Глава 31
ЭПИКУР И ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ
ПОЛЬ АНРИ ГОЛЬБАХ
Ольгерд неоднократно собирался приступить к главе об Эпикуре и его последователях, но все как-то не складывалось. И даже попросил Уицрик, на всякий случай, чтобы она никому ее не отдала. Он давно интересовался школой эпикуреизма и частенько заглядывал к Диогену Лаэртскому, чтобы восстановить в памяти ранее прочитанное.
Как философское учение эпикуреизм характеризуется механистическим взглядом на мир, материалистическим атомизмом, отрицанием телеологии и бессмертия души, этическим индивидуализмом и эвдемонизмом; носит ярко выраженную практическую направленность. Согласно эпикурейцам, миссия философии сродни врачеванию: ее цель — излечить душу от страхов и страданий, вызванных ложными мнениями и вздорными желаниями, и научить человека блаженной жизни, началом и концом которой они считают наслаждение.
В Афинах эпикурейцы собирались в саду, принадлежавшем Эпикуру. Отсюда пошло второе название школы — «Сад», или «Сад Эпикура», а ее обитателей называли философами «из садов». Школа представляла собой общину друзей-единомышленников, живущих в соответствии с принципами философского учения Эпикура. На воротах школы была надпись: «Гость, тебе здесь будет хорошо; здесь удовольствие — высшее благо», а у входа стояли кувшин с водой и хлебная лепешка. В школу допускались женщины и рабы, что по тем временам было довольно необычно. Жизнь внутри эпикурейской общины была скромной и неприхотливой; в отличие от пифагорейского союза, эпикурейцы не считали, что имущество должно быть общим, поскольку это могло бы стать источником недоверия между ними. Основой эпикурейского союза выступали верность учению Эпикура и почитание его личности. В школе практиковался ряд философских упражнений, являвшихся неотъемлемой частью эпикурейского образа жизни: беседы, анализ своих поступков, чтение трактатов Эпикура, заучивание наизусть основных положений учения, например, четвероякого лекарства.
Эпикур предвидел возникновение христианства, предупреждал об его опасности и учил:
Не должно бояться богов,
не должно бояться смерти,
благо легко достижимо,
зло легко переносимо.
Личность Эпикура в кругах, его окружавших (школа), играла первостепенную роль, выступая воплощением мудрости и образцом для подражания. Он сам установил для своих учеников принцип: «Делай все так, будто на тебя смотрит Эпикур» (Сенека, Письма к Луцилию, XXV, 5). Видимо, поэтому его изображения можно было встретить в школе повсюду: на глиняных и деревянных табличках, и даже на перстнях. Хотя, стоит отметить, что, в отличие от Пифагора, он никогда не обожествлялся своими последователями.
Школа Эпикура просуществовала почти 600 лет (вплоть до начала IV в. н. э.), не зная раздоров и сохраняя преемственность учеников, которые, по словам Диогена Лаэртского, были прикованы к его учению словно песнями Сирен (Диоген Лаэртский, X, 9). Самым видным из них был Метродор из Лампсака, скончавшийся на семь лет раньше учителя. В полемически заостренной форме он подчеркивал, что источником всех благ являются чувственные наслаждения. В своем завещании Эпикур просит своих товарищей по школе каждый месяц собираться в память о нем и о Метродоре, а также позаботиться о детях Метродора. Преемником Эпикура в руководстве школой стал Гермарх из Митилены, а затем Полистрат.
Довольно рано эпикуреизм проникает на римскую почву. Во ІІ в. до н. э. Гай Анафиний излагает учение Эпикура на латинском языке. А в І в. до н. э. в окрестностях Неаполя возникает эпикурейская школа Сирона и Филодема, ставшая в период упадка республиканских учреждений Рима главным центром культуры и просвещения в Италии. В поместье Филодема собирается цвет образованного римского общества, в том числе знаменитые римские поэты Вергилий и Гораций.
Эпикуреизм приобретает массу сторонников и последователей среди римлян. Среди них наиболее выдающимся и известным является Тит Лукреций Кар, чья поэма «О природе вещей» сыграла огромную роль в распространении эпикуреизма. В условиях гражданских войн и социальных потрясений Лукреций Кар ищет в философии Эпикура путь достижения безмятежности и невозмутимости духа. Согласно Лукрецию, главные враги человеческого счастья — страх перед преисподней, страх загробного возмездия и страх перед вмешательством богов в жизни людей, порожденные неведением относительно истинной природы человека и его места в мире. В их преодолении Лукреций видит основную задачу своей поэмы, ставшей своеобразной энциклопедией эпикуреизма.
