Верующий в бога - еще не Homo sapiens (Глава 37 - ВОЛЬТЕР)

Глава 37
ВОЛЬТЕР


Долгими зимними вечерами Ольгерд любил работать не в кабинете, а
в каминной, под мерное тиканье часов и успокаивающее потрескивание

горящих поленьев. Леночка обычно располагалась рядом со своим ноутбу-
ком. Ничто не нарушало покой и тишину, разве что лай Фендера во дворе,

призывающий к порядку соседских кошек.

Вот и на этот раз Ольгерд с Леночкой засиделись допоздна, тихо бе-
седуя.

— Когда Ницше говорит про «свободные умы», я сразу же мысленно
обращаю свой взор к Вольтеру. Этот борец с идеализмом и религией так
же, как и Ницше, задыхался от «нечистого дыхания христианина». Думаю,

Вольтер подписался бы под каждым словом Ницше в 38-й главе «Анти-
христианина...»: «По отношению к прошедшему я, как и все познающие,

обладаю большой терпимостью, так сказать великодушным самопринуж-
дением: с мрачной осмотрительностью прохожу я через мир, в течение це-
лых тысячелетий представляющий собою сумасшедший дом, называется

ли этот мир „христианством“, „христианской верой“ или „христианской

церковью“, — я остерегаюсь делать человечество ответственным за его ду-
шевные болезни. Но чувство мое возмущается, отвращается, как только я

вступаю в новейшее время, в наше время. Наше время есть время знания...
Что некогда было только болезненным, теперь сделалось неприличным —
неприлично теперь быть христианином».
— Я так полагаю, тебе Уицрик поручила Вольтера на «растерзание»? —

спросила Леночка Ольгерда, оторвав его от цитирования «Антихристиа-
нина...» Ницше.

— Нет, я сам за него взялся. Ты же знаешь, я увлекаюсь им, как и Ниц-
ше, люблю цитировать, мне нравится его свободный и дерзкий, едкий и

беспощадный ум. Эпоха Просвещения во многом обязана Франсуа Мари
Аруэ — великому философу, поэту, прозаику...
— ...сатирику, трагику, историку... — продолжила Лена, смеясь.

— ...и публицисту, — кивнул Ольгерд, — становлением господства раз-
ума, рационализма и свободомыслия. Вольтер безраздельно властвовал

над умами чуть ли не весь XVIII век, он был признанным вождем фило-
софско-социального движения. Вокруг него бушевали страсти, его любили

и ненавидели, пытались заполучить в друзья и уничтожить, как заклятого

врага. Он писал о событиях, волновавших всех, мощью своего дерзкого ге-
ния идеологически подготовил революцию, раньше других почувствовав

надвигающийся социальный взрыв. Неутомимый враг церкви и клерика-
лов, он беспощадно разил их стрелами убийственных аргументов и крити-
ки, возведенной в сарказм, призывая «раздавить гадину».

— Интересно, почему «écrasez l’infâme», что дословно означает «унич-
тожьте подлую», переводят именно как «раздавите гадину»?


— Наверное, чтобы жестче выразить смысл фразы, ставшей лозунгом
философа.
— Ты прав, с эпохой Просвещения Европа начала выбираться, наконец,

из средневекового хаоса и мрака на свет, и этим светом был его величе-
ство Разум — двигатель прогресса. Не зря для эпохи характерен девиз: все

должно предстать перед судом разума! Имей мужество мыслить самосто-
ятельно! — таков призыв Просвещения. Англия в этом плане опередила

своих соседей.
— Несмотря на то, что новое движение началось в Англии, настоящими

властителями дум стали французские просветители, одним из столпов ко-
торых является, несомненно, Вольтер. Опираясь на научные достижения

своего времени, он критиковал христианские догмы, религиозную мораль,

обличал преступления, совершенные христианской церковью, деклари-
руя принципы свободы, братства и справедливости, положенные в основу

американской «Декларации независимости» и французской «Декларации
прав человека и гражданина».
— Это он издал «Завещание Жана Мелье»?

