Марина открыла глаза в кромешной темноте. Шевелиться не было сил, а мысли в голове текли вяло и были такие же сонные и заторможенные, как и она сама, их приходилось подталкивать, чтобы не сойти с ума в темноте какой-то комнаты огромного дома, куда она попала по своей глупости.
Страха не было, только пить хотелось ужасно. Марина облизала губы и закачалась на зыбком тумане легкого забытья.
Когда же полетела под откос ее жизнь? С какого момента она стала чувствовать себя, как эквилибрист, шагающий по ненадежной узкой тропинке над пропастью, на самом дне которой раскинулась трясина? Чуть сдвинешь в сторону центр тяжести, неправильно поставишь ногу, сделаешь неверный шаг, и камни погребут тебя под собой.
Она шла по краю, по острым и хрупким выступам скалы, старалась балансировать и, как можно осторожнее пройти узкий и опасный участок своей дороги, но знала, что не сможет одна удержать свое тело в нужной позиции — ей нужна была опора. Необходима.
А на кого опереться? Где найти надежный тыл, хоть какую-то уверенность, что при самом плохом раскладе ее не оставят подыхать в болоте, протянут спасительную руку или просто кинут длинный шест, по которому она и сама сможет выбраться? Пока все получалось наоборот: ее топили, отнимая последний глоток воздуха, стоило поднять голову над вонючей жижей, как ее макали в нее снова и снова, а длинным шестом, который мог бы стать спасительной перекладиной, били по рукам, чтобы не хваталась.
Когда все началось?
В тот день, когда она сломя голову рванула из дома, лишь бы не слышать оскорбительные обвинения матери в свой адрес?
Может быть. В тот момент она готова была уехать куда угодно, жить в любой каморке, голодать, но чувствовать себя полноценным человеком, а не второсортным просроченным товаром. Ей казалось, что все получится, стоит только захотеть. Не вышло. «Каждый должен быть кому-нибудь нужен», — кажется так говорилось в старом мультике, а что делать тем, кто не нужен никому? Что делать, когда один за другим от тебя отворачиваются все, кто тебе дорог?
Мать оказалась последней в списке тех, кто отказался от нее. Не стала останавливать, а вроде даже с облегчением смотрела, как дочь торопливо скидывает свои вещи и вещи внучки в большую сумку. Не произнесла ни слова на рев Дашки, которая не понимала, почему им надо уезжать.
А может, тот обманчиво-пологий уклон появился еще раньше, когда после двухлетнего отсутствия, не доучившись на втором курсе столичного педагогического института, Марина вернулась в родную деревню с пятимесячным ребенком на руках? С собой она привезла Дашку — темнокожую девочку, дитя нежной и трепетной любви к Нголо, высокому черному парню из далекой африканской страны.
Когда между ними вспыхнула безрассудная страсть, Нголо уже отучился на последнем курсе того же института, был чествован, как признанная звезда студенческой баскетбольной команды. Марина покорила его сердце на общей вечеринке в честь окончания учебного года, исполнив самбу-кариоку.
Она была неотразима в своем ярко-красном платье с широкой юбкой, которая создавала стремительный огненный вихрь вокруг ее босых ног, парень не смог удержать в узде свой темперамент и присоединился к ней — вместе они взяли такой бешенный ритм, что остальные студенты только рты пораскрывали и окружили их восхищенной толпой, во все глаза глядя на взрывную смесь элементов самбы, румбы и капоэйры.
Летние каникулы Марина провела в волшебном сне, без зазрения совести уверяя мать, что все лето у них практика в детских садах.
В конце августа сказка кончилась — Нголо уехал в свою далекую страну обучать грамоте маленьких соплеменников, о такой мелочи, как прощание с любимой девушкой он не вспомнил. Марина выла по ночам в подушку, накрывшись с головой тонким одеялом, и мешала спать девчонкам — соседкам по комнате в общежитии, которых пока еще не коснулась такая вот, неземная любовь.
Сердобольные подружки уговаривали сосредоточиться на учебе и не думать о Нголо, но разве возможно было забыть взгляд антрацитовых глаз, от которого внутри вспыхивал пожар, горячую кожу кофейного цвета, сильные ласковые руки и обещание всегда быть вместе, что бы ни случилось.
Первый раз ей стало плохо прямо на занятиях, на первой паре. Не обращая внимания на удивленный оклик преподавателя, она вылетела из аудитории и выплеснула содержимое желудка прямо в большую мраморную урну, стоящую в углу широкого коридора. На следующий день она не смогла впихнуть в себя завтрак и свалилась в обморок у возвышения кафедры, когда делала доклад по заданным тезисам, потом обмякла, сидя на лекции в душном конференц-зале, с шумом обрушив на пол свою сумку с коленей.
