Ужасный, душераздирающий вой. Аркадий, крепкий мужчина лет по пятьдесят, просыпается, раскрывает глаза и невольно хватается левой рукой за отчаянно колотящееся сердце. Он лежит на спине, в одних трусах, в полутёмной комнате. Душно. Отброшенное одеяло наполовину сползло с кровати.
Не сразу понимая, где находится, Аркадий вертит головой и тяжело приподнимается. Тишина. Но если вслушаться, можно заметить, как на кухне гудит старый холодильник. За окном, убранным толстой занавеской, серое июньское утро. Аркадий наконец сталкивается взглядом с собственным отражением в зеркале на дверце шкафа. Увидев своё испуганное лицо, он ещё более пугается. Глухо застонав, Аркадий откидывается на подушку, глубоко и часто дышит через рот, тыльной стороной правой ладони усиленно трёт покрывшуюся горячим потом середину лба. Тик-так. Немного успокоившись, он поворачивается на бок, чтобы разглядеть будильник на тумбочке. Пять часов. Аркадий снова укладывается навзничь и несколько секунд не шевелится, как мёртвый.
Вдруг за окном включается очень громкая музыка. После жизнерадостно-танцевальной, ритмичной увертюры вступает пошловато-пронзительный женский голос:
«Доброе утро, милый!
Доброе утро, милый!
Какое счастье, что ты открыл глаза!»
Аркадий очень медленно поднимает веки и, потягиваясь, прогибается назад. Поза его сейчас напоминает борцовский мостик, поскольку подушка под затылком спеклась почти в блин. Попсовая песенка, доносящаяся со двора, отнюдь не делается тише, к тому же, к ней добавляются нечленораздельные пьяные вопли молодёжи обоих полов.
«Как хорошо нам было!
Как хорошо нам было!
Но ты же помнишь, что ты вчера сказал...»
Собравшись с силами, Аркадий садится и нашаривает ногами тапочки. Стараясь двигаться плавно, встаёт и выходит на балкон. Там он, с трудом фокусируя зрачки, вглядывается вниз. Внизу туман. В той стороне, откуда раздаются оглушительные звуки, совершенно ничего не видно.
«Мы пили только пиво,
Мы пили только пиво,
В зелёном парке гуляли мы с тобой...»
Аркадий нервно трёт ладонь о ладонь и брезгливо стряхивает за перильца образовавшиеся катышки.
«Как было там красиво!
Как было там красиво!
Но ты признался мне, что ты... голубой!»
Дождавшись окончания куплета, пытаясь перекричать продолжающуюся какофонию,
Аркадий орёт что есть мочи:
— Э-ге-гей!
— Гей-гей! — отвечает идиотский девичий голос.
— Я щас милицию (Аркадий закашливается)... Тьфу! Полицию вызову!
В ответ девица начинает хохотать так, как будто её щекочет тысяча чертей.
— По-ли-ци-ю вы-зо-ву! — очень членораздельно повторяет Аркадий.
Девица хохочет неудержимо, это уже больше похоже на визг.
Аркадий дышит как рыба, обеими руками беспорядочно трёт потное лицо, массирует
грудь. Всё это происходит на фоне исполнения припева:
«Встань, милый. Я сказала:
Встань!!! Сказала.
Что ты храпишь как свинья?
Дрянь, милый! Ты такая дрянь, милый!
От меня отстань, милый! —
Я не твоя!»
Далее следует инструментальная часть, под аккомпанемент которой в тумане, судя по гневным возгласам и шлепкам, возникает драка. Невидимые боевые действия очень быстро развиваются. Истерический хохот девицы переходит в плач. А певица приговаривает:
«Я сказала. Сказала!!!
Я сказала. Сказала!!!»
Пошатываясь и постанывая, как от зубной боли, Аркадий рыщет взглядом по дну захламлённого балкона, выбирает самую тяжёлую из пустых бутылок и, подхватив её за горлышко, встаёт на изготовку. Прежде чем швырнуть свой снаряд в неизвестность, он ещё раз выглядывает, изрядно перевесившись через бортик. Тем временем звучит третий куплет:
«Ты обещал мне горы,
Ты обещал мне горы,
А получила я на всю жизнь урок...»