В конце ІІ в. н. э. по распоряжению эпикурейца Диогена в городе Эноанды в Малой Азии высечены гигантские надписи, с целью ознакомить сограждан с учением Эпикура.
Эпикуреизм получает широкое распространение в эпоху Возрождения. Его влияние прослеживается в произведениях Лоренцо Валла, Ф. Рабле,
К. Раймонди и др. В Новое время близкие эпикуреизму учения выдвигаются такими мыслителями, как Ф. Бэкон, П. Гассенди, Ж. Ламетри, П. Гольбах, Б. Фонтенель и др.
Вот пример положительного влияния индоктринации на воспитание личности. Гольбах Поль Анри — французский философ (по происхождению немец), писатель, просветитель, энциклопедист, выдающийся систематизатор идей французских материалистов, один из людей, на чьих трудах вызревала революционная французская буржуазия. Родился 8 декабря 1723 г. в немецком г. Гейдельсгейм (Пфальц). Его отцом был мелкий торговец. Неизвестно, как сложилась бы жизнь Гольбаха, если бы в семь лет мальчик не стал сиротой и не был взят под опеку брата скончавшейся матери. В двенадцать лет подросток оказался в Париже — городе, с которым была связана вся его дальнейшая жизнь. Дядя посоветовал племяннику поступать в Лейденский университет. В стенах этого учебного заведения Гольбаху довелось слушать лекции великих ученых, изучать передовые теории естествознания. Самыми любимыми предметами юноши были геология, минералогия, химия, физика, увлекался он философией, изучением трудов английских материалистов.
В 1749 г., окончив университет, он вернулся во французскую столицу, обладая достаточно большим багажом разносторонних познаний. Благодаря дяде Поль Анри был прекрасно обеспечен и получил титул барона, что предоставило ему возможность заниматься любимым делом — науками и философией, не думая о пропитании. Парижский салон Гольбаха стал местом встреч философов и ученых, политиков и представителей мира искусства, которые стремились нести в массы идеи просвещения. В число гостей салона входили, например, Руссо, Дидро, Монтескье, Адам Смит, Юм и др. Постепенно он превратился в настоящий центр философской мысли в масштабе всей страны.
Дома у Гольбаха часто собирались энциклопедисты, но ролью гостеприимного хозяина он не ограничивался, внося огромный вклад в издание «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» и как автор огромного количества статей по естествознанию, религии, политике, и как редактор, консультант, библиограф, и, наконец, как спонсор. Участие в «Энциклопедии» красноречиво продемонстрировало его серьезные познания во многих научных сферах и яркий талант популяризатора. В академической среде Гольбах завоевал репутацию замечательного натуралиста. Берлинская и Маннгеймская академии наук избрали его почетным членом, а в сентябре 1780 г. такое же звание ему было присвоено Императорской Академией наук (Санкт-Петербург).
Еще одним значимым направлением деятельности Гольбаха была антирелигиозная пропаганда, направленная как против католицизма в целом, так и против священнослужителей. Первой ласточкой стала работа «Разоблаченное христианство» (1761), после которой последовал ряд критических сочинений, выходящих без подписи автора или под придуманными именами.
Наиболее значительным и известным трудом Гольбаха считается «Система природы, или О законах мира физического и мира духовного» (1770). Он представлял собой систематизацию воззрений естествоиспытателей и материалистов XVIII ст., разностороннюю аргументацию их системы мировоззрения. «Библия материализма», как прозвали эту фундаментальную работу после опубликования, не осталась незамеченной, более того — возникает потребность в еще одном издании, на свет одна за другой появляются написанные от руки копии книги. Ее успех внушал немалое беспокойство церкви и властям, и в итоге она оказывается в списке запрещенных книг, а в августе 1770 г. парламент Парижа приговорил «Систему природы» к публичному сожжению. Гольбах остался безнаказанным только благодаря отличной конспирации, ведь авторство он держал в секрете даже от друзей.
После 1770 г., в атмосфере вызревания буржуазной революции, Гольбах продолжает развивать нашумевшую «Систему природы» в целом ряде работ, которые составили десяток томов. Среди них были работы «Социальная система», «Естественная политика», «Всеобщая мораль», «Этократия» и др., в которых, по большому счету, содержалась новая революционно-буржуазная программа в социально-политической сфере. Красной нитью во всех сочинениях философа-материалиста проходила мысль о необходимости просвещения, донесения до народа истины, освобождения его от теологических заблуждений, которые губительны для него.
