зовёт Марина, стоя в кухонной двери, как в портретной раме.
  — А что мы сегодня будем кушать? — интересуется Лукас, вытирая перемазанные шоколадом пальцы о штаны.
  — Побалую вас фаршированными перцами.
  Что касается меня, то я рад. Люблю Маринины фаршированные перцы. Жена привезла искусство готовить это вкусное блюдо из родного Казахстана. В Германии Марина подняла это искусство на небывалую высоту и заодно научила меня есть фаршированные перцы правильно. Алгоритм действий таков: сначала накладываешь в тарелку картофельное пюре, потом к нему добавляешь пару перцев, наполненных мясным фаршем, сверху поливаешь подливкой с морковью и кладёшь ложку сметаны. Всю эту прелесть перемешиваешь в однородную массу — и райское наслаждение тебе обеспечено.
  Впрочем, несмотря на моё тихое ликование, Лукас корчит противную мину. Я понимаю его гримасу. Для непосвящённых перевожу: «Есть совсем нечего». Если мы то, что мы едим, то Лукас — это попкорн пополам с картофельными чипсами. Пацан попал в Баварию в десятимесячном возрасте и, в отличие от старшего брата, не знает вкуса натуральной еды. Зато свободно болтает на местном диалекте. По-русски Лукас говорит гораздо хуже, поэтому мы часто не совсем понимаем друг друга. В семье Марины разные поколения говорят на разных языках.
  Качаясь, бреду на кухню. Я качаюсь, не потому, что поддатый, а потому, что семнадцать месяцев назад пал жертвой инсульта. Однажды рано утром мир в моих глазах перевернулся и из здорового мужика я превратился в несдающуюся развалину. Брестскую крепость или сталинградский дом Павлова в отдельно взятом теле. Потом была срочная операция, две дыры в черепе, закрытые пластинами, кома, продолжительное лечение в клинике. Мне хватило запаса прочности, чтобы выжить, назло себе остаться в Яви, но теперь земля уходит из-под ног, верх-низ отменены, лево-право нечётки. У меня проблемы с равновесием, речью, временами немеет бедро, мучает извращение вкуса (например, не могу пить чай), постоянно забываю слово «абрикос». Самостоятельно сходить в туалет — целое приключение. Отныне и навсегда я приговорён регулярно измерять давление, пить гадкие таблетки, гулять. Если бы заранее знать, в какого никчёмного инвалида превратит меня инсульт, то придя в сознание после операции, я прошептал бы: «Не надо. Закопайте меня обратно».
  Впрочем, если не быть особенно придирчивым, в инсульте есть и своя прелесть. Никакой боли. Просто в глазах темнеет, и вот ты уже занимаешь очередь перед райскими вратами. Конечно, дело вкуса, но лично я всё же предпочитаю умереть в девяносто девять лет, выпив хорошего вина на террасе своей белоснежной виллы у самого синего моря. Надеюсь, этот чудесный день наступит ещё не скоро, а пока я занимаю место за столом в нашей небольшой кухне. Лукас вскарабкивается на табуретку напротив меня. Марина накладывает на тарелки перцы. Включает радио. Радиостанция «Антенне Байерн» — круглосуточная музыка, прогнозы погоды и пробки на автобанах. Под один из повизгивающих хитов покойного Майкла Джексона приступаем к обеду.
  — Сегодня у Лукаса термѝн к врачу, — сообщает мне Марина, когда я уже берусь за кофе. — Через час. Поможешь мне, дорогой?
— К какому врачу?
— К ухо-горло-носу.
— А что случилось?
— Я заметила, что Лукас стал хуже слышать. Приходится всё ему повторять дважды.
Я знаю, что Марина заботливая, как волчица. Женщина-мать! Но я не привык принимать на веру чужое мнение.
— Лукас, ты плохо слышишь? — негромко спрашиваю мальчишку, глядя на Марину.
Не обращая внимания на мои слова, Лукас продолжает уписывать перцы за обе щёки. Вкусно ведь. И чего зря кривлялся?
— Лукас, ты плохо слышишь? — немного повышаю я голос.
— А? — поднимает на меня глаза Лукас.
— Вот, видишь! — огорчается Марина. — Лукаса обязательно нужно показать специалисту, пока слух совсем не сошёл на нет. Я утром записалась на приём к доктору Фрухту.
— А я чем могу помочь?
— Я отвезу вас к врачу. Пока вы будете там, я успею сделать ещё несколько срочных дел. Позвонишь мне, когда закончите, и я заберу вас. О’кей?
— О‘кей, золотко.