Кто-то там, в гуще испарений, действительно получает не на шутку. Увесисто-сочные удары перемежаются утробными всхлипами и даже как бы всхрюкиваниями. Девица тоненько подвывает. Приметившись в предполагаемый эпицентр безобразия, Аркадий замахивается. Пока он собирается с духом, третий куплет заканчивается:
«Как избежать позора?
Ну как избежать позора?
Ах, милый-милый! Ну как ты мог?!!»
И сразу же раздаётся взрыв, вернее такой звук, как будто кто-то с одного маха топором разнёс ламповый телевизор. Вслед за рассыпавшимся звоном осколков наступает долгожданная тишина. Аркадий с недоумением смотрит на не пригодившуюся гранату, прислушивается. Девица, коротко проголосив как на похоронах, стремительно удаляется, о чём можно судить по затихающему стуку каблучков. Больше пока ничто не беспокоит слух, кроме набирающего обороты машинного гула. Всё, что ниже вершин самых высоких деревьев, словно утопает в молоке.
— Сказала, — делает вывод Аркадий удовлетворённо и, присев на корточки, бережно возвращает пыльную бутылку на место. Потирая испачканные руки, он перемещается в комнату, оставив балконную дверь слегка приоткрытой.
2
За закрытой дверью туалета слышен шум спускаемой воды. Аркадий выходит, гасит за собой свет и, на цыпочках прокравшись по коридору, осторожно заглядывает в комнату матери.
Мать, субтильная старушка, спит, полусидя на диване перед телевизором. На экране — серьёзный диктор. Звук почти до предела приглушён, однако Аркадий всё-таки улавливает одну фразу:
— К первому августа сего года...
Он выключает телевизор. Мать тут же начинает моргать осоловелыми глазами, всматривается в лицо сына в образовавшейся полутьме, точно не узнавая.
— Да я это, я, — спешит успокоить её Аркадий.
Мать машинально тянется за пультом, который Аркадий держит в руках, но тот не отдаёт:
— Ложись, мам. Утро уже.
Мать обессиленно кивает, как китайский болванчик, но вместо того, чтобы лечь, вновь устраивается полусидя, только теперь откинувшись на другую сторону.
— Лёжа же удобней, — заботливым шёпотом отмечает Аркадий и плавно удаляется, на
всякий случай прихватив телевизионный пульт с собой.
Мать, ещё пару раз кивнув, уже с закрытыми глазами, замирает в той же позе.
Посмотрев на неё несколько мгновений не без нежности, Аркадий вздыхает и выходит в коридор. В коридоре он спотыкается об кошку. Едва не упав, Аркадий всеми силами старается вернуть себе равновесие и одновременно не уронить пульт. Балансируя на левой ноге и неуклюже взмахнув правой, он куда-то зашвыривает свой тапочек. Надо сказать, что при столкновении ни человек, ни кошка стоически не издают ни звука. Слышен только топот, но этого оказывается достаточно, чтобы потревожить чуткий сон матери.
— Что там? — заворочавшись, спрашивает она из-за двери.
— Да ничего, — досадливо отвечает Аркадий. — На кошку наступил.
— Раздавил? — тревожится мать.
Аркадий, шаркая некомплектной обувью, нащупывает выключатель, зажигает в коридоре свет и, щурясь, пытается найти улетевший тапок.
— Я спрашиваю: раздавил?! — повышает голос мать.
— Раздавил, раздавил, — бездумно откликается Аркадий, исследуя темноватые углы в поисках утраты.
Мать, пошатываясь, выглядывает в коридор. Аркадий оборачивается к ней и привстаёт с корточек:
— Да жива твоя кошка.
Запахивая на груди видавший виды халат, мать смотрит на него с большим сомнением, её глаза с трудом привыкают к свету.
— Ладно, я пошёл спать, — помолчав, говорит так ничего и не нашедший Аркадий.
— А где она? — с усиливающимся подозрением спрашивает мать.
— Кто?
