ЕЩЕ ОДНА ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

Два человека лежали в темноте и тихонько перешёптывались.
-Ты меня любишь?- Спросил женский голос.
-Да, - отозвался мужской.
-Сильно-сильно?
Мужчина шевельнулся, приобнял хрупкие плечи женщины и только потом, ответил:
-Сильно-сильно. И я буду любить тебя всю свою жизнь…
* * * * *
Они поженились летним днём, в субботу, а ранним утром воскресенья, началась война. Долгая и кровавая Великая Отечественная война. Вскоре, Семён Поляков ушёл на фронт, а его молодая жена Варя, бросив учёбу в институте, заменила мужа на заводе, встав за токарный станок.
-Пригляди  за ней, пожалуйста, - попросил, напоследок Семён, своего заводского товарища Антона. – Боюсь я за неё, одна ведь остаётся.
-Да какой разговор, конечно, присмотрю, - легко согласился Антон. Сам он на фронт особо не рвался. Благо, бронь горкома позволяла секретарю комсомольской организации токарного цеха оттягивать момент призыва до бесконечности долго.
Обещание своё он выполнял старательно. Даже, с избытком. Однажды вечером, когда Варя, вернувшись домой после тяжёлой смены, села писать письмо мужу, Антон заявился к ней, с цветами, вином и недвусмысленными намёками на то, что «его дружбу и расположение нужно бы заслужить»…
Вначале, на лестничную площадку вылетел основательно потрёпанный букет роз, а вслед за ним, выскочил, такой же потрёпанный и красный, Антон.
-Ну и дура! – Успел прошипеть он, прежде чем дверь квартиры Поляковых захлопнулась.
Незадачливый ухажёр подобрал рассыпавшиеся по полу розы и побрёл домой, а Варя, слегка успокоившись, вновь уселась за письмо мужу. Писала она ему каждый день и письма эти, бодрые и трогательные, полные любви и веры в то, что всё страшное вот-вот закончится, грели душу Семёну, придавали ему сил и помогали в трудные минуты. Он перечитывал их  по многу раз, а потом, аккуратно складывал в коробочку из-под леденцов и прятал в нагрудном кармане гимнастёрки.
Варя писала обо всём, о заводе, о пустеющей и становящейся, постепенно прифронтовым городом, Москве, о новостях от друзей и знакомых. И лишь об Антоне и его приставаниях, она предпочитала молчать. Да и зачем мужу знать о том, что его заводской товарищ оказался подлецом? Семёну и без таких весточек, не сладко приходится…
А фронт, между тем, всё ближе и ближе подкатывался к столице. Осенью, завод, вместе с работниками, погрузили в железнодорожные эшелоны и отправили за Урал. В числе эвакуированных, уезжала из Москвы и Варя.  
Вот только до места назначения она так и не добралась. Глубокой ночью, когда эшелон отъехал от столицы километров сто, налетели «юнкерсы» и с неба посыпались бомбы.
Поезд встал. Из вагонов  выскакивали полураздетые, сонные и смертельно напуганные люди. Вокруг царили паника, грохот разрывов, крики, ругань и оглушающий вой пикирующих к земле самолётов. Варя спрыгнула с подножки вагона и, увлекаемая людским потоком, помчалась прочь от железнодорожной насыпи. С неба лил мелкий, холодный дождь, раскисшая земля скользила под ногами, то и дело норовя опрокинуть девушку в черную жижу. С трудом удерживая равновесие, Варя неслась вперёд, туда, где в сполохах разрывов и отсветах горящих вагонов, виднелся небольшой овражек. Скорее бы добежать до него,  упасть навзничь, прижаться к сырой земле и, втянув голову в плечи, замереть, затаиться, с яростью неофита молясь не признаваемому ранее Богу о спасении…
Когда до оврага оставалась всего с десяток шагов, Варю толкнули в плечо. Падая, она успела увидеть обидчика. Её несостоявшийся ухажёр Антон, похоже, даже не понял, кого он сбил с ног. Лицо его было перекошено от страха, он нёсся вперёд, не разбирая дороги, и ничего не видя перед собой.
-Сволочь! – Прошептала Варя, глядя на спрыгивающего в овраг заводчанина. Осознание того, что ей предстоит сидеть с ним рядом в этом, единственном доступном сейчас укрытии, наполнило девушку таким отвращением и гадливостью, что даже ужас бомбёжки отступил на второй план. Варя поднялась, потирая ушибленное колено. А в памяти, словно спасительная палочка-выручалочка, всплыло вдруг воспоминание о  том светлом солнечном дне, когда они с Семёном впервые увидели друг друга…
Парк Горького бурлил от толп гуляющего народа. Варя, со стайкой подруг, порхали от одного аттракциона к другому, катались, потом, сидя на скамейках, ели мороженое и, пересмеиваясь, болтали без умолку. Продолжалось это до тех пор, пока Варя не заметила высокого светловолосого парня, который стоял поодаль и не сводил с неё глаз. Их взгляды встретились и время замерло. Вокруг шумели отдыхающие жители столицы, рядом продолжали гомонить подружки, а Варя и Семён всё смотрели и смотрели в глаза друг друга…
-Где же ты, Сёма? – Прошептала, возвращаясь из плена воспоминаний, девушка. – Где же ты, родной мой?
Ей нестерпимо захотелось  немедленно прижаться к его груди, вдохнуть его запах, услышать его хрипловатый голос. Хоть на мгновение, на один – единственный миг вновь почувствовать себя беззаботной и пьяной от счастья девчонкой из парка Горького…
Где-то в вышине нарастал пронзительный, давящий на уши свист. Варя подняла голову и посмотрела в затянутое дымным мороком небо. Правда, летевшую вниз авиабомбу она так и не увидела. Свист, достигнув своего апогея, резко оборвался, а потом, земля, слева от девушки вздыбилась, и мир вокруг перестал существовать…
* * * * *
Весточки от жены перестали поступать в конце октября, когда Семён, вместе с остатками своего полка, сдерживал немецкие танки под Тулой. Там его и настигла шальная пуля. Очнулся он уже в госпитале, а когда смог поднять голову и осмотреться, увидел лежащее на прикроватной тумбочке письмо. Сердце Семёна тихонько ёкнуло. Первый раз в жизни ему, почему-то, не хотелось касаться этого белого треугольника, раскрывать его и читать. Не хотелось, потому что всем своим естеством он чувствовал - ничего хорошего это письмо не несёт. Он даже не чувствовал, он точно знал. С Варей что-то случилось.
Семён снова покосился на свёрнутый треугольником листок бумаги, а потом, обозвав себя «суеверным болваном», всё же взял его в руки и открыл. Письмо было от Антона.
«Мне горько об этом говорить, - писал заводчанин, - но, на правах друга, я обязан. Дело в том, что Варвара погибла. Наш поезд попал под бомбёжку и…»
Дальше Семён читать не стал. Рука его машинально скомкала  исписанный красивым каллиграфическим почерком лист, а глаза, не мигая, уставились в пустоту. Под сердцем разлилась щемящая боль, а в голове вдруг всплыла сцена прощания, когда висевшая на его шее