— Да, он использовал его для антицерковной пропаганды. Священник-
социалист не щадил слов для развенчания клерикализма, но при жизни не

решался открыто высказать свои взгляды. Ему не хватало дерзости Воль-
тера, но иногда и после смерти можно удивить мир.

— А вот интересно, как Вольтер пришел к таким революционным
взглядам по отношению к христианству, ведь наверняка воспитывался в
традиционных католических традициях.

— Мало того, учился в иезуитском колледже «латыни и всяким глупо-
стям», как он впоследствии шутил, но вместо юриспруденции, о чем меч-
тал отец, нотариус по профессии, занялся литературой. Для писательской

карьеры у него были все качества: он — чародей слова, дьявольски умен и

остроумен, кругозор его на редкость велик, трудолюбие неиссякаемо, тем-
перамент вулканичен.

— Видимо, писательская стезя и привела его к «ереси».
— Да, первая проба пера в качестве поэта-нахлебника при дворцах
аристократов стала первым же опытом попадания впросак за слишком
смелые сатирический стишки в адрес герцога Орлеанского и его дочери.
Бастилия принимала его в свои пенаты дважды: один раз за свои, другой —
за чужие стихи. Чтобы скрасить часы одиночества в тюремной камере, он
писал, положив начало своей прославленной в будущем эпической поэме
«Генриада» — одна из тех поэм, главное достоинство которых состоит не
в великих новых мыслях, не в живых, с самой натуры взятых образах, но в
красоте стихов. Вот послушай:

Незыблемой красой своих нелестных слов
Возвысь, о истина! всю цену сих стихов,
Чтоб слух и мысль царей внимать тебя обыкли,
Тебя, злость, истреблять, в чем столь они навыкли;
Тебя являть уму и представлять пред взор
Повинны следствия раздоров их и ссор!

— Должно быть, силу и красоту стиха можно познать только в оригина-
ле, хотя перевод Карамзина несомненно силен. А когда он начал подписы-
вать свои сочинения псевдонимом?

— После шумного успеха на сцене «Комеди Франсез» трагедии «Эдип»

написанной там же, в Бастилии. Двадцатичетырехлетний автор был про-
возглашен достойным соперником Софокла, Корнеля и Расина. Поэт без

ложной скромности добавил к своей подписи аристократическое «де
Вольтер», под этим именем он и достиг славы.

— Ему, наверное, пришлось нелегко в среде аристократов, кичащих-
ся своей родословной, в то время как его происхождение было довольно

низким.

— Да, на этой почве у Вольтера случился конфликт с отпрыском одно-
го из самых родовитых семейств Франции шевалье де Роан-Шабо. После

словесной стычки, в которой острый на язык Вольтер одержал верх, он

был избит приятелями аристократа, хотел даже вызвать обидчика на ду-
эль, но вследствие интриг последнего снова попал в тюрьму. Освобожден

с условием выезда за границу, после чего Англия на три года приютила

своенравца. Не правда ли, проторенная дорожка для чересчур амбициоз-
ных и талантливых поэтов, опередивших свой век вольнодумием и гипер-
трофированным чувством свободы?

— А что Англия? Была ли она более терпима к слишком вольному во
взглядах пииту?

— Эта страна преподнесла ему уроки литературы, истории, философ-
ской мысли, что благотворно отразилось на пытливом уме эпатажного

француза. «Философские письма» нередко называют «Письмами об ан-
гличанах», поскольку в них непосредственно отразились впечатления, вы-
несенные автором из пребывания в Англии в 1726–1728 годах. Ему импо-
нировало общественно-политическое устройство Англии — ограничение

власти короля, сравнительная веротерпимость. С неизменной проница-
тельностью и иронией автор изображает квакеров, англикан и пресви-
териан, английскую систему управления, парламент. Он пропагандирует

прививки от оспы, представляет читателям философа Локка, излагает ос-
новные положения ньютоновой теории земного притяжения, в несколь-
ких остро написанных абзацах характеризует трагедии Шекспира, а также

комедии Уичерли, Ванбру и Конгрива. В целом лестная картина английской
жизни таит в себе критику вольтеровской Франции, проигрывающей на
этом фоне. По этой причине книга, вышедшая без имени автора, тут же
была осуждена французским правительством и подверглась публичному
сожжению, что только способствовало популярности произведения и
усилило его воздействие на умы.

