и каждый убывающий час... Твой сын... Продолжение.
Богатые тоже... думают... 2- часть и каждый убывающий час..
Максиму не хотелось возвращаться туда, где ждала одна пустота. Он поехал домой, но подумав, оставил своего ненаглядного друга у обочины, и решил немного пройтись по аллее из столетних сосен, в очередной раз, пытаясь детально разобраться, как жить дальше, хотя, в душе было выстроено уже все давным-давно, но угнетал тяжёлый груз безотчётного чувства долга, о котором ещё явственно не говорили, но в воздухе незримо витал его неистребимый дух. Молодой человек обладал одним из ценнейших дарований, с неослабевающей любознательностью наблюдать за течением жизни. Свежесть внутренних ощущений не только не улетучилась, но, напротив, возрождалась с каждой утренней зарей. Именно эти чувственные качества позволили ему воссоздать в абстрактном воображении картину жизни, к которой он стремился всем своим существом.
Домой явился далеко за полночь… Чтобы никого не тревожить, на цыпочках проник в свою комнату. Еще долго стоял перед открытыми настежь балконными дверями, вслушиваясь в ночные звуки. Утром, поздоровавшись, чмокнув в щеку кормилицу, спросил: – А где все? Все – это отец, а мать… …любимого друга, единственного, который понимал его, как никто они похоронили два года назад. – Куда-то раненько так умчался, и даже воды не попил…— с недоумением пожала плечами кормилица Марусенька, накрывая на стол, и ласково оглядывая любимца. Покормила его завтраком и, вслед уходящего, перекрестила.
Со свинцовой тяжестью на сердце, Максим отправился в головной офис. Сказать там ему было что, но поймут ли, примут ли его важные доводы и решения? Лицо секретарши Люси было похоже на воздушный шар из раздутых губ с большими глазами навыкате. – Доброе утро, Люсенька! А шеф у себя? – Ой! - не зная, что делать, засуетилась... – Вы только, пожалуйста, никуда не уходите. Отец просил уже вас срочно вызвать, но сейчас к нему пожаловала девушка. Они уже с каким-то мужчиной месяц назад принесли сюда свой проект, и теперь буквально не дают покоя. Постоянно терроризируют шефа, — с нескрываемой опекой о кормильце, подобострастно сокрушалась девушка.
Внезапно дверь кабинета распахнулась... – Как это отвратительно, что вы в любой смазливой девчонке видите только претендентку на участие в ваших непристойных, грязных, циничных конкурсах силиконовой псевдо красоты. И даже не удосужились проанализировать проект, чтобы иметь право о нем грамотно судить, — с горечью презрения девушка высказалась вглубь кабинета. – Оля?! — удивлению Максима не было конца. – А-а, это опять вы? — и, кажется, даже не удивилась, так была возмущена тем, что произошло за массивной дверью. – И вы сюда? Не советую. Ничего путного здесь вам не скажут, и думаю, не помогут. Там на уме одни развлекательно - разлагающие мероприятия, — и стремительно пошла к выходу. – Разрешите, я вам позвоню сегодня... — но она уже его не слышала.
В кабинете царило раскаленное чугунное безмолвие. Игорь Петрович, сидел в высоком кресле нахмурившись, и, даже не поднял глаз на вошедшего. – Доброе утро, отец! Мы с тобой сегодня ещё не здоровались. Ты раньше времени убежал на работу... – Максим, ты ведёшь себя так, словно ничего не произошло... Как ты посмел так подставить отца! Выставить на посмешище перед всем коллективом, и, теперь делать вид, что ничего особенного не случилось! Этому тебя там учили, куда я вбухал столько денег? – Я не понимаю о чём ты... В чём тебя подвёл, того не желая? – Да, я не предупредил, что хочу представить на торжественном мероприятии своего сына и приемника, которому решил вручить полностью бразды правления, надеясь сделать приятный сюрприз, но ты, оказывается, пренебрёг важным событием для твоего отца. – Отец, я благодарю за высокое доверие, но тебе не кажется, что прежде, ты должен был обсудить со мной. – Это с кем я должен консультироваться?! Со своим отпрыском, в которого вложил столько средств, обучая его в лучших вузах мира, чтобы в дальнейшем он мог продолжать мою деятельность?! – Ты должен быть справедливым, относительно затраченных средств, если уж так тебе хочется меня поставить этим на место. Вероятно, ты забыл, что почти все обучение оплатил мой дед - мамин отец, от которого ты получил эту компанию. И, ответь, пожалуйста, для чего вы меня натаскивали в высшей Парижской академии изящных искусств, прививая хороший вкус, новаторство, изобретательность, чувство стиля? Развивали познания в архитектуре, моде и дизайне, достижениях науки и философской мысли, самой изысканной кухне и лучших винах. – Но это были причуды твоей матери, которая всегда пребывала немного не от мира сего… – Отец, а я помню, ты когда-то гордился этим её «Не от мира сего», говорил, что на фоне твоего вечного окружения, не всегда достойного, она сияла ярким лучом. Ты сам так любил неоднократно это повторять. Искусствовед с большой буквы, признанный во всем мире. – Да, это так, но я собирался воспитать в тебе мужские склонности, поэтому ты получил образование в Гарварде, ГДЕ УЧАТ УПРАВЛЯТЬ ФИНАНСОВОЙ ВСЕЛЕННОЙ и политикой. – В любом случае, ты должен был подробно поговорить со мной о своих намерениях, прежде чем выходить на подиум презентовать меня. У сына твоего тоже есть планы, пристрастия, представь себе. Тебя влечёт губернаторское кресло? Превосходно, но есть же заместители, которым ты доверяешь – твои соратники. – Это не тебе обсуждать!