— Света! — прогремел над ухом голос папы. — Ты чего лежишь?! Уже пятнадцать минут восьмого!
Дальше были торопливые шаги, ясно: папа тоже проспал! Еще бы ему не проспать, когда он всю ночь бегал по круглосуточным супермаркетам. Я победно улыбнулась, вспомнив ночную суету.
Катенька орала до хрипоты и мне хотелось запустить в нее чем-нибудь тяжелым, чтобы замолкла наверняка, руки чесались выкинуть ее из окна и погрузиться под одеялом в долгожданную тишину. Родители суетились чего-то, бегали из ванной в комнату и обратно. Я заняла свой привычный пост у двери.
— Вадик, ты что, не купил подгузники?! — сердито шептала мама.
— Две пачки купил, вот же… — слышался папин растерянный голос. — Наташ, я правда покупал, честно!
— Ну и где они тогда? — возмущалась мама.
Родители бегали по коридору, переругиваясь между собой. Катенька вопила протяжно и требовательно. Какое же она неприятное создание! Нравится вам слушать это каждую ночь? Вот и слушайте! Ну-ну, посмотрим, на сколько вас хватит.
Я мстительно улыбалась, стоя босиком и кутаясь в теплое покрывало. Ваши подгузники мирно валяются на помойке, куда я их самолично вынесла, не поленилась, пока мама спала возле заткнувшейся Катеньки. Подождите, туда полетят и остальные ее вещи, но не все сразу, дом надо освобождать постепенно и незаметно для окружающих от ее засилья.
— Может, я забыл их в магазине? — тревожно вспоминал папа. — Да, точно! Натусь, прости, я сейчас съезжу в супермаркет.
— Ну-ну-ну, моя рыбка! — ворковала мама. — Молодец ты! Вот беги теперь посреди ночи! Катенька, дочечка моя маленькая, ну не надо так плакать! Ты бы еще кошелек там оставил и ключи от машины! — прерывала она свое воркование гневными выговорами. — Тише, тише, мой птенчик! Сейчас папочка принесет нам подгузники! Если снова не оставит их на кассе! — рявкнула она шепотом.
— Натусик, ну я же не нарочно, — папа пыхтел где-то на заднем плане, видимо, одевался. — Я на ходу засыпаю, мог и забыть.
— Вот как?! — в голосе мамы зазвенели слезы. — Выходит, это я виновата?! Извини, что не даю тебе спать по ночам! Я же совсем не устаю!
— Ну что ты, в самом деле?! — в голосе папы проскользнула недовольная нотка.
Родители стояли на грани ссоры, а это не входило в мои планы.
— Мам, — я зажмурилась от света, выйдя к ним в коридор. — Чего вы кричите?
— Полюбуйся, ребенка разбудил, а ей утром в школу!
Рассерженная мама львицей металась по коридору взад и вперед. Катенька на ее руках лупила глаза и орала, замолкала только, когда мама поднимала ее вверх головой. В положении стоя этой вредине нравилось.
Папа вздохнул и тихонечко притворил за собой дверь.
— Света, иди спать, — приказала мама.
— Да уснешь тут! — справедливо возмутилась я и отправилась на кухню, волоча за собой покрывало, без него было холодно.
Где-то я допустила ошибку в своем плане: Катенька-зараза снова вышла победительницей.
— Ах, ах, мой птенчик! — шепотом передразнила я маму, доставая себе йогурт из холодильника.
Как они не могут понять, что этот птенец — кукушонок, которому нужно разрушить жизнь гнезда изнутри, что она и делает. Родители уже ругаться начали из-за нее!
Так что, этим утром мы с папой дружно проспали. Глаза не открывались, я на ощупь выбралась из комнаты, подремала в туалете, поплескала в лицо холодной водой и только тогда смогла разлепить ресницы.
Мама сидела на кухне и кормила Катеньку. Злобный карлик с обезьяньим лицом и лысой головой спал и чмокал во сне. Всех перебудила в доме, а теперь спит со спокойной душой! Я раскрыла холодильник.
