Между сном и реальностью

 
                               
   Сны, как утверждают компетентные люди, всегда отражают действительность. Кулешов об этом, конечно же, слышал, читал монографию одного из ученых, где подтверждались такие суждения, но его смущало категоричное слово «всегда», он очень хотел убедиться в  столь устойчивой связи на чем-нибудь ощутимом, наглядном, доказательно-кардинальном, в идеале - на собственном опыте. И такая возможность у него появилась: его очень часто, почитай, что каждый четверг стал навещать занимательный сон. Сон  никак не был связан с его повседневностью, но именно это и было интригующим для Кулешова: неужели он – феномен, исключение из общепризнанных правил? Или неверно исходное мнение?
   А снилось ему, будто он -  капитан корабля, капитан океанского лайнера, устремленного к туманному горизонту. Будто он, Кулешов Степан Афанасьевич, стоит на положенном месте и, приложив кисть руки ккозырьку капитанской фуражки, внимательно смотрит в океанскую даль.
   Он видит себя, капитана, видит также матросов, которые драят швабрами палубу.  На себя, на матросов, на весь пароход Кулешов смотрит откуда-то сверху и регистрирует свои ощущения. Они  настолько значительны, что, проснувшись, Степан Афанасьевич тотчас приступает к анализу их, пытаясь найти  отпечатки действительности.
   У капитана он отмечает двоякие чувства: благодушие и тревожность. Сам Кулешов благодушием не отличался, но капитан благодушен. Он с умилением смотрит, как матросы  старательно  шмыгают швабрами и преданно глядят на него, готовые в любую минуту доказать свою преданность. Все эти палубоскребы оказались здесь не случайно, а только по протекциям верных друзей.
   Благодушие капитана было понятно: ему нравится и усердное натирание палубы, и показ раболепия.
   Тревожная напряженность, обнаруженная Кулешовым, тоже была не беспочвенна. На корабле есть и другая команда – нижняя, команда механиков, мотористов, масленщиков. Ее набирали по иным принципам – по безупречному знанию дела. Подобрать таких, чтобы и специалист  был отменный, и чтобы он был влюблен в капитана, не получилось, и когда капитану приходилось спускаться в машинное отделение, там он ловил на себе не раболепные, а, скорее, недружелюбные взгляды. На него открыто и смело смотрели люди в замасленной робе, они как бы сами присматривались к нему и сами ему давали  оценку. Капитану от испытующих взглядов делалось как-то не по себе, и он, исполнив причину, по которой появлялся внизу, спешил подняться на мостик, где  опять встречал подобострастные взгляды и поведение. Он был бы очень доволен, даже, вероятно, и счастлив, если бы не было нижней команды. Но эта команда нужна кораблю. Нужней, пожалуй, чем все вместе взятые  натиральщики палубы.
 
 
   Капитан после посещения машинного отделения долгое время  находился в глубоком расстройстве, его руки были нервно напряжены, и Кулешов ощущал, что тревожная напряженность почему-то передается ему.  Если Степан Афанасьевич как-то мог объяснить причину нервозности капитана – разногласия с нижней командой, то почему это  чувство передается ему, Кулешову,  было совсем не понятно. Не понятно было с позиции той именно связи, в существовании которой были уверены все специалисты в области сновидений и в существовании которой он  хотел удостовериться лично: с позиции признания данного сна отражением действительности.
 