Гольбаху принадлежит заслуга перевода на французский язык работ, написанных шведскими и немецкими учеными, философами прошлого. В период с 1751 по 1760 г. им было опубликовано не меньше тринадцати томов таких трудов. Он не просто переводил чужие работы, а сопровождал их комментариями, вносил изменения и дополнения, причем достаточно ценные, что позволяет говорить и о такого рода вкладе в некоторые научные отрасли.
Последней датой в биографии знаменитого просветителя стало
21 июля 1789 года. А вот высказывания и цитаты Поля Анри Гольбаха, в которых дана оценка злодеяний христианства, стали основанием пирамиды атеизма и живы до сих пор.
Евангелие действительно принесло «не мир, но меч». От апостолов и до нашего времени христианский мир раздирается ненавистью, преследованием и яростью.
Если бы в этом мире не было зла, человек никогда не помышлял бы о божестве.
Служители Церкви очень часто позволяли народам с оружием в руках защищать дело Божье, но они никогда не допускали бунта против реального зла и очевидного насилия.
Истина являет себя лишь здоровому духу в здоровом теле.
Можно подумать, что религиозная мораль только для того и придумана, чтобы разрушить общество, превратить людей в первобытных дикарей.
Говорят, что бог терпелив. Но терпеть явное зло — не значит ли обнаруживать бессилие или даже соучастие в этом зле?
Делать счастливыми других — вот самый верный способ стать счастливым в этом мире; быть добродетельным — значит заботиться о счастье себе подобных.
Догмы всякой религии оказываются нелепостью с точки зрения другой религии, проповедующей иные, столь же бессмысленные доктрины.
Выбор религии народом всегда определяется его правителями. Истинной религией всегда оказывается та, которую исповедует государь; истинный бог — тот бог, поклоняться которому приказывает государь; таким образом, воля духовенства, которое руководит
31. Я предвосхитил свой ответ на проблему. Предпосылкой для него является то, что тип Спасителя мы получили только в сильном искажении. Это искажение само по себе очень правдоподобно. Такой тип по многим основаниям не мог остаться чистым, цельным, свободным от примесей. На нем должна была оставить следы и среда, в которой вращался этот чуждый образ, еще более история, судьба первой христианской общины: она обогатила этот тип такими чертами, которые делаются понятными только в целях борьбы или пропаганды. Тот странный и больной мир, в который вводят нас Евангелия, — мир как бы из одного русского романа, где сходятся отбросы общества, нервное страдание и «ребячество» идиота, — этот мир должен был при всех обстоятельствах сделать тип более грубым: в особенности первые ученики, чтобы хоть что-нибудь понять, переводили это бытие, расплывающееся в символическом и непонятном, на язык собственной грубости, — для них тип существовал только после того, как он отлился в более знакомые формы... Пророк, Мессия, будущий судья, учитель морали, чудотворец, Иоанн Креститель, — вот сколько было обстоятельств, чтобы извратить тип... Наконец, не будем низко оценивать proprium всякого великого почитания, в особенности сектантского почитания: оно сглаживает оригинальные, часто мучительно-чуждые, черты и идиосинкразии в почитаемом существе — оно даже их не видит. Можно было бы пожалеть, что вблизи этого интереснейшего из decadents не жил какой-нибудь Достоевский, т. е. кто-либо, кто сумел бы почувствовать захватывающее очарование подобного смешения возвышенного, больного и детского. Еще одна точка зрения: тип мог бы, как тип décadence, фактически совмещать в себе многое и противоречивое: такая возможность не исключается вполне. Однако все говорит против этого, именно: предание должно было бы в этом случае быть вполне верным и объективным — а все заставляет предполагать противоположное. Обнаруживается зияющее противоречие между проповедником на горах, море и лугах, появление которою так же приятно поражает, как появление Будды, хотя не на индийской почве, и тем фанатиком нападения, смертельным врагом теологов и жрецов, которого злость Ренана прославила как «le grand maitre en ironie». Я сам не сомневаюсь в том, что обильная мера желчи (и даже esprit) перелилась в тип учителя из возбужденного состояния христианской пропаганды: достаточно известна беззастенчивость всех сектантов, которые стряпают себе апологию из своего учителя. Когда первой общине понадобился судящий, сварливый, гневающийся, злостный, хитрый теолог против теолога, она создала себе по своим потребностям своего «Бога»: без колебания она вложила в его уста те вполне не евангельские понятия, без которых она не могла обойтись, каковы: «будущее Пришествие», «Страшный суд», всякий род ожидания и обещания.
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»