В течение двух недель, каждый вечер она засыпала, со страхом ожидая утра, а каждое утро зеленела от слабости и неукротимой тошноты. В конце концов, истребив у соседок по комнате все запасы активированного угля, Марина подсчитала свой цикл, купила в аптеке несколько тестов и решительным шагом направилась к врачу делать аборт — это был второй ее поступок, о котором мама не должна была ничего узнать.
Обследование УЗИ показало семнадцать недель беременности.
— У меня только первый месяц нет месячных, — не поверила Марина.
— Бывает и так, — жизнерадостно заверила ее пожилая женщина-врач. — Спортом занимаетесь?
— Только танцами, но это просто увлечение.
— Значит, для Вашего организма — это не просто увлечение, а нагрузка, раз понизился уровень эстрогена. Со спортсменами иногда так бывает.
— Что же мне теперь делать? — недоумевала Марина.
— Рожать, — доктор пожала плечами. — Первая беременность чревата осложнениями при вмешательствах, к тому же, сроки для возможного аборта прошли. Тут и выбирать нечего.
— Я только год отучилась!
— Ну и что? — доктор была невозмутима. — Зато беременным всегда идут на уступки при сдаче зачетов — будете автоматом получать — даже еще лучше, а потом возьмете академический отпуск! Берите заключение и заводите обменную карту у гинеколога. Всего хорошего, не забудьте обрадовать своего молодого человека!
На ватных ногах Марина вышла из кабинета УЗИ.
В общаге порылась на разных форумах молодых мам в интернете и пришла к выводу, что надежда еще есть — вполне возможен выкидыш. Не откладывая в долгий ящик, она записалась в тренажерный зал; каждое утро задолго до начала занятий штурмовала городской парк стремительным бегом, прыгала с крутых горок, занималась танцами до изнеможения, приводя в восхищение партнеров своим темпераментом, но ребенок с генами далекой африканской страны упрямо цеплялся за жизнь.
В один прекрасный осенний день, когда под холодным моросящим дождем Марина месила грязь старыми кроссовками на парковых дорожках, он укоризненно стукнул ее изнутри один раз, несмело. Остановившись от неожиданности, она почувствовала еще один толчок. Несмотря ни на что, ребенок Нголо жил в ней, терпеливо сносил ее выходки и жалел. В тот миг она разрыдалась то ли от горя, то ли от счастья, то ли от жалости к маленькому существу, которого бросил родной отец, то ли — к себе самой.
Небольшой живот появился только после шести месяцев, никто не принимал ее за беременную, никто не делал никаких послаблений на зачетах, а самой ей было стыдно выпрашивать оценки, словно она загораживалась маленьким беспомощным комочком от гнева преподавателя.
О том, что начались роды Марина поняла, посетив рано утром туалет перед своей обязательной пробежкой по парку. Не став никого обременять заботой о себе, она достала заранее приготовленную сумку с документами, обменной картой, сменой белья и вышла из общежития. До городского роддома доехала на автобусе.
Через два часа схваток у нее отошли воды, а вместе с ними на свет появилась темнокожая девочка Даша, вся облепленная беленькими пленками. За все это время Марина не издала ни единого стона.
— Все бы так рожали! — похвалила ее толстая акушерка.
Кожа ребенка оказалась гораздо светлее чем кожа Нголо, словно черный кофе разбавили молоком. Щедро разбавили.
Дашу нужно было одевать и кормить, ей нужны были коляска, подгузники и много всяких других вещей. Марина бросила учебу, начала цепляться за разные подработки, а уйти она могла только часа на два вечером, когда с ее ребенком могли посидеть подруги, но возвращаться нужно было строго к одиннадцати, и она старалась не опаздывать.
Через пять месяцев комендант студенческого общежития решил, что за его молчание нужно приплачивать, но у Марины не было ни копейки лишних денег, тогда ее вежливо, но твердо попросили освободить койкоместо — второй курс института остался незаконченным. Марине пришлось вернуться домой — одна в городе, без крыши над головой, без работы, с пятимесячным ребенком на руках она не смогла бы прожить.
— Шлюха! — мать встретила ее увесистой оплеухой и разбудила Дашку.
— Отродье! — прошептала она, неприязненно разглядывая темнокожую внучку.
Марина стиснула зубы — ей нужна была поддержка и надеяться больше было не на кого.
Четыре года она жила по жестким правилам, работала в магазине уборщицей и носильщицей одновременно. Четыре года слушала упреки в лицо от матери и осуждающий шепот за спиной от своих односельчан, четыре года ходила опустив голову, отбивалась от пьяных одноклассников, которые все, как один решили, что она доступна для свободной любви.
Нголо стал вторым, кто ее предал: ветреный и избалованный женским вниманием — что значила для него ее
Ну хоть живы пока, может, что-то придумают - у них все-таки один биологический мужчина есть)
Мамаша Марины - жесть. Как же бесит это ханжество