В некотором царстве, в некотором государстве жил был царь, звали его Петрусь, а царицу - Одарка. Всё бы ничего, и любовь была... да так любила Даринка поесть, шо толстеть начала не по дням, а по часам. Царь ей это постоянно в вину ставил:
- «Не сможешь скоро в светлицу войти - закатывать тебя мячиком придется».
Сердилась царица, но в аппетите останавливать себя не хотела. Недолюбливала её челядь за это, особенно повара – больно придирчива была, гурманка хренова. То ей суп подавай с клёцками, то гуся в яблоках, то молочного поросёнка жареного, то вареники с вишнями, то шоб ложка в борще стоймя стояла... Достала всех. Когда родила царевича, ещё больше округлилась. А мужу всё время твердила:
- «Лучше на волнах качаться, чем о кости шишки набивать».
Пообещали к ним с визитом важные гости пожаловать из соседних и дальних царств-государств, на молодую жену и сына царского посмотреть. Но не захотел Петро позориться, показывая всему свету такую толстуху, и отправил царицу к сестрице в тридесятое государство, чтобы при гостях не дурила. Стыдно ему было за её любимое развлечение - никто не мог столько газов музыкальных за раз выпустить, как будто песни пела она тем местом. Сердился царь, да шо поделаешь с глупой бабой, тоже похохатывал бывалоча. Она твердила, шо на неметчине - это обычное дело, вредно в себе енто дело держать.
И шоб ночью дышать свежим воздухом, и не приставала Дарюха, ел он сало с чесноком и цибулей, шо от него разило за пол километра. Та и отставала, зато храпел потом один в опочивальне в своё удовольствие.
Сам-то он работящим был, не любил в покоях валяться. Как утро - на двор скорей, разомнёт силу богатырскую с топориком, аль за водой на колодец сбегает... А ленивая жинка до обеда на перине почивала - вот и распирало её, как на дрожжах. А он всё думу думал:
«Кого бы из баб за царицу послам выдать, шоб их обмануть?»
Пол царства гонцы обошли. Столько девок симпатиШных перебрали, но... ни боярские, ни купеЦские не сгодились - тупые уродились, как пробки. Однажды встретил он на охоте девку крестьянскую, Лушку из Рассеюшки. Хороша была, зело на талию тонка, грудастенька, жопастенька... в душу сразу запала и на сердце легла. Научил царь-государь её павой выступать, нарядил в одежды царские, а слово лишнее гутарить запретил.
Влюбился с первого взгляда, забрал в царские палаты, объяснил, что от неё требуется, а она и рада-радёшенька, что хвосты коровам больше крутить не надобно. Да и царь молод ещё был и хорош собой, щедрый да ласковый.
- С тебя и улыбки хватит!- молвил он по-доброму.
И дитенок царский полюбил веселую няньку – нравилось ему к полным грудям прижиматься и сладким духом дышать. А она частенько баловала его парным молочком - сбегает на коровник, сама подоит, сама процедит сквозь марлечку и тут же ему преподнесёт в крынке да с пряником расписным. Кому от такого удовольствия плохо будет...
... Ой, зело понравилась, «царица» послам заморским... И разлетелась по всем странам весть, что жинка у Петро с Окраины Руси всем взяла - и красива, и умна, и знает, когда слово молвить, а когда помолчать, да в разговоры государственные не встревать. И царевич у них необычный рос. Кругом одни дурни, а этот и собой хорош и умён, знать, в мать вышел. Такой зазря не пойдёт войной, кады вырастет, так его дельно воспитывают.
Стали гости заезживать, красотою царской жены любоваться, да зависть их обуяла - свои-то женушки во всём царице окраинской проигрывали. А мерикан ваще голову потерял от Лукерьиной красы, аж почернел, как арап, от любви великой. Своя-то баба дылда была, как палка сухая и злющая, да ишо трансформерша (из мужика сделанная). Кады женился, тады узнал, да поздно ужо было. И стала в нём расти злоба лютая, захотелось украсть эту царицу - раскрасавицу девицу, овладеть ею и такое же дитё зачать.
