В палате никого не оказалось. Медицинская сестра сказала, что больные сидят, либо гуляют в саду.
– Оленька! – ещё издали увидел, и попытался проворно встать им навстречу, но закружилась голова и, обмякнув, стал падать на подоспевшего Максима. Он подхватил его, и помог опуститься на скамью.
– Ну, зачем же так?! Вам же нельзя волноваться… — забеспокоилась не на шутку Оля.
– Внутри все ходит ходуном, не находя места, и я не могу им запретить, моя милая девочка.
– Здравствуйте, Иннокентий Павлович! — подсев рядом, Максим слегка обнял за плечи взволнованного профессора.
– Приветствую вас, молодой человек! Приветствую, и, как я понимаю, вы тот самый, кто возвратил моего сына к жизни, а значит и меня. Мне уже донесли, потому и места себе не нахожу… Все устремляется наружу заключить в объятия, отблагодарить. Да разве мыслимо как-то за такое отблагодарить?! Все будет ничтожно, беспомощно перед подобным человеческим поступком.
– Ну, во-первых, возвратят к жизни врачи, а я лишь несколько их поддержал, а во-вторых, вы уже сами отблагодарили. Задолго до того как возникла эта печальная ситуация с Дмитрием... И теперь я ваш должник.
От услышанного Иннокентий Павлович словно онемел... Долго вглядывался в них, ничего не понимающим взглядом. Оля удерживала его за руку и ощутила, как они моментально стали влажными, а он, засмущавшись этого, потерялся, пробуя освободиться из плена её пальцев. Почувствовав смятение, девушка вынула из сумочки бумажные салфетки и промокнула ему ладошки, остальные положила в карман больничной пижамы. C признательностью положив седовласую голову ей на плечи, он тихо заплакал.
Максим встал перед ним во весь рост.
– Позвольте мне, объясниться перед вами. Понимаете, обучаясь за границей, я нередко слышал унизительные высказывания о России. Но, к моему печальному сожалению, чаще всего они были справедливыми, относительно полнейшего упадка нашей глубинки, её заброшенности… Невыразимой безвыходности в лицах людей проживающих там. И всю, пусть еще не очень длинную жизнь, меня сопровождала картина, написанная моим детским воспоминанием.
Я часто гостил у бабушки, маминой матери в Сиреневке, но там ничто не возбуждало ощущений, идущих от ароматной сирени… разве что разлагающийся запах неизменного зловонного навоза в атмосфере и душах людей. Непроходимая грязь, обвалившиеся заборы, перекосившиеся домики, но больше всего подавляло, что выйдя из этих безрадостных, опустошающих нутро жилищ, людям и выйти было невозможно... да и некуда. Распластавшаяся перед домами слякоть, не вдохновляла на выход из конуры… Захудалая лавка и клуб – это скопище хмельных, грязных, скверно выражающихся мужиков и хлопцев, через которых безуспешно пытались прошмыгнуть девушки, чтобы их не поспели непристойно осыпать ласками, хапнув за интимные места, навечно похоронив в них грёзу о чем-то девственном, возвышенном, романтичном.
Все увиденное и услышанное мной в то время до такой степени разнилось с тем, о чём мне читали, а читала мне мама очень много. Рассказывала о жизни, какую я, пока, мог наблюдать лишь у себя дома, но не мог понять, почему же вокруг все не так?! Сокурсники - соотечественники за рубежом, в подавляющем большинстве, грезили лишь безбедной жизнью в отдалении от родной земли, и, цинично планировали, как они изначально будут создавать свой капитал на Родине, а проживать его, и существенно обогащать, приютившую их державу, которая, якобы смыслит, что есть такое красота, цивилизация. Во мне же все решительно протестовало, и, непостижимая боль не давала упиваться забугорной жизнью, а неодолимо тащила сюда, вынуждая думать…
Размышлять, и ещё раз размышлять, о возможности совершить хоть на маленькой площади оазис культуры, продемонстрировать, как на этом месте можно образовать такую же, и даже более существенную красоту, тем более что Российская природа уже все произвела без нас. Ей только бы следовало не мешать. Она наилучший художник, музыкант, поэт и архитектор. И у меня, постепенно стал вырисовываться мысленный проект, а когда уже завершал обучение в Гарварде, то была почти составлена экономическая формула, предварительная смета его.
Рассчитывал ли на компанию отца? Да, в некотором смысле, ибо ещё не знал, как он отнесётся к моим планам. Хотя, отец умный человек, но на нём сказались уж сегодняшние реалии времени и обстоятельств, окружавшие деятельность, диктующие свои права. Мне было легче воздвигать, пока ещё свои воздушные замки, а он занимался совершенно реальными делами, и вплотную испытывал на себе проявления человеческого фактора, при чем, не всегда приятные. А ведь ничто так не мешает внедрять, что-либо путное, как его величество — человеческий фактор. У меня же, пока, все было в голове и сердце.
Но благосклонная фортуна преподнесла встречу с Настей, и превосходным музыкантом Никитой, а они, в свою очередь, мне презентовали на судьбоносном блюде вас, Иннокентий Павлович, с проектом, полностью выражающим все мои надежды, мечты. Когда его штудировал, то казалось, что я вместе с ребятами: Олей и Димой пребывал в вашем обществе, выстраивая совершенно новую, безупречную, уважающую личность – Россию.