Издателя писем заточили в Бастилию, а самому автору пришлось бе-
жать, на этот раз в Лотарингию, где его на долгие 15 лет приютила маркиза

Эмили дю Шатле.
— Женщина в образе спасителя! Интересно, кто такая?
— Французский математик и физик, член Болонской академии наук

(в Парижскую женщин принципиально не принимали), муза и вдохно-
вительница Вольтера. Она спасла его и от преследований за скандально

известную «Орлеанскую девственницу» (скорее героический фарс, чем
героическую поэму) — злую сатиру на события Столетней войны, едко и

скабрезно высмеивающую весь средневековый мир феодально-клерикаль-
ной Франции.

— О да, в главе про Жанну д’Арк эта поэма упоминается.

— Эмили, сохранив доверительные отношения с супругом, стала лю-
бовницей Вольтера, его «божественной Эмилией», как неизменно назы-
вал ее Вольтер. В те времена браки заключались по расчету, а не по любви,

поэтому, родив мужу наследников, маркиза считала свои обязанности пе-
ред супругом выполненными. Они поселились в полуразрушенном замке

Сире-сюр-Блаз в Шампани. Вольтер, будучи на то время вполне обеспе-
ченным, реконструировал замок на свои средства, в пристроенном крыле

создал библиотеку и небольшую научную лабораторию, где они с Эмили
исследовали оптические явления и феномен вакуума, а под крышей замка
оборудовали небольшой театр, где ставились пьесы Вольтера. Сире стал
местом встречи литераторов, ученых, здесь Вольтер с помощью Эмили дю

Шатле написал «Элементы философии Ньютона». Отчасти под ее влияни-
ем Вольтер стал интересоваться, помимо литературы, ньютоновой физи-
кой. Годы в Сире стали решающим периодом в долгой карьере Вольтера

как мыслителя и писателя. В 1745 он стал королевским историографом,

был избран во Французскую академию, в 1746 стал «кавалером, допускае-
мым в королевскую опочивальню».

Но вскоре и отсюда пришлось бежать за издевательство над религией
в поэме «Светский человек» — на сей раз в Нидерланды.

Попытки обосноваться на родине не имели успеха, отношения с фран-
цузским двором Людовика XV не складывались. Вечные подозрения в

политической неблагонадежности, личная неприязнь и недоверие к нему
всесильной маркизы де Помпадур заставили Вольтера отказаться от долж-

ности придворного поэта и историографа и снова бежать. Вольтера при-
ютил прусский король Фридрих ІІ, с которым он давно находился в пере-
писке. «Судьба заставляла меня переходить от одного короля к другому,

хотя я боготворил Свободу», — с горечью писал он.
Поначалу его тесное общение с «королем-философом» внушало только

энтузиазм. В Потсдаме не было удушающих придворных ритуалов фран-
цузского двора и оков для вольномыслия. Но вскоре Вольтеру стала в тя-
гость обязанность править французские писания короля в стихах и прозе.

Фридрих был человеком резким и деспотичным, а Вольтер был тщеславен,
завидовал Мопертюи, поставленному во главе королевской Академии.

Столкновение с королем становилось неизбежным. Недовольство Фрид-
риха вызвали денежные спекуляции, выставившие Вольтера в неблаговид-
ном свете, да плюс к этому ссора его с Мопертюи за карикатуру на оного в

«Диатрибе