   Степан Афанасьевич был служащим муниципальной конторы, ведающей благоустройством района, и там, как считал он, все было в рамках нормального. В этом он лишний раз убеждался, когда слышал разговоры и знакомых, и случайных людей, сетовавших на одолевавшие их неустройства:  на задержку зарплаты, на произвол руководства, на постоянную «чистку» кадров и, как следствие, на неуверенность в завтрашнем дне.
    Дома у Кулешова тоже было относительно благополучно. Жена, двое детей. Дети учатся в школе, жена работает… Зарплаты у них их не ахти, но на жизнь им хватало.   Не особенно гладко было, правда, у тещи: во рту у нее  почти не осталось зубов, нужна стала новая челюсть, а стоимость челюсти равнялась месячной  пенсии, назначенной теще. Кто-то ей подсказал, что существует закон, согласно которому пенсионерам должны делать такие работы бесплатно. Она разыскала этот закон, ходит с ним по различным инстанциям, и везде ее посылают подальше. Везде говорят ей – плати. Или жди, как ждут у моря погоды. А чего ждать, где, сколько - никто ей толком не объясняет. Только смеются  над ней: все уже зубы проела, а цену законам не знаешь. Цену законам старушка знала отлично, но прежним, еще советских времен. За их нарушения тогда жестоко карали, и она продолжала видеть в законе нечто священное. Но времена изменились, изменились и сами законы, изменилась их ценность, изменилось отношение к ним. Сейчас наловчились плевать на законы, обходить их и справа и слева, и не отказываются их исполнять, но и не исполняют. Любимый прием: ожидайте. Весьма популярен он  в медицине, которая остается по закону бесплатной. Надо к врачу – хорошо, ожидайте, запишем. УЗИ? ЭКГ?.. Записали на следующий месяц… Направление в больницу?.. Записали. Тоже в течение месяца… Говорите, что долго? Можете не дожить?.. Уж как-нибудь постарайтесь… Больных не становится меньше, а вот врачей сокращают.
    Бесплатного люди ждут месяцами, а за плату – хоть завтра, а хоть и сейчас! И такое - с относительно простыми болячками, а если, не дай бог,  нужна операция – тут туши свет!.. На всю страну клянчат денежной помощи.
  Старушка тупо не понимала, что очутилась в новой, ей чуждой стране  и продолжала на что-то надеяться.   Кулешов сочувствовал теще, но не думал, что из-за ее неприятностей сам стал жить в постоянной тревоге и напряжении.
    «Но если не работа, не дом то, что же тогда?..» - недоумевалСтепан Афанасьевич, и его невинный ранее интерес к сфере неведомого перерастал в потребность найти однозначную ясность – дело  становилось слишком болезненным.
   Думая о причинах своего напряженно-тревожного состояния, Кулешов все чаще приходил к заключению – сон. Напряженность на корабле и есть причина его  дискомфорта в реальности.  Подтверждением этого вывода являлось и то, что по мере ухудшения обстановки на корабле, Кулешов все сильнее  хандрил.
   А на корабле  становилось все хуже. Новый главный механик (прежний по болезни  списался на берег) с тревогой доложил капитану:
- Назревает буза: нижняя команда начинает спиваться…
- На корабле  сухой же закон! - усомнился в его словах капитан.- Откуда спиртное?..
- Там собрались такие умельцы, что гонят спирт прямо из моторного топлива, - объяснил новый главный механик и добавил, понизив до шепота голос: «Болтают, когда перепьются, что с верхней палубы надо всех сбросить за борт, и самим управлять кораблем...»
   Известие было  из категории шоковых, таким, что Кулешов мгновенно проснулся и лежал до утра с чуть сомкнутыми веками, думал о сне. Он вспоминал его элементы, но никакой связи с реальностью не обнаруживал. На таковую не было даже намека.
   Себя он оценивал самокритично: это только во сне он бравый и представительный, а наяву – типичный  городской обыватель,  не очень здоровый и не молодой уже человек. Даже по своим физическим данным он был далек от мореходного дела: низенький, неуклюжий, плешивый, с нестабильным артериальным давлением. «Причем здесь корабль? Причем капитан?» – ломал он свою облысевшую голову, и ответа не находил.
   Тревожность уже стала теперь постоянным его состоянием, и к ночи она непременно усиливалась. Степан Афанасьевич стал бояться ночей, а сны добавляли к этому повод: те части их, которые были приятными, в которых капитан умилялся, глядя на старания верхней команды, стали проноситься быстрее, и большую часть ночи, он проводил в обществе недружелюбной нижней команды. А она, не довольствуясь молчаливым укором и угрюмыми взглядами, стала выдавать свою неприязнь и словами. И там, дескать, плохо и здесь нелады. Говорили так определенно и внятно, что нельзя было их не понять: во всем плохом и неладном они обвиняют его, капитана.
 
   Иногда Степан Афанасьевич пытался как-то защитить капитана: дескать, он – капитан, он осуществляет общее руководство. Для конкретики существуют помощники: старший помощник, штурман, боцман… Капитанское дело, убеждал он себя и кого-то еще, – указывать путь кораблю. Но сам же он понимал, что оправдания эти притянуты за уши: если ты взялся за руководство, если за него тебе платят, с тебя и весь спрос.
   А снившийся ему капитан избрал страусовую тактику поведения: стал крайне редко появляться внизу, и то ненадолго. Появится, поздоровается, похлопает кого-нибудь по плечу и тут же наверх, на мостик. А после одного неприятного случая и вовсе перестал спускаться в машинное отделение.
   Похлопать подчиненного по плечу капитан считал поощрительным жестом, за что подчиненный должен быть ему благодарен. Но в тот раз поощряемый так моторист скорчил недовольную мину и неожиданно  похлопал сам капитана. Не по плечу, по спине. На белом кителе осталась его мазутная пятерня. Раздался язвительный хохот, и растерявшийся капитан пробкой вылетел  из машинного отделения.
   Кулешов проснулся в ту пятницу крайне опустошенным, сказался больным и даже не пошел на работу.
- Эти алкаши совсем теперь спать не дают, - удрученнодумал он о членах нижней команды. И еще он подумал, что если не принять каких-либо мер, то эти сны его доконают. Подумал, что нужно как-то избавиться от этой напасти. Но как?..
   На грани отчаяния Степан Афанасьевич вынужден был открыться супруге, и по ее настоянию он вместе с ней отправился к женщине, слывшей знахаркой.  «К этой знахарке,- уверяла жена, - обращается даже полиция, когда заходит  в тупик при  поисках хитрых преступников».
 
   О знахарках Кулешов имел очень смутное представление, путал их с  ведьмами, и знал о них, большей частью, по сказкам, слышанным в детстве: сутулая бабка, живет она где-то в лесу в избе на куриных ногах, имеет метлу, ступу как средства передвижения. Но такси подъехало к  пятиэтажному дому современной постройки, и женщина, которая встретила их на пороге, тоже была современного вида: стройная, короткая стрижка, платье с  большим вырезом на арбузной груди, на лице - макияж. Ни метлы, конечно, ни ступы. Но кое-что говорило про причастность ее к магической публике. В небольшой комнате, куда  она провела Кулешовых, царил полумрак, окно было скрыто за плотной  портьерой, над круглым столом, расположенном в центре, висел белый шар размером в футбольный мяч, он был слегка освещен  изнутри, и был единственным источником здешнего освещения. В комнате было тихо, слышался только ход  настенных часов, и пахло цветами.
 
   Знахарка  скупыми словами и жестами разъединила супругов. Жене она показала на стул возле двери, а ему предложила сесть за столом напротив себя, и Кулешов, подавляя  предубеждение к такого рода целителям,поделился с ней своими проблемами.
   Женщина сразу повторила слова, над смыслом которых Степан Афанасьевич безуспешно ломал свою голову.
- Сны всегда что-то значат, - сказала она. – Они отражают натуру. В твоем