Замолчав, он взволнованно стал ходить... туда-сюда. Оля гладила руку Иннокентия Павловича, а он, в свою очередь, глядел на Максима детскими ошеломлёнными глазами, не доверяя собственным ушам. Словно ему сказывали давным-давно виденную сказку, живущую в его больном сердце много лет. Но небылицу, какой не суждено было никогда сбыться, а от этого приближающийся финал жизни, делался все тяжелее и горше. Неужели так предстояло уходить из жизни достойному человеку? Нет, он должен видеть, что проживал не зря, и кратковременное присутствие на земле, хоть что-то изменило к лучшему, и он сумел оставить чистый след.
– Большое спасибо, сынок, хотя бы за эти слова, — тихо проговорил он. Хотя бы за них… Хотя бы… Я и слов-то таких ни от кого не слыхал, а особенно от тех, кто хоть каким-то образом влияет на все, так точно и живописно вами определенное в слова.
– Нет, нет! Это вам спасибо. Я пришёл на выручку вашему сыну, но это лишь только то малое, что вы заслужили. Отец ожидает моего отчёта по исследованию вашего проекта, а я готов теперь, как никогда в жизни. Полностью готов. Мне сейчас не только есть что сообщить, но и продемонстрировать, а также, рекомендовать единомышленников, таких же одержимых одним единственным желанием. Более того, вы мыслили гораздо шире, чем отображено в проекте, и я, изначально хочу упрашивать ребят незамедлительно, подключиться вместе со мной к работе. Олю прямо сейчас, а Дмитрия, когда поправится.
Понимаю, что вас пока нельзя беспокоить, но если мне неизбежно придётся принять дела моего отца, а скорее всего, их приму, ибо только так реально смогу претворить в жизнь наши мечты, то вам смогу предложить место, и неизменный большой кабинет опытного консультанта архитектурного отдела.
– Мой молодой друг! Я теперь не в том состоянии, чтобы что-то возглавлять и прочее… Разве, кое- что подсказать… И мои коллеги, весьма и весьма сведущи во всех тонкостях.
– Нет, нет! Оля в разговоре упомянула, что вы всегда мечтали воссоздать на ватмане мысли о животноводческих, агропромышленных комплексах, которые необходимо сооружать по последним технологиям в первую очередь, а уж после возводить дома. Чтобы животные стояли не в навозе, а людей не оскорбляло бы их рабочее место.
Вы уже тогда размышляли об энергосберегающей технологии очистки сточных вод от органических и биогенных загрязнений за счёт использования погружного насосного, перемешивающего и аэрационного оснащения. Чтобы система канализации и удаления навоза снабжала непрерывное удаление навоза из мест кормления и водопоя животных. О системе, состоящей из решетчатого пола по всей площади навозных ходов с подпольным гидросмывом, самосплавом или автоматическим устройством очистки подпольных каналов от навоза с помощью транспортёров. Но в наше время, есть уже более конструктивное, и довольно современное решение этих проблем. Я бы хотел дополнить ваш проект дальнейшей разработкой этой темы – основополагающей. Позже, на защите проекта перед соучредителями компании, будете представлены вы все, я непременно разовью свою мысль.
Оля в изумлении смотрела на Максима: «Он не только исследовал проект, но ещё и ухватил вскользь высказанную ею мысль! Оказывается, богатые тоже могут думать», - промелькнуло в голове.
– Мы поговорили с вашим лечащим врачом, и он поддержал наше предложение, отвезти вас в хороший реабилитационный санаторий, - продолжал Максим обезоруживать и удивлять бедного профессора. – Отправляем вас вместе с супругой после операции Дмитрия, а она уже завтра. Санатории, рекомендованные доктором, мы детально обсудим позже вместе с вами, а сейчас отдыхайте от нас.
– Как, операция уже завтра?! – он словно бы и не слышал о своём лечении, и предполагаемом отдыхе, а в голове звучала лишь одна услышанная фраза: «Завтра операция».
– Да, да! Вы не тревожьтесь. Все будет хорошо. Надейтесь и верьте. Нас много, и мы заставим НАС увидеть и услышать.
Проводив Олю, Максим ещё некоторое время в задумчивости бродил перед домом. Он увидел в окне встревоженное лицо Марусеньки и заулыбался. На сердце стало тепло и уютно: «Ждёт меня!» — пробежала теплая мысль. Вздохнув, отправился домой.
Отец, как это ни странно, уже сидел перед камином с любимой трубкой, и нетерпеливо поджидал сына.
– Максим, где тебя носит?
– Добрый вечер всем! – чмокнул в щёку довольную кормилицу. – А я и не предполагал, что ты так рано можешь вернуться? Ну вот, целиком и полностью в твоих лапах, — промокнув губы о макушку отца, уселся в кресло напротив.
-Так, дело не пойдёт, милки! — запротестовала Маруся. Все тары–бары–растабары, только после мытья рук, через мою столовую, а уж потом разговоры. Мужчины, переглянувшись, безоговорочно покорились, и двинулись по указанным маршрутам.
Беседа у камина продолжалась до утра, тем более что предстояли выходные, и они решили всей семьёй отправиться в колумбарий, где покоился прах Наташеньки и её отца. Родители Игоря Петровича ещё радовали своим несгибаемым жизнелюбием, хотя им уже
Богатые тоже думают, или... Долгая дорога к тебе, Россия..
Заключительная часть.
Спасибо!