— Тише, Света, — устало прошептала мне мама, покачивая эту мелкую пиявку, которая сосала ее даже во сне.
Я достала колбасу, приготовила себе чай, делая все, по возможности, бесшумно, и посмотрела на маму. Она любовалась на пиявку-Катеньку и улыбалась, слегка покачиваясь на стуле. Катенька держалась своей обезьяньей лапкой за мамин палец и чмокала, иногда засыпая на получмоке, им было хорошо вдвоем. Меня они не замечали, я была лишней в их уютном мире.
— Тебе надо это прекратить! — заявила я в полный голос.
Пиявка вместе с мамой вздрогнули одновременно.
— Тише, тише! — зашикала мама и принялась усиленно качаться на стуле. — Что прекратить?
Я прожевала кусок колбасы, отхлебнула чай и принялась учить свою мать уму-разуму:
— Нельзя столько кормить ее, от этого женщины полнеют, ты что, хочешь остаться такой толстой навсегда?! — пристыдила я маму.
Она заморгала как-то беспомощно.
— Светочка, я очень толстая, да?
— Ты сама разве не видишь? — изумилась я. — Конечно ты толстая! И если не прекратить кормить ее, у тебя грудь отвиснет до пупка! Кому это понравится? В приличном обществе не разденешься! (Так сказала Маринка. Слово в слово. Я сама не поняла эту фразу, но мама должна ее знать!)
Откусив от бутерброда, я рассуждала, говоря подружкиными словами и ее уверенным, безапелляционным тоном:
— Сейчас полно всяких смесей и все нормальные женщины кормят смесями, если, конечно, они хотят выглядеть красиво! А тебе еще и гимнастику надо делать, смотри, какой у тебя живот! Еще немного и он отвиснет, тогда уже ничего не сделаешь! А пластика знаешь сколько стоит? Бешенные деньги!
Вчера, сидя с Маринкой на лавочке перед школой, мы подробно обсудили с ней проблему похудения после родов и методы воспитания грудных младенцев, так что за базар я отвечала.
Мама заморгала и наклонилась к Катеньке что-то поправить.
— И вы ее разбаловали, тебе не кажется? — продолжила я распекать ее. — Что вы бегаете вокруг нее? Положили и пусть лежит. Поорет, поорет и перестанет, если никто не станет хватать ее по первому писку! Она должна понять, что никто к ней не подойдет, как бы не надрывалась — тогда она и орать не будет. Она издевается над всеми, а вы ей потакаете!
Пристыженная мама косилась на меня странным взглядом. Я допила чай, дожевала колбасу и снисходительно посмотрела на нее. Наивная! Она, небось, даже и не подозревала о таких вещах, живет в прошлом веке, да Маринка знает в сто раз больше, чем она!
— Свет, — мама подняла на меня заблестевшие глаза. — Ты где этого набралась? Тебе не жалко сестренку? Смотри, какая она маленькая!
«Не смотреть, не подходить!»
Преградой на пути моего взгляда стоял этот мудрый постулат. Я скосила глаза на лысую макушку. Почему это я должна ее жалеть? Она меня пожалела?
— Нет, не жалко! — я поставила кружку на стол и вышла.
Позади меня заголосила Катенька.
Сейчас-то ей чего не хватает? Все утро кормилась и осталась голодная? Пиявка! Мама хлюпнула носом и сдавленным голосом принялась ее уговаривать:
— Ну-ну, моя Катенька!
Мысленно я чертыхнулась.
Просто хочется рвать и метать! Кажется, все ей разжевала и в рот положила, но, видимо, мои слова прошли мимо маминых ушей. Когда я, покидав учебники в рюкзак, выходила из дома в старых брюках с масляным пятном на коленке, потому что не нашла новые, вслед мне раздавались вопли рассерженной Катеньки. И чего все так хотят детей? Пожили бы они у нас дома денька два, сразу переменили бы свое мнение!
