Не уходи
Весна распахнула настежь окна моей души. Стремительно влетел в нее свежий ветер перемен. Зачем?
Можно мою счастливую жизнь заморозить на веки вечные, ничто не меняя в ней? Нельзя…
На следующий день было назначено празднование дня рождения моего мужа, ему исполнялось пятьдесят. Когда-то мне казалось, что это очень много, но позднее я поняла, что в пятьдесят все еще впереди. У него, у нас. Мы вместе давно. У нас взрослая дочь, которая живет далеко. Очень далеко, и видимся мы редко. У нее своя жизнь.
Папе ко дню рождения наша девочка прислала уютный махровый халат. Я его с удовольствием носила (наш папа растолстел).
Суетными и хлопотными выдались минувшие дни. За бытовой неразберихой, гоняющейся за мной с утра и до вечера, упустила главное: не подготовила приятного сюрприза для любимого! Пригласив на юбилей нужных людей, друзей и родственников, выбрав банкетный зал и составив сложное меню, я замоталась, запыхалась – и не купила подарка!
Пришлось по возвращении в город пройтись по магазинам. Я отправилась без водителя. Хотелось тишины. Как когда-то, как раньше…
Купила мужу сандалии. Замшевые. Серые. С открытой пяткой. Ему понравятся, я знаю. Оставила подарок в машине, а машину приткнула красным боком к кованой ограде городского сквера. Пришла в голову сладкая мысль: прогуляться перед сном.
Присев на лавчонку, увидела приближающуюся грузную мужскую фигуру и сразу поняла, что человек, широко размахивающий руками, идет ко мне. «Быть может, это охранник парка? – подумала я. – Наверное, оставила машину там, где нельзя».
Подойдя, мужчина вдруг подхватил меня за локоть и потащил за собой.
– Что вы делаете? – запротестовала я.
– Где ты ходишь? – услышала в ответ.
От недоумения я не нашлась, что сказать. Даже если и сделала что-то не так! Допустим, сбила бампером машины старинную гипсовую скульптуру. Я бываю невнимательной, но мы заплатим.
Дорогой пыталась высвободиться, но человек держал меня так крепко, что свело мышцы руки.
Наконец закончилась аллея, и мы подошли к ограде сквера. За кованой решеткой я не увидела своей машины. На ее месте стояли видавшие виды «Жигули».
«Похищение», – вихрем пронеслось в голове. От испуга я впала в ступор, и меня, как тряпичную куклу, уложили на заднее сидение машины. Говорил мне муж, что рядом с телом всегда должен быть надежный человек, время пришло такое. Что я теперь ему скажу? Как объясню, зачем выехала в город одна? Без охраны?
Кажется, я не сразу прониклась сложившейся ситуацией. С беспорядочно прыгающими мыслями оказаться впихнутой в чужую квартиру – легко.
Навстречу мне выбежал вихрастый мальчик лет десяти и радостно прокричал: «Мама приехала! Где ты ее нашел»?
Свой вопрос он адресовал мужчине. Мужчина ответил: «Где и всегда. Там же».
Я ничего не понимала. Хорошо хотя бы, что меня не повязали по рукам и ногам и не затолкали в рот кляп. Я могла свободно передвигаться в пространстве и говорить. Я попросила:
– Можно позвонить?
Мужчина ответил:
– Звони.
Я обрадовалась:
– А где у вас телефон?
– На тумбочке, у зеркала, – устало ответил мужчина и сел на пол. Мальчик вдруг заплакал.
Я подошла к телефону и взглянула в зеркало. Оттуда на меня посмотрела молодая женщина, державшая в руке телефонную трубку. Оттуда на меня посмотрела не я!
Я закричала…
Очнувшись в комнате с белым потолком и розовыми стенами, мгновенно уловила запах смерти, витающий вокруг меня. Я попыталась встать, но не смогла. Не потому, что мое тело было привязано к постели тугими веревками. Запекло в правом боку, заклокотало внизу живота.
– Тихо, тихо, – услышала я чей-то голос.
– Где я?
– Ты в больнице. В реанимации.
– Почему?
– Мы тоже хотели бы знать, почему.
