Верующий в бога - еще не Homo sapiens (Глава 27 - СВЯТОЙ АНТОНИЙ ВЕЛИКИЙ (монахи))

Глава 27
СВЯТОЙ 
АНТОНИЙ ВЕЛИКИЙ
(монахи)
Анахарсис, устроившись поудобней в огромном кресле, наблюдал, как в Большой зал Венецианского Дворца дожей, где хранится картина Тинторетто «Рай», собирались те, кто, выражаясь прагматическим языком, претендовали на право быть первым монахом среди аскетов. По согласованию с Уицрик, Его и Атиру пригласили быть арбитрами в этом щекотливом вопросе. Они долго не соглашались иметь дело с этой братией, но когда Уицрик все же настояла, аргументируя это тем, что больше некому, согласились. 
Анахарсис рассуждал: «Людям присущ дух авантюризма и соперничества. Они любят соревноваться в разных сферах: спорте, играх, конкурсах, творчестве, да в чем угодно, даже в извращениях и глупостях. Да, в глупостях, ибо обречение себя на аскетическое существование и добровольное затворничество назвать иначе нельзя. Верующим это невдомек, и со всех сторон несомненно полетят упреки — нет, да что вы, как можно! Это, мол, не что иное, как святость, искупление грехов, преданность богу.
Возможно, но ради чего и во имя чего, уважаемые господа?! Раз они сами не грешат, то за что, спрашивается, страдают и чьи, с позволения сказать, грехи искупают? И тут же змеей подкрадывается мысль: «А не выторговывают ли монахи себе преференции, вступая в сделку с самим Богом? Если не в этой жизни, то хоть в той — дайте, мол, нам рай, вечное блаженство, почитание и славу, причисление к лику святых, ну хоть что-нибудь, в конце концов! Значит, как ни крути, а вознаграждения ждут даже полные бессребреники».
 «Но почему во Дворце дожей? Ведь здесь, в резиденции республики, заседали Большой совет и сенат, работал Верховный суд и вершила свои дела тайная полиция, а теперь его, ничтоже сумняшеся, оседлали монахи, и я бы, — подумал Анахарсис,— на месте венецианцев возмутился их наглости. Аскетировали в пещерах, ну и собирайтесь себе в них для выяснения отношений! Так нет же, лезут где поуютней, где можно полюбоваться тем, от чего отказывались при жизни».
А любоваться есть чем. Дворец радует глаз филигранностью готической архитектуры, которая причудливым образом сочетается с мягкой округлостью облаченных в мрамор архитектурных форм Ренессанса. Но не это послужило истинной причиной выбора дворца для затеи монахов. Само мероприятие было настолько нелогичным, что и место проведение должно было быть соответствующим, а Дворец дожей как нельзя лучше подходил для этого. Как будто в насмешку над всеми законами архитектуры, верхняя массивная часть дворца покоится на легких ажурных арках. На первый взгляд кажется, что здание перевернуто фундаментом кверху, 
а крышей книзу, настолько нелогична сама система его фасада — две ленты слабых опор внизу и высокая сплошная стена наверху. Две нелогичности как ­нельзя лучше должны были дополнить друг друга. Впрочем, дворец от этого только выиграл, все тут привлекательно, свежо и ярко, полно жизни и радости, все художественно насыщено и, в конце концов, разумно, чего не скажешь о задаче, с которой столкнулся Анахарсис. Но ему и не с такими задачами приходилось справляться! Он, конечно, не подведет Уицрик и покажет, что есть на самом деле естественная ценность в реальном мире. 
По этому поводу Ницше говорил: «На такой-то ложной почве, где все естественное, всякая естественная ценность, всякая реальность возбуждала против себя глубочайшие инстинкты господствующего класса, выросло христианство, самая острая форма вражды к реальности, какая только до сих пор существовала». 
«Доминантой у Ницше, — размышлял Анахарсис, — являются слова: 
„...инстинкты господствующего класса“. Действительно, император Константин Великий, ставший впоследствии святым, первый понял, насколько целесообразно использовать христианство как инструмент для управления государством, и его следует не душить, как это делала Римская империя, а наоборот, прибрать к рукам, дать ему развиваться и править миром.
Но он также понимал, что христианству нужен целый ряд институтов, которые обеспечивали бы ему существование и процветание. Главные из них три: собственно пастыри, удерживающие паству в лоне церкви и живущие за счет добровольных подаяний и десятины); инквизиция, карающая паству за непослушание (не станешь же одной рукой благословлять, а второй отправлять на костер прихожан) и существовавшая за счет того, что реквизировала имущество еретиков; монашество, выполняющее две функции: указывать пастве дорогу в лоно церкви и отвлекать ее своим примером аскетизма от забот земных.
В то время как пастыри и инквизиция жили в роскоши, а рядом умирал от голода народ, амортизатором противоречия возник пример аскетизма, да еще и с божественной подоплекой. Церковь умела использовать слабые инстинкты человека, сделав отшельников, поселившихся в пещерах неандертальцев, примером для обездоленных.
Вскоре, после быстрых реформ, роли внутри церкви были распределены, а сама власть как инструмент управления народом оказывалась то в руках государства, то в руках церкви.
Это своеобразное перетягивание каната в той или иной форме наблюдается и по настоящее время, приобретая различные формы вплоть до уродливых, таких, как, например, в современной России...»