С мамой надо что-то делать, она совсем от меня отдаляется. Я так могу навсегда ее потерять!
На истории я бодрилась и задремала только под конец урока, звонок на перемену меня разбудил, на английском я откровенно спала, пока Маринка не ткнула в бок: нужно было списывать задание с доски.
После уроков мы с подружкой обычно уходили на школьный стадион и там я выплескивала на нее свои переживания. Подруга слушала меня с глубокомысленным видом.
— Ну, а чего ты хочешь? — философски изрекала она. — Твоя сестренка же маленькая, а маленьких любят больше.
— Получается, что я им больше не нужна? — с болью в сердце спрашивала я у всезнающей подруги.
— Ну почему не нужна? — возражала Маринка. — Только теперь ты должна привыкнуть к мысли, что любимая дочь у них — Катенька.
Подружка говорила мне такие ужасные вещи спокойно и даже обыденно. Я не хотела быть нелюбимой дочерью, отказывалась принять этот факт и роняла горькие слезы, глядя на то, как гоняют по стадиону старшеклассников.
* * *
Дома я уснула за столом, на секундочку положила голову на тетрадку по русскому и тут же отрубилась. С таким образом жизни я скоро съеду на твердые двойки по всем предметам, зомбаки из «Живых мертвецов» бодрее меня!
Хлопнула входная дверь, я проснулась, отложила русский и решила лучше подумать над математикой, хотя бы половину решить, пока Катенька молчала и набиралась сил перед долгой ночью, а упражнение напишу завтра перед уроком, подумаешь, разобрать предложения по составу. Папа вошел ко мне в комнату, когда я мирно дремала над учебником и сел рядом на стул, безжалостно разбудив меня.
— Света, ты чего маме наговорила? — он недовольно смотрел на меня.
— Когда? — сонные глаза разлепились и с трудом удерживали папу в фокусе.
— Утром, — напомнил он мне.
Ах это?! От такой радостной вести сон тут же улетел. Значит, она все-таки прислушалась ко мне? Я смогла задеть струнку в ее душе? Отлично! Не все еще потеряно! Нужно продолжать и, может быть, я смогу вернуть ее, мою маму!
— Я все правильно ей сказала, — воодушевилась я. — Ты ведь тоже видишь, какая она стала толстая? А все из-за!..
— Что ты за чудовище такое?! — папа потрясенно смотрел на меня. — Ты хоть понимаешь, как ты ее обидела? Маме нельзя волноваться — молоко может пропасть!
— Вот и хорошо, — пробурчала я себе под нос, но папа меня услышал.
— Хорошо?! — нахмурился он и засверкал глазами на меня. — Твоя маленькая сестренка останется голодной! Ты что же, будешь рада этому?!
Опять они давят на жалость!
Папа, естественно, не знал, что выкинуть Катеньку в окно или придушить ее — моя давняя и заветная мечта. Что-то я снова упустила в процессе воспитания мамы. Оказывается, она вовсе не вникла в мои слова, а обиделась, хотя ничего нового я ей не открыла, но все равно, положение надо было срочно исправлять.
— Я только сказала ей, что сейчас все кормят смесями! — защищала я себя, больше некому было меня защитить.
Я осталась одна в этом мире, пиявка-Катенька побеждала меня по всем направлениям.
— И еще ты сказала ей, что она безобразна, — напомнил папа.
— Такого я не говорила! — возмутилась я. Зачем придумывать?!
Папа провел рукой по лицу, словно умывался, и я не смогла разглядеть в его глазах ни одной, даже самой маленькой капельки любви ко мне.
— В общем так! — он хлопнул ладонью по столу. — Видно, зря я поругался с твоей бабушкой, потому что она оказалась совершенно права: ты эгоистка!
При этих словах я напряглась и забеспокоилась.
Мне стало неудобно на стуле