Говоривший мужчина наклонился надо мной. Он был одет в белый халат, но это был не доктор. Он сказал, что он – следователь. И если я напишу заявление на своего мужа, то его посадят за решетку – надолго. Я спросила:
– А кто мой муж?
– Урод, – в сердцах бросил следователь, а потом добавил: – Ты посмотри, что он с тобой сделал! Когда-нибудь он убьет тебя, а ты все твердишь: «Упала, упала сама».
Из больницы меня выписали поздней весной. Задержалась я там. В этой весне пропустила все интересное, настоящее. Не увидела набухающих почек. Птиц, вьющих гнезда. Травы, пробивающиеся сквозь горячий асфальт к солнцу.
Я люблю наблюдать из окон своей спальни за рождением весны. Медленное пробуждение природы после долгой зимы, всегда напоминает мне, что за черным следует белое, а после плохого обязательно наступает хорошее…
– Как тебя зовут? – спросила я у мальчика.
– Максим, – ответил он и потупил глаза.
– А твоего папу?
– Алексей.
– Хорошо, – сказала я и замолчала. Однако меня мучил еще один вопрос. Как зовут меня и сколько мне лет?
На вид мне лет тридцать пять – тридцать шесть. Не больше. Может, гораздо меньше, просто я плохо выгляжу… Мелкие морщины. Припухшие веки. И подбородок совсем дряблый.
В моей другой, настоящей жизни мне сорок восемь лет, но я никогда не знала, что такое вялый подбородок!
Эта женщина, чье тело вдруг оказалось сейчас моим, вызывает сострадание. Что за судьба у нее?..
– Мама, ты приготовишь мне кушать? – дернул меня за руку мальчик.
– А почему ты не в школе? – удивилась я.
– Уже летние каникулы, мам…
Мне стало жаль этого ребенка. Я приготовила ему суп. И второе. Приготовила, как смогла. Я давно не готовила еду сама. Много лет в нашем большом доме живет бабушка Нюра, она и готовит. Она наша бывшая соседка по лестничной площадке. Когда мы переезжали за город, забрали ее с собой. У нее нет никого. Ни детей, ни внуков.
Господи, что происходит? Где моя жизнь? Где мой муж? Где мой дом? Куда подевался мой любимый, мой уютный дом?!
Я искала его, объезжая все возможные поселки: Кузьмолово, Токсово. И допустимые города: Пушкин, Всеволожск. Я не нашла своего дома.
Я помнила телефоны, которые связывали меня с иной жизнью. Я позвонила по тем номерам, но мне никто не ответил.
Я знала, в каком банке лежат мои деньги. Но забыла коды ячеек.
Мужчина пришел поздно. От него несло машинным маслом. Где и кем он работает? Слесарем? Водителем?
Войдя на кухню, он приподнял крышку одной кастрюли, затем другой и зло сказал:
– Прекращай варить эту бурду. Я есть хочу. Пришел с работы, голодный, а ты налепила морковных котлет!
– Я их налепила не вам, а вашему ребенку.
– Не смей! Хватит!..
Он громко ударил ладонью по столу. Упал, гулко звякнув, стакан. Закачался влево-вправо, стуча гранями, размазывая по столу глоток недопитого чая.
Я выбежала из кухни. Вслед донеслось полушепотом: «Чокнутая…»
Я слышала, как он открывал банку с пивом, что-то резал (колбасу?). Потом звонил по телефону. «Мама, приезжайте…»
Приехала «мама». Несколько раз она назвала меня «деткой». Старая женщина, с изможденным лицом, она чего-то от меня хотела. О чем-то просила. И все время плакала. Я назвала ее «плакальщицей». Вскорости она уехала, на прощание нежно поцеловав меня в щеку. Дома ее ждали курочки, петушки и свинушки, и она не могла надолго оставить без присмотра свое большое хозяйство.
Странно, но приезд «плакальщицы» благотворно повлиял на мою новую жизнь. Свыкшись с мыслью, что какое-то время мне придется прожить в чужом теле, я с покорностью приняла новые обстоятельства: неудобства маленькой квартиры (шаг влево, шаг вправо) и ласкового мальчика по имени Максим.
Меня даже перестало тревожить безденежье этой семьи. Хватает на еду – и ладно. Только как они могут так жить?..