- взорвался Игорь Петрович. – Но кому же, если не единственному сыну, которому собираешься доверить свое детище?! – удивлённо воскликнул Максим. Я всегда гордился твоей силой духа, открытостью, ясным прозрачным мышлением. Ты мне всегда был понятен. Но что стало с тобой теперь?! Ты ко всем и всему стал нетерпим. Что с тобой? Зачем ты так теряешь себя?! Ради чего и кого?! Да, я много лет жил без вас… тебя, но всегда вела меня вверх любовь к моим родителям. Благодарность, что позволили так объемно и широко постигать себя. Я старался изо всех сил соответствовать вашему доверию. А теперь ты стремишься поставить меня в один ряд с людьми, стремления которых мне абсолютно понятны, но тем и неприятны. Ужаснее всего – люди, являющие собой абсолютное ничто. С жизненным базисным вектором - РАБ. Стремительно падая балластом с высоты, они прихватывают за собой всех тех, кто связан с ними одной связкой. Да, пробуждать из руин вектор - ГОСПОДИН своей жизни требует невероятных усилий. Зачастую против силы требуется слабость, а против могучих, требуются некрепкие. Но для этого необходима сила духа, но как её культивировать в себе, знают редкие личности. И бездна справедливых, хотя циничных по сути, формулировок, более парадоксальных даже, чем циничных, что в любом человеке проживает пламенный революционер. Ему постоянно нужно кого-то подвергнуть наказанию, пустить кровь, оправдывая это жестокое действо благими намерениями для эффективного оздоровления общества. Измазавшись по уши в крови, и слякоти — привести общество за уши к ЧИСТОТЕ. Ничто, к примеру, так не способствует сближению мелких и неудовлетворённых душонок, как сознание совместного бессилия. В дремучей глубине души они предаются мечтам, чтобы их оставили в покое. Нет ничего страшнее, чем посредственная серость.
Такие, оказываются, вынуждены вырубать великолепные леса, чтобы прокладывать длинные, прямые дороги для удобства. Вдумайся в это! Не изначально задумываясь, как много утрачиваем при этом в безмолвной красоте. Ведь все, что способно было передвигаться, пульсировать, дышать: шум ветра в верхушках деревьев, солнечные всплески, освещающие день – музыка природы. Мерцающие звёзды, разрывы молний, щебетание птиц, жужжание насекомых, шуршание листвы, голоса любимых людей — это музыка, дающая других людей. Неравнодушных, живых, думающих, доказывающих. Даже надоевшие, настолько привычные звуки: скрип дверей, шум в ушах среди ночной тишины — есть музыка нашей жизни. Её надо всего-навсего захотеть услышать. Мы живём, умирая каждый день, но ещё и, обязаны бороться каждый день. И лишь тогда окажемся полны жизни, и нам не надо будет задаваться вопросом: «Ради чего мы живём?» Станем жить, потому что, просто ЗДОРОВО — ЖИТЬ. Сумрачными все времена делают мрачные люди, с уродливой, нарушенной психикой.
– Но, я, сын, тешу себя надеждой, что мне удалось выстоять все-таки, не поддавшись таким страшным порокам разрушения? И, вероятно, это прозвучит цинично, но почти уверен, что через XL веков, все будет так же: безнаказанно грабить друг друга, нарушать супружескую верность, обводить, обольщать, резать… С остервенением вгрызаться друг другу в горло, снимать кожу… И не будут изобретены радикально новые способы напиться в доску. Нам только грезится, будто мы обзавелись каким-то опытом в жизни, но оказывается, что ничего-то ты не знал, не видел… Проживал за придуманным, удобненьким занавесом чистых иллюзий, из ткани, созданной усилиями твоего собственнического ума, и за этой завесой не разглядел отчётливо уродливую физиономию действительности. Если бесспорные факты бесцеремонно опрокидывали теорию, они же, не мудрствуя лукаво, отрицали их. Мы не всегда делаем то, что нам хочется. Попросту живём… Но одно дело простенько жить, а другое - уметь чего-то хотеть. Для меня, главное, не уставая, желать и проживать. А все остальное от меня не зависит ни в малейшей степени.
– Отец, я благодарен тебе, что всё-таки позволил мне высказаться, и так открылся предо мной! Я всегда мечтал об этом. Чтобы ты долго слушал меня, понимая, даже если не всегда принимал… Но нет, и не может быть, ничего общего между самой банальной идеей мучительных терзаний и живым существом, которое испытывает его на себе, истекая кровью. Как и я испытываю. Так же, как и нет ничего общего между беспокойной мыслью о смерти и тем, что испытывает тело, корчась в конвульсиях предсмертной муки. Слова, отец, и безграничная мудрость, часто лишь жалкая игра мимов из театра ужасов, что демонстрируют свои театрализованные действа в погребальном сиянии реальности.
В этом спектакле — жалкие человечки… существа из плоти и крови в отчаянном и тщетном усилии цепляются за утекающую жизнь, а её, эту жизнь, как вода камень, подтачивает каждая секунда, минута, час… каждый убывающий час. Я хочу постараться быть счастливым вместе с ними, на их лад, а затем на свой. Понимаешь, на свой! Два счастья дороже, чем одно. Когда представляешь, что не ты один — одинёшенек в болванах, заключаешь мир со
«В этом спектакле — жалкие человечки… существа из плоти и крови в отчаянном и тщетном усилии цепляются за утекающую жизнь, а её, эту жизнь, как вода камень – подтачивает: каждая секунда, минута, час… каждый убывающий час».
И этим все сказано.