Пока Анахарсис рассуждал на отвлеченные темы, претенденты на первое место монаха-отшельника все прибывали и прибывали, и скифскому философу из этой массы психов, каковыми он их считал, предстояло ­выбрать «самого-самого». О самом-самом, как ему казалось, писал Лев Толстой в повести «Отец Сергий» — герой произведения в угоду Богу отрубил себе палец, а потом вроде бы даже жалел. И вот, наблюдая за отцом Сергием, скромно сидящим в уголке и не привлекающем к себя внимания, Анахарсис невольно представил, как тот выглядел, когда его соблазняла в келье Маковкина, разводная жена-красавица. Жаль, что придется его сравнивать с другими претендентами, их-то вон сколько, могут и потеснить. А отец Сергий, на роль первого из первых, несомненно, самая подходящая кандидатура — кто еще решился на членовредительство от большой веры!
В это время на входе появился Франсуа — монах, врач и писатель, за ним Исла де ла Торе-и-Рохо, монах проповедник, монах-богослов и Паоло. 
Затем какой-то служка принес 79 страниц рукописного списка монахов Русской православной церкви и положил перед Анахарсисом. Пока тот углубился в чтение, скромно вошел Грегор Мендель, монах-естествоиспытатель (основоположник учения о наследственности). За ним ввалился Джиролáмо Савонарóла, монах-реформатор, диктатор Флоренции с 1494 по 1498 годы. Анахарсис прервал чтение и сосредоточился на вошедшем.
Джироламо Савонарола — флорентийский поет, монах-доминиканец, прославившийся тем, что в 1494 году провозгласил Христа королем 
Флоренции, основав при поддержке Франции Флорентийскую теократическую республику. 
Непонятно, как оказался здесь преподобный Серафим Саровский — один из наиболее почитаемых в Русской православной церкви святых (определен невыездным). Развязно вошел Тирсо де Молина — испанский драматург XVII века, создатель образа Дон Жуана, автор драмы «Осужденный за недостаток веры».
Под фанфары вошел монах, который предсказал убийство Путина (хоть и несостоявшееся) и обновление России. В Белом доме еще семь лет назад во время заслушивания доклада «Альтернативный сценарий будущего РФ» политолог Эндрю Качинс заявил, что Путин будет убит во время ночной службы 7 января 2016 года, после чего в России начнется хаос. Знаменитый своими пророчествами монах Аваль также предсказал, что после должно наступить большое обновление. И это, пожалуй, единственный из монахов, рационально проведший время заточения в пещере. Оказывается, он не только молился, но и мыслил.
Наконец появились те, кто мог соперничать с Отцом Сергием, — ­отшельники, или анахореты — отрекшиеся в соответствии со своими убеждениями от мирской жизни с максимальным ограничением внешних связей и удалением для жительства в пустынные места.
 Первым вошел Бенедикт Нурсийский, который написал правила монашеского жития, предусматривающие суровую дисциплину, упорный труд и горячую молитву. Он основал монастырь на горе Монте-Касино. Монахам даже перышко нельзя было поднять без разрешения настоятеля. Он считается основателем западного монашества, жил приблизительно в 480–545 гг.
Скромно вошел Франциск Ассизский, основатель ордена францисканцев. Фрацисканцы не уединялись в монастырях, а наоборот, проповедовали слово Христово в гуще масс. Непонятно, почему они считались монахами и могут ли они претендовать на самого-самого, надо будет согласовать. Но с кем — вот вопрос. Скорей всего придется разгребать завалы и принимать решение самому в компании Атиры.
Вереница входящих ряс утомила Анахарсиса, и он даже заскучал, но вдруг оживился при виде женщины. Клара из города Ассизы, основательница женского францисканского ордена кларисок, ввалилась в зал под фанфары. Она, несомненно, очень интересный претендент на звание «самая- самая». Святая Клара Ассизская, девиз которой «Любовь открывает все двери», в Вербное воскресенье 1212 года глубокой ночью тайком покинула отчий дом. Она была не первой и не последней в истории девушкой, сбежавших от бдительных родительских глаз к возлюбленному. 
Но Клара была не просто одной из вольнолюбивых взбунтовавшихся восемнадцатилетних барышень, она убежала, чтобы ответить на Божий призыв. Она стала «невестой Иешуа». Таких потом, как правило, лишают девственности в монастыре и объявляют святыми. И дело шито-крыто. За святой Кларой последовала вся церковь, прорываясь, как и святая, через двери и убегая — непонятно только от кого.
Как-то незаметно пробрался в зал Томас Торквемада — великий инквизитор, который за пятнадцать лет собственными руками уничтожил около двух тысяч еретиков, нажил огромное состояние и с чистой совестью почил в бозе. Анахарсис даже удивился — что он делает среди этой братии, но выгонять не стал. Ему пришла в голову блестящая идея — использовать его для объявления победителя не иначе, как в Зале компаса — когда-то передняя Зала Совета Десяти, а одновременно и инквизиции, 
в которой осужденные с трепетом и страхом ждали приговора. Тут же находилась и всем известная Львиная пасть, в которую опускались сообщения и доносы. Анахарсис аж присвистнул от столь удачной идеи. Да, он устроит им своего рода конклав, где претенденты сами будут голосовать за «самого-самого», опуская бумажку с именем претендента в ту самую Львиную пасть. Он даже повеселел от мысли, что избавится от необходимости самому выбирать. Это же невыполнимо! Разрубив гордиев узол, Анахарсис с удовольствием продолжил наблюдение за входящими.
А дальше пошли:
Антоний Великий — основатель отшельнического монашеского подвига.
Антоний Печерский — основатель русского монашества.
Дорофей — пустынник Египетский.
Евагрий Понтийский — богослов, византийский философ, монах.
Евфимий Великий — один из основателей монашества.
Кириак — отшельник Палестинский.
Макарий Великий — основатель скитского монашеского подвига.
Пахомий Великий — основатель общежительного монашества.
Мария Египетская — палестинская отшельница VI