Однако я поняла, что не в состоянии привыкнуть к этому мужчине! К его хмурым полувопросительным взглядам. К его краткой угрюмой речи. К его грубым ладоням с несмываемой тенью глубоко въевшейся грязи. К терпкому запаху его большого тела. Я лучше буду спать на жестком коврике в прихожей, чем с ним в одной постели.
На третий день я так и поступила. Подняв меня с пола, он сказал:
– Еще раз так сделаешь, и мое терпение лопнет. Я упеку тебя в психушку.
Максим расплакался. Я слышала, как он причитал сквозь слезы: «Папа, не надо! Папа, пожалуйста, не надо!..»
Размышляя над происходящим, просидела на кухне ночь, а когда рано утром мужчина ушел на работу, громко хлопнув дверью, я разбудила его ребенка и спросила:
– Твоя мама лечилась в психиатрической клинике?
– Ты несколько раз лежала в больнице, – ответил он мне сквозь сон.
Очень хотелось знать, почему эта женщина попадала в больницу. Малыш вряд ли мог бы дать мне вразумительный ответ на сложный вопрос, и я оставила его в покое.
Однако в закрытый ящик письменного стола я пыталась добраться. В поисках заветного ключа от ящика, перерыла всю квартиру. И не нашла. Зато обнаружила нечто, что насторожило интуицию и взбудоражило воображение. В их доме отсутствовали фотографии!
В моем доме, моем родном доме множество разных фотографий. Они повсюду! Висят на стенах в позолоченных рамах. Стоят на столах в красивых гипсовых треножниках. Хранятся в кожаных альбомах. На тех снимках есть я, мой муж, моя девочка, наши родственники и друзья. По фотографиям можно сложить жизнь. Всю мою жизнь! С грустными и счастливыми мгновениями. А тут…
Просто необходимо проникнуть в этот закрытый ящик!
У мужчины был саквояж, в котором он хранил какой-то строительный инструмент, я видела. Саквояж лежал в кладовой, на полке, между банок с вареньем.
Раскрыв его, на самом дне обнаружила топорик. Славный, маленький топор, которым можно спороть брюхо письменному столу.
Проснулся ребенок. Я не хотела его будить, но он проснулся. И испугался. Невеселая перед ним предстала картина: женщина с топором в руках. (У меня не было других вариантов.)
Полетели в разные стороны щепки, перед глазами замаячила стопка фотографий…
Я всегда знала, что они там! Все фотографии этой семьи лежали в одном месте, в ящике стола.
Ребенок, вцепившись в руки, верещал: «Мамочка, не надо! Не надо! Пожалуйста!»
Нервы у меня не железные и сердце не каменное. И я, хоть и была в миллиметре от настоящей тайны, повернулась к малышу:
– Хорошо, я не буду смотреть эти фотографии, раз ты так хочешь. Но у меня есть к тебе один вопрос. Твоя мама попадала в больницу после того, как рассматривала эти снимки?
– Да…
– Ладно. Тогда я не буду их смотреть.
Мы вдвоем убрали мусор и укутали изуродованный стол нарядной скатертью. Максим повеселел. Бедный ребенок, ему совсем нелегко в этом доме. Что я могу сделать для него? Увезти с собой?
В моем доме хватит места для всех. Но будет ли это правильно? Забрать чужого ребенка, дав ему другую, счастливую, но не его жизнь.
Когда-нибудь я обязательно вернусь в свое тело, а его мама вернется к нему. Когда-нибудь это случится. И, может быть, тогда лучше станет всем?
А пока я гуляла с Максимом по кривой, грязной улице спального района. Глаза малыша радостно блестели, лицо светилось счастьем, но руку мою он сжимал крепко – до боли. Наверное, он очень любит свою маму.
На ужин я налепила пельменей. Я вспомнила, как это делается. Я даже улыбнулась мужчине, сидевшему напротив меня за столом, впервые заметив, что он по-своему привлекателен. Ничуть не грузный, просто очень уставший. И если бы я не годилась ему в мамы и была свободной, то, наверное, смогла бы его полюбить.
Можно обмануть ребенка, можно одурачить мужчину, но нужно ли скрывать истину от себя самой?
В