... А тут, откуда ни возьмись, объявилась настоящая хозяйка - нагостилась у сестрицы всласть. Едва успел свою полюбовницу Петрусь спрятать... да понял, что с этой бочкой ароматной не сможет больше жить. Стал думу думать - куда б её спровадить. И написал другу - мерикану такую депешу:
«Видел я, батенька, как ты мою жинку взглядами поедом ел, дык, вот я и предлагаю сделку – баш на баш. Пять условьев даю:
1. Забирай её, а мне взамен «Мистрали» хранцузские, шо для Рассеи готовили.
2. Дороги турецкие по Босфору с Дырданеллою - под мой контроль.
3. Шоб я тебя больше не видывал и не слыхивал.
4. Газ рассейский так хочу забирать, на халяву, а дорогу южно-поточную запретить в Яуропу.
5. И главное - взад «товар» не вертать - не приму.
Шли за царицей корабль и бумагу, заверенную в БрУсселе - получишь подарунок своевременно. Одарку ты видел, знаешь, какая она, получишь в целости и сохранности. Кабы тока в дороге не спортилась. Знак качества я на ей поставил при свидетелях. В обрат... использованную... не приму».
Обрадовался заморский королёк, получив такую грамоту. Подумал, что такая красота стоит того. Дал согласие и отправил корабль с бумагой, заверенной в ЕврЕсоюзе, что его устраивают условия и передумки не будет. Сплясал гопака на счастье, шо назывался: «Хто не скачет – тот мАскаль». ШыПко ему танец этот в гостях понДравился. Хранции быстро указал «Мистральки» переоХформить и отобрать у Рассеи, турецкому хану послал указание не строить препоны хохлам при передвижении их «корыт» по Босфору с Дырдынеллою, а с газом сказал себе:
- «Разберусь!»
Но «поток» на Яуропу намёком запретил, и та тут же указание исполнила.
Царь Петрусь вызвал в покои свою музыкальную жинку и сказал:
- Дорогая, тебя пригласил в гости иноземный королёк, ждет-пождет, дары царские приготовил. Плыви на корабле заморском, марку Окрайны не роняй, ты ж свидомая*, береги незалЭжность. Свиту бери с собой, сколько надобно, тильки никому лица не показывай - от сглазу. Эти пиндосы шиПко глазливые, не растеряй свою красоту в дороге.
Впервые не ослушалась его Одарка, не перечила, мериканоф повидать хотелось ей, всю Пиндосию объехать, нарядов накупить фирменных, на халяву получить презентиков. Рада-радехонька, набрала вещей коробов несколько и отправилась в дальний путь - каретами, пароходами и на перекладных.
... И не знала она, не ведала, шо ждет её международный скандал, шо война начнется, и «пропадет» она в этой Мерикосии, подсядет на травку и наркоту. Исхудает вся, петь начнет в кабаках нормальным местом и хриплым голосом, как Эми Уайнхауз, шоб с голоду не сдохнуть. Баксы копить будет, шоб из борделя выбраться, куда она попадёт, выброшенная корольком иноземным на улицу. И не поверила бы никогда, шо обратно-то Окрайна бывшую царскую особу принять не захочет – не узнает её даже царёныш родненький. Увидит Одарка свою разлучницу и... помрёт с горя. Ну, это когда-а-а будет, а пока...
... Долго сказка сказывается, да не скоро дело делается. Плыл корабль... и доплыл до пиндосовской гавани. Схуднула царица, даже сбледнула, но по импортным меркам, все равно жирновата осталась. Чем-то схожа она была с Лушкою, глазастенька, а в остальном... слов нет. Лица никому не казала, ходила в накидке-балахоне, как Пугачиха в молодые годы, и никто не знал, шо там скрывается.
Как увидел пиндосский презик, шо к нему приплыло, завизжал дурным голосом. Понял, что дурканул, а хитрован хохляЦкий обвел его вокруг пальца. Закричал:
- Измена!
