В Смоленске ночь полна сказаний… Ты, только слушать научись…
Подробно улицы расскажут о тех, кто раньше родились…
Молитвой церковь отзовется о павших в праведных боях,
О тех, кто защищал Россию с мечом и клятвой на губах!
Светает. Я открыла окно на кухне – душно очень. Нравится мне это время – ночь, а может быть утро или все-таки ночь? Мистический «Час Быка» заканчивается и скоро должен наступить рассвет. Тишина начинает растворяться в неуверенном пении птиц. Туман. Возле моего дома расположен Лопатинский сад - городской парк, из окна видна часть крепостной стены. В этом доме живу с самого рождения и каждый день прохожу по улицам одного из самых древних городов Руси. Тишина, временами из парка доносятся вскрики разбуженных птиц, которые большими стаями располагаются на ночлег в кронах деревьев. В центре города тишина. Скоро, очень скоро взойдет над моим древним городом солнце нового дня. Улица. Туман. Восход солнца я не могу наблюдать во всей красе из-за расположения дома, но я его все равно увижу – окна противоположного дома покажут мне весь процесс рассвета. Вдруг, сквозь звуки просыпающегося города, я отчетливо услышала равномерный стук копыт…
Из предрассветного тумана, с западной части улицы, прямо навстречу восходящему солнцу, ехал верховой. Впечатление было такое, словно всадник и лошадь очень устали и не торопили друг друга. Когда всадник поравнялся с моим окном, он внезапно поднял руку, в которой блеснуло лезвие кинжала, посмотрел на меня и сказал негромко: «Я нашел его! Очень долго искал, но теперь все позади».
Меня удивило такое откровение со стороны совершенно незнакомого мне человека, но было интересно. Я захотела продолжить разговор, чтобы рассмотреть всадника и лошадь – было что-то неуловимо странное в них. А, понятно, это наверно товарищ отстал от группы, которая увлекается реконструкцией исторических событий. Ну, конечно же, да и костюм у него, как раз из эпохи войны 1812 года, а вот остальные любители исторических реконструкций где-то подзастряли. Интересненько, где же они лошадей содержат в те моменты, когда не заняты на реконструкциях. Сейчас спрошу про остальных: «Эй, на коне! А ты кто? Где остальная кавалерия?»
После моего вопроса или, скорее всего, крика, прозвучавшего взрывом в предрассветной тишине, конь резко вскинул голову и захрапел. Всадник не растерялся и натянул повод, осадив коня – конь грузно присел на задние ноги, но замер. Мужчина привстал в стременах и произнес: «Честь имею представиться: Адъютант. Приписан к двадцатому Егерьскому полку, под командованием майора Горихвостова. Рад знакомству».
Как продолжать разговор, когда наши голоса эхом проносятся из одного конца улицы в другой, а слова догоняют и перегоняют друг друга? Но любопытство, как всегда, одержало победу и я, «считая, что разговариваю не очень громко», спросила: «Что будете делать в городе?» Ответ последовал сразу же: «Охранять». Мой следующий вопрос был очень логичным: «От кого? Вы в помощь полиции присланы, для усиления? А что, какие-то важные люди приезжают?» Собеседник внимательно посмотрел на меня, хотя его глаз не было видно из-под головного убора, но мне стало как-то не по себе. Я подумала, что мои вопросы очень «дурацкие». Наверно, надо бы лучше помолчать и не выставлять себя дурой. Поздно – уже спросила!
Ответ всадника меня просто сразил, по-другому и не скажешь! От этого ответа по спине прошелся холодок, а мысли исчезли. Мой собеседник, четко выговаривая фразы, стал рассказывать: «Нам, нашему двадцатому Егерьскому полку, дано указание - установить в городе порядок, чтобы не было мародерства и самоуправства. Пока мы не вошли в город, в нем бесчинствовали мародеры, чувствуя себя безнаказанными, так как армия Наполеона только что вся вышла из Смоленска, продолжая отступление. Пользуясь временным безвластием, несколько сот жителей, переживших временную оккупацию французами, вышли на улицы, стали ловить мародеров и бросать их в огонь. Недостатка в огне не было, горело все, так как, уходя из города, французы решили его уничтожить – взорвать, сжечь все, что может гореть. Несколько мародеров заперто в подвале Спасской церкви. Мы вошли в город и сейчас…» - в этот момент всадник, не договорив, вонзил шпоры в лошадиные бока – конь встал на дыбы, заржал и, проскакав пару метров на задних ногах, перешел на галоп. Я с изумлением смотрела вслед удаляющемуся всаднику. Я его видела четко, рассмотрела очень хорошо.
Всадник удалялся на восток, но, доскакал лишь до забора соседнего здания и легко перемахнул через него. Оказавшись уже за забором на огороженной территории, он, каким-то чудесным образом, стал «таять» в воздухе, просто растворяться. Перед тем, как окончательно исчезнуть, всадник посмотрел в мою сторону, поднял руку, сверкнув шитьем полуэполета, и что-то прокричал.
Да, вот это «поговорили». На улице стало светлее. В окнах соседнего дома уже отчетливо менялся цвет стекол, черный цвет постепенно становился розово-черным, розово-красно-черным. Красный цвет плавно перешел в желто-золотой, окна засверкали – поднималось солнце.
На мой лоб присел разбуженный, а может так и не уснувший, комарик с совершенно определенной целью. Я, инстинктивно, размахнулась и «влепила» себе по лбу! Гибель комара меня не отвлекла от процесса осмысления произошедшего. Я заснула сидя у окна? Или как?