Через полчаса всей семьёй катим к, незнакомому мне, доктору Фрухту. У меня-то со слухом всё в порядке. Марина аккуратно ведёт форд по узким улочкам, заставленным автомобилями. Она знает, что, если ездить неаккуратно, то есть возможность умереть в один день со своей бибикой.
Рассеяно смотрю в окошко на зимний дождь. Наш Городок застроен, в основном, двух- и трёхэтажными домиками, которые комком перепутанной пряжи жмутся к квадратному замку, высящемуся на высоком берегу Майна. Городок окольцовывают невысокие лесистые холмы. Здесь спокойно, уютно, чисто. Люди доброжелательны, собаки на тебя не бросаются, кошки разрешают погладить себе спинку. У незапертых дверей беспечно стоят велосипеды. Милая баварская провинция. Одним словом, жить можно.
  Марина высаживает нас с Лукасом возле праксиса доктора Фрухта и мчится дальше по своим срочным делам. Мы поднимаемся в лифте на второй этаж, входим. «Халло! — Халло!» Любезная медсестра, вылитая башня, предлагает подождать несколько минут. В комнате ожидания, пропахшей какой-то гадостью, садимся с Лукасом на стулья рядом с парой бодрых немецких пенсионеров. «Халло! — Халло!» Бабульке лет сто, дедульке немного больше. Ждём, когда нас позовут.
Зовут.
  Доктор Фрухт — тёмнокожий энергичный толстяк, похожий на плод киви. Он сразу берёт быка за рога: усаживает Лукаса на крутящийся стульчик и с помощью медицинской техники проверяет мальчишке слух. При этом доктор безостановочно болтает. Я с трудом воспринимаю его быструю, невнятную речь. Да ещё и на местном диалекте. Впрочем, Лукас отлично понимает толстяка. Следуют обычные вопросы: когда заметили, что мальчик плохо слышит? В чём это выражалось? Чем мальчик болел в детстве? И тэ.дэ. и тэ.пэ.
  Через несколько минут доктор Фрухт стремительно убегает в соседний кабинет, где, видимо, сидит следующий пациент. Ухо-горло-нос — врач-многостаночник. Медсестра — другая, не башнеподобная — заполняет в компьютере какие-то формуляры. Мы терпеливо ожидаем окончания приёма. Вернее, это я терпеливо ожидаю, а Лукас безостановочно вращается на стульчике. Наконец, формуляры заполнены и в наш кабинет опять врывается доктор Фрухт.
  — Должен вас огорчить, герр Росс, — со скорбной миной частит толстяк, — но у вашего сына с ушами всё в порядке. Никаких отклонений от нормы не найдено.
  — Это хорошая новость, герр Фрухт, — мямлю я, — а какая плохая?
  Открытый мной закон всемирного баланса гласит, что, если есть хорошая новость, где-то рядом обязательно должна быть спрятана плохая.
  — Я думаю, что ваш сын прикидывается глухим, когда не хочет что-то делать. Это так, Лукас?
  Лукас кивает, хитренько улыбаясь.
  — Вот, видите?
  Доктор Фрухт многозначительно подмигивает и дружески хлопает меня по колену здоровой, как индюшиная нога, рукой. Я поднимаю себя с места.
  — Ну, что же, всё ясно, герр доктор. Спасибо вам. Мы уходим. Чюсс!
  — Чюсс!
  Выходим из праксиса на улицу под холодный дождь. День посмурнел ещё больше. Запасного солнца нет, а наше прячется за тучами. Смотрю, Лукас довольно улыбается. Сразу понятно, что совесть его не колет. Вот маленький паршивец! Я злюсь?
  — Ты воруешь наше время, — сердито бурчу я пацану. Лукас перестаёт улыбаться и отворачивается от меня. Ну, вот, хоть что-то.
  Достаю мобильник, звоню Марине, сообщаю ей, что мы стоим у праксиса.
  — О’кей! Буду через минуту.
  — О’кей.
  Завершив один подвиг, дома я немедленно приступаю к другому. Хотя поездка к доктору Фрухту меня изрядно вымотала, отдыхать некогда. Меня ждёт работа. Должен признаться, что я писатель. Малоизвестный писатель и, как часто гневается Марина, писатель, стабильно нарывающийся на неприятности. Где-то она права. Один инсульт чего стоит. Но я опять отвлёкся.
  Три месяца назад я неожиданно получил от организатора фестиваля российской культуры в Чехии предложение поработать в жюри литературного конкурса. Очень вежливая и культурная женщина Ульяна Сергеевна Подъяблонская написала мне очень вежливое и культурное электронное письмо с просьбой пожюрить


Оценка произведения:
Разное:
Реклама
Реклама