Чемодан

Шурик Лесин свои фамилию и имя не слышал до пятого класса из уст своих одноклассников, его звали Чемоданом. Ещё в третьем с парты с грохотом слетел его ранец, но учительница попросила немедленно убрать Ч Е М О Д А Н. Шурик не обиделся и стоически воспринял необычную кличку. Сначала он вздыхал каждый раз, услышав необычное для себя обращение, а после привык. Но через два года категорически отказался идти с ранцем.
- Что же тебе с моей рыночной сумкой идти учиться? – предположила мать.
- Да хоть с чем, хоть с чемоданом!
Мать конечно знала, как называли его сына за глаза и сверстники, и, бывало, родители на собраниях. Пыталась заступиться, но поняла, что это только вредит ситуации.
Она поднапряглась с финансами, которых, как правило, всегда не хватало, и купила модный рюкзак с множеством карманов и карманчиков.
«Можно раскидать мелочь, чтобы что-то сохранилось до школьного буфета», - приветствовал приобретение сын.
В октябре, когда теплые и солнечные дни стали редкими, когда во вновь организованном из других пятом «А» привыкли к новичкам, Шурик решил после уроков зайти в библиотеку.
Но она была закрытой, а около двери стояла новенькая. Лиза Терентьева. Шурику она понравилась с первого взгляда. Но дальше такого первичного проявления симпатии он не знал, что делать.
- Ты тоже пришёл за «Мифами Древней Греции»? – спросила Лиза. – А Вера Фёдоровна обещала вернуться, когда закрывала дверь.
- Она придёт…
- Давай присядем, - предложила девочка.
Она указала на скамью, принесённую со школьного двора, выдерживающую десяток ребят, когда они наблюдали за соревнованиями по баскетболу.
Для двоих она оказалась огромной и расстояние между Шуриком и Лизой заняли их рюкзаки.
- Ты раньше у нас не училась…
- Я приехала из Москвы.
- А что там плохо?
- С чего ты взял? Ты сам хоть раз был в ней?
- Мама возила к профессору. Я был слишком полным.
- Толстым или полным?
- Не знаю, Кабаном меня называли…
- Похудел?
- Ага.
- А как теперь называют?
- Никак…
- А мне говорили, что - Чемоданом.
- Это ещё кто говорил? И чего это ты обо мне расспрашивала?
- Да, выбирала с кем мне из мальчиков дружить.
- Выбрала?
- Да!
- И с кем?
- Не скажу!
- Ну и не надо. У вас, девчонок, семь пятниц на неделе…
- А сегодня как раз пятница! И никакой ты не Кабан, не Чемодан!
- Дождалась, не убежала? – услышали они голос Веры Фёдоровны, которая открывала библиотеку. – Тебе, мальчик, тоже Мифы? Но остался один экземпляр. Есть, правда, в специальном сборнике…
- Нам одну дайте, на меня, - сказала Лиза. – Мы с Шурой дружим…
И когда им выдали книгу они уже вышли как будто знали друг друга давно.
- Тебе куда, Шура?
- На Челюскинцев?
- Ой, а мне чуть дальше, на Краснопольскую!
- А у меня там тётя живёт. В третьем доме.
- Это мой дом!
Всё складывалось удачно для их дружбы. Маме Шурика, работавшей в больнице, было удобно, когда сын в дни дежурства оставался у её сестры Галины Артёмовны. А та всегда была рада племяннику.
В дни зимних каникул Лиза уехала в Москву к отцу, который был в разводе с мамой подружки, но очень любил дочь. Одноклассница оставила Шурику свой сотовый телефон, и они каждый вечер рассказывали друг другу о прошедшем дне. Это были восторги детей по поводу чего-то нового, совершенно пустяшного с точки зрения взрослого человека. Это были нелепицы, над которыми и не посмеёшься, если задуматься о них всерьёз. Но уходящее детство, словно ритуал взросления упрямо требует легкомыслия, потому что ему и нужна лёгкость жизни, не отягощённая сложными чувствами.