Что же получается? С кем и о чем я говорила? Вроде, человек настоящий и лошадь. Фантастика!
Ладно, посмотрю в интернете и проверю информацию.
Так, начинаю искать «Война 1812 года. Освобождение Смоленска». Ну вот и нашла - В.М. Вороновский. Отечественная война 1812 года в пределах Смоленской губернии: 1912 год.:
«…Увидев вдалеке крепостные стены и башни Смоленска, толпы солдат ринулись к городу. Их вид привел в смятение солдат Смоленского гарнизона. Очевидец вспоминал: «Наши солдаты, прибывшие из Москвы, закутаны... в шубы мужские и женские в салопы или в шерстяные материи; головы и ноги обвернуты платками и тряпками. Лица черные; глаза красные, впалые, словом, нет в них и подобия солдат, а более они похожи на людей, убежавших из сумасшедшего дома... Чтобы многотысячные толпы озверевших от голода и холода людей не ворвались в город, перед ними заперли ворота! Тщетно они умоляли, угрожали, пробовали выломать ворота - охрана была неумолима.
Первой в Смоленск вошла гвардия, сохранившая строй и порядок. Наполеон последние километры перед городом шел пешком, движение коней затруднялось гололедом. За закутанным в соболью шубу, надвинувшим меховую шапку на самые брови императором следовали маршалы, генералы и офицеры штаба.
Император вновь остановился в доме губернатора и не выходил отсюда до дня своего отступления из Смоленска. Поступившие доклады и известия повергли его в мрачное настроение. Оказалось, что накопленных на складах запасов продовольствия совершенно недостаточно, чтобы обеспечить им всю армию. Монарх обрушил проклятия на голову офицера, заведовавшего складами, и даже приказал расстрелять его!
«Поставщику этому удалось спасти свою жизнь лишь после долгих молений на коленях перед Наполеоном!» - вспоминал де Сегюр. Продовольствие выдали в первую очередь гвардии и только затем впустили в Смоленск солдат и офицеров других корпусов. Они бросились к складам, в дверных проемах которых началась страшная давка; ослабевшие падали, и их затаптывали насмерть... Организовать раздачу удалось не везде, голодные люди просто разгромили склады. Те же, кто получил ржаную муку, сухие овощи и водку, не спешили идти в свой полки. «Счастливцы» стремились укрыться в развалинах, где с жадностью набрасывались на провизию, выделенную на несколько человек, съедали ее и... многим это стоило жизни. «Смоленск, который армия считала концом своих мучений, был только началом их», - горько сетовал французский офицер.
В полночь на 5 Ноября, в тот день, когда шло сражение под Красным, тронулся Ней из Смоленска. Предварительно, по данному ему повелению, сожигал он Французское казенное имущество, которого не мог увезть с собой, и распорядился взрывом города. Когда последние войска вышли из заставы, загорелся Смоленск, зажженный неприятелем. Ночь была звездная и морозная. Пожар ярко осветил небосклон и высоты противоположного берега, отливаясь в гладкой поверхности светлого льда, покрывавшего Днепр.
В половине второго часа взрыв первой мины грянул в облака и покатил грохот свой по крутизнам горных окрестностей. Камни различной тяжести и величины, окрыленные силой пороха, разнесясь кругом, застучали по мерзлому пожарищу города и предместий. Треск лопавших, раскинутых во все стороны бомб и гранат был прерван взрывом второй и третьей мины, грянувших почти единовременно. Через четверть часа поднялись еще две мины.
«Вот, – говорит один очевидец, – единственное подобие Страшного Суда Божия, где предназначено пылать и трястись земле, и всем громам, от начала мира бывшим, возгреметь во знамение гнева Божия на земнородных грешников». Мины были подведены под все башни, но и здесь, как при посягательстве на Кремль, Французские инженеры не успели или не умели зажечь всех подкопов.
Только 8 Годуновских башен и Королевская крепость разрушены. В то же время неприятель предал огню 800 ящиков с порохом. При взрывах повреждено много строений, уцелевших во время неприятельского нашествия, и загорелось несколько домов, в том числе и те, где лежало более 2000 больных Французов и других пришельцев, которых Ней не мог увезти с собой. Даже не оставил он при страдальцах ни одного лекаря и не поручил их, как в подобных случаях водится, покровительству наших Генералов.
На пожарищах явилось множество мародеров, умышленно не последовавших за Неем. Они пустились грабить, но большая часть из них находила смерть вместо добычи, ибо ее уже не было в Смоленске, в три месяца до конца врагами опустошенном. Лишь только начало светать, вышли из подвалов, ям и потаенных мест жители, остававшиеся в то время в Смоленске, в числе шести или семи сот человек.
Уверясь собственными глазами в своем избавлении, устремились они на злодеев, которые мучили их с Августа месяца. Они бросали неприятелей в пламя горевших зданий и заперли целую кучу Наполеоновцев в большой погреб под Спасской церковью, куда для пропитания им кинули дохлую лошадь. Потом отворили двери погреба, вытащили оттуда несчастных, походивших на исступленных, ибо они почитали себя обреченными на голодную смерть, и с высоких берегов Днепра низвергали их в проруби.
Истязания против врагов прекратились тотчас по вступлении Майора Горихвостова с 20-м егерским полком в Смоленск в 7 часов утра. Кроме 2000 больных неприятелей, нашел он в Смоленске разбредшихся по городу 40 офицеров и 2075 нижних чинов Наполеоновой армии; много рассыпанного по улицам пороха, коего под стенами лежало 18 бочек; подле них были фитили; Русских пушек 17, Французских 140, лазаретных, сухарных и всяких других фур 600.