И стал собирать войско, чтобы плыть в Чёрное море на Хохляндию с обидой и войной... Но вначале отправил послов с неудовольствием и письмом гадостным. И вскоре получил ответ царский.
... «Зря ты обиделся, друг сердеШный. Глаза - её? Её. А в том, что её раздуло, как корову, ищи Руку Москвы. Вован по всём виноват. Это Рассея, мать её... шпиёнов заслала на твой корабль, надавали ей всяких вашинских добавок, вот её и разнесло. Это, шоб рассорить нас - вот в чем вся беда».
Главный Пиндос поехал советоваться сначала к шляхтичам, потом на неметчину - к дружбанам меркельнутым. Те не стали сдавать другана, подтвердили, но запросили у Петро преференциеФ (сосед научил - он в скидках да преференциях толк знал, не зДря Батькой прозвали).
«Мы - тебе, ты - нам. И давай вместе Рассею-мать давить, а то... ихний царь слишком жирует тама».
Куда ему деваться - согласился.
Глава 2.
Полетели самолёты пиндосовские в страны-подпевалы: к шляхтичам, на неметчину, в балтийские... Схоронились там, поджидаючи указа царского от Главного Мерикана. За воздушным флотом вслед отправились корабли на Чёрноморье и на Балтию, погрузив запрещенные фосфорные и кассетные бомбы и радиоактивные снаряды в трюмы, шобы Окрайне переправить помощь эту матерьяльную.
«Окружу Рассейку за шпиёнско-подрывную деятельность и за то, что извели «Красу мою Ненаглядную»! Возьму в полон умных да красивых девок на расплод в отместку, если рыпаться и воевать зачнут. Облагородится наша раса за счёт Раши».- думал он.
Но Рассейский царь... силён зело борзо и умом крепок. Показал свои космические силы - дрогнули Плохиши иноземные. Занял Вован половину морей своими кораблями, готовый показать, что не стОит с ним мускулами поигрывать, ни по чём с ним никому не совладать. Вышел он на палубу авианосца быстрого, снял китель форменный, показал свой торс с трицепсами и бицепсами, и... по-мерикосски руку вытянул перед собой. Все пальцы загнул, а средний - оттопырил.
Посмотрел королёк иноземный в раритетный бинокль с красногорскими линзами, увидел эту распальцовку и... задрожали у него тонкие ножки заморские. Еще больше схуднул и почернел от зависти, что всем превзошел его Раша-царь, Владимир Первый, а никакой ни Вован.
А тут истребитель рашеский стал летать низко над мериканами - напугал их души пиндосные, заскулили парни, изошли поносом.
- Да и не парни мы вовсе, и не надо нам Рашляндию, мы Гейропу любим. Не хотим девок рассейских, знать не знаем, что с ними делать, своя у нас любоФФФ, евроГейская...- сказали они и сразу двести «полубаб» подали в отставку.
Не хотелось Главному Мерикану лицо потерять, хотя ужо и надежды не осталось найти его - совсем оно почернело, как у макаки той человекообразной, что он в ЗООпарке видел живьём, а не в 3D*, где изображение распространяется за область геометрического распознавания, включающую периферийное зрение, что заставляет зрителей поверить в реальность происходящего на экране.
Но... не мог он так просто уйти... «Ладно, - подумал - буду чужими руками жар загребать».
И отдал все смертоносные снаряды, кудыть надо - окрайным сумасшедшим олигарХФренам. Навешал им лапши мериканистой на уши, обещаниями завалил, как фастфудом, и стал улыбаться всем, будто ни в чём неповинный, улыбочкой такой шизоХренической. А глашатаи пиндосовские на весь мир начали трубить, какая Раша - засраша, и своё ГЭ на уши всем навешивать.
Но МИР совсем не одурел - стал пробуждаться. А депутатка самого Бундестага с неметчины, хоть и имя имела с израильщины, Сарою звалась, сказала бабе ихней, (что ходила всегда в штанах, немного меркельнутая такая, все равно, как по голове чебурахнутая):
- Дура ты - баба, опять пошла супротив Рассеи, а пословицы мудрые ейной страны не выучила...