В школе они не садились рядом, не досаждали друг друга взглядами, ничего не укрепляли клятвами, просто после занятий шли вместе, смеясь и радуясь дню. Им не нужны были друзья и компании кому-то поклоняющихся сверстников, они не требовали к себе особого внимания, потому что всегда знали, чему их учат и что хотят от них учителя. Ими был создан свой мир, чуждый зависти и жажды славы. Лишь однажды, на уроке физкультуры, Лиза сорвалась с каната на спортивный мат, и Шурик быстрее преподавателя оказался рядом, почти подхватив её и помогая встать. Физрук Станислав Иванович похвалил его мужским пожатием руки. С Лизой всё обошлось…
Однажды, в конце апреля, девочка не пришла в школу. Но об этом Шурик не знал, потому что мама накануне отпросила его. В 12 часов он стоял в загсе, где мама расписалась с врачом Игониным, известным холостяком и прекрасным хирургом. Того отправляли в длительную командировку в Австралию, и он накануне признался маме в любви. Три года Шурику предстояло жить у тётки на Краснопольской.
К вечеру ему вызвали такси отвезти домой. Выскочив из машины, он побежал не к себе, а к тётке, точнее, в дом, где жила Лиза. Он не знал, что и подружки не было в школе. На четвёртом этаже выскочил из лифта к двери квартиры девочки, намереваясь звонить до тех пор, пока ему не откроят. Но дверь была открыта, и он с каким-то страхом вошёл в прихожую. В зале стоял стол, за которым сидели люди, они были в трауре и тихо говорили, а Лиза в черной вуали поднялась к нему навстречу.
- Это твой друг, - спросил её мужчина, на которого дочь даже с очень покрасневшими глазами была очень похожа.
Они присели в комнате Лизы и Шурик узнал, что мама его подруги скоропостижно скончалась. И сегодня же папа увозит её в Москву.
 
Александр Лесин, бравый сержант десантных войск, побывавший в горячих точках, возвращался в Смоленск через Москву. Он не торопился. Потому что друг Веня, который «мочил» игиловцев из очень интересного автомата, успел остановить бандита, целившегося в Шурку, сам прозевал пулю в бедро. Он ждал друга в госпитале. И даже вышел сам, опираясь на специально изогнутый костыль.
- Принёс? – шепнул он Шурке.
- В сейфе, - показал Александр на «дипломат».
Они ушли в глухую чащу дальнего сквера и в небольшой беседке, словно специально созданной для тихих встреч, распили 07 hennеssy. И лишь густой дым от сигарет смог обозначить их дислокацию. Наверное, не только, но громкая речь о былом могла привлечь любого постороннего даже с очень слабым слухом.
- Куда ты, друг?
- Пока не знаю. Надо кое-что выяснить из прошлого…
- Девушка?
Александр кивнул головой.
- Трудно расстались?
- Тяжело. Давно, ещё в школе…
- Она в Москве?
- Не знаю, отец у неё крутой, в министерстве работал…
Он махнул рукой.
- Запретил встречаться?
- Кажется он хотел для дочери иную судьбу, чем быть рядом со мной. Да и кем я был? Чемоданом!
- Чего, чего? Чемоданом? Да ты Саквояж! Кстати, есть что у нас еще?
- Пить есть, закусить нечем!
- У братвы только ленточки от берета в зубах!
- Вениамин Семёнович, вы здесь?
Они увидели, как к ним, перебежав лужайку, направляется медсестра.
- Елизавета Викторовна, как вам удалось найти нас, вам бы тоже в десант! – засмеялся Веня.
- Нашла, да не одного, а с какой-то братвой, - бодро ответила девушка, намереваясь покончить с безобразием спаивания больного, и осеклась. – Это вы его, - указала на Александра рукой, - назвали Чемоданом? Его?
Она остановилась и зашептала:
- Шура, Шура, дорогой мой! Нашёлся! Мой Шурка!
Десантник, ещё не снявший форму, сделал, наверное, самый дальний через перила беседки прыжок, на какой были способны его, хоть и подвыпившие 76 килограммов веса, оказался рядом с медсестрой. Он обнял её маленькую, хрупкую, но так знакомо пахнущую ещё теми, школьными волосами, приговаривая:
- Вень, вот она, с Краснопольской, вот она моя подружка по классу! Лизка ты моя, затерявшаяся! Родная моя!
Давно уже ушёл Вениамин, подтягиваясь за костылём, отчаялись уже найти медсестру хирургического корпуса, а они, молодые, стояли обнявшись, пропуская через себя годы незнания и тоски, годы веры и любви, о которой они, дети, когда-то лишь догадывались…