— Кошка.
— Чёрт её знает! — Аркадий, ковыляя, направляется к своей двери.
Мать останавливает его окриком:
— Ты мне не ответил!
Аркадий поворачивается, морщась и потирая левую сторону груди:
— А что я должен ответить?
Мать смотрит на него сурово и одновременно с оттенком некого безумия:
— Где кошка?
Аркадий вяло, без особой надежды, ещё раз оглядывает коридорные углы и разводит
руками. Ни тапочка, ни кошки.
— Ты её убил? — допытывается мать.
Тяжко вздохнув, аркадий отворачивается и нарочито медленно уходит в свою комнату. Там он бросает взор на посветлевшее окно, за которым вроде бы всё затихло, и, подобрав сползшее одеяло, укладывается на своё обычное место. Впрочем, ему приходится поворочаться, что бы хоть как-то устроить свою голову на безобразно скомканной подушке.
Тут в комнату, театральным жестом распахнув дверь, врывается мать. Она немедленно включает верхний свет и, ещё не успев снять руку с выключателя, начинает допрос:
— Скажи мне: где кошка?
— Кошка умерла, — приняв позу покойника, отвечает Аркадий.
Мать ошеломлённо молчит, шумно дыша через нос. Аркадий испытующе посматривает на неё одним глазом. вдруг выражение гордого возмущения на лице её сменяется выражением крайнего несчастья. Она отрывает задрожавшую руку от выключателя и, как бы не в силах поверить в случившееся, прикрывает свой рот и коротко мотает головой. Аркадий притворяется спящим.
— Ты... ты... — голос матери трагически срывается, она делает несколько порывистых шагов в сторону сына.
Аркадий, всем своим видом выражая крайнее утомление, приподнимается и усаживается на кровати. стараясь быть убедительным, он обращается к матери:
— Мам, не убивал я никакой кошки.
Но мать уже вовсю хлюпает носом, на глазах слёзы.
Сострадательно посмотрев на неё, Аркадий ещё раз тяжело вздыхает:
— Всё в порядке, мам. Иди спать.
— А где... ко... кошка?
— Кокошка щас найдётся, — Аркадий встаёт и, участливо прикоснувшись к вздрагивающему плечу родительницы, босиком выходит на балкон. Присмотревшись, он почти сразу обнаруживает там кошку. Она сидит и умывается как ни в чём ни бывало.
— Здесь она, — докладывает Аркадий, высунувшись из-за балконной двери.
— Что? Мёртвая?
Аркадий возвращается в комнату, освобождая матери проход:
— Иди смотри.
Мать недоверчиво, как по тонкому льду, двигается в сторону балкона. То и дело она поглядывает на отстранившегося сына, словно подозревает его в жестоком розыгрыше. Наконец, опершись на косяки, мать крайне осторожно выглядывает за дверь. И вдруг она, словно помолодев, кидается вперёд.
— Ура! Лапочка моя!.. Нашлась! — слышны умилительные возгласы с балкона.
— Да она и не терялась, — сам себе под нос сообщает Аркадий.
Мать возвращается в комнату с не просохшими от слёз глазами, но уже торжествующе улыбаясь. Кошку она держит на руках, крепко прижимая к груди, точно маленького ребёнка.
— Много ли человеку для счастья нужно, — констатирует, глядя на неё, Аркадий.
Демонстративно толкнув его плечом, мать уходит, высоко задрав подбородок, и специально плотно захлопывает за собой дверь, которая всё равно почти сразу вновь приоткрывается из-за сквозняка.
— Ну вот, — Аркадий сокрушённо опускается на кровать, прислушивается, хмуря брови.
Слышно, как на другом конце квартиры мать продолжает сюсюкаться с кошкой:
— Обидел, обидел нас, гад такой... Ничего, ничего... Мы, мы ему...
Аркадий опять ложится навзничь, и вновь возникает проблема с пристраиванием затылка. Мать затихает.
— М-да, — говорит Аркадий сам себе, — теперь ещё и кровная месть.
Равнодушно сделав этот неутешительный вывод, он смежает веки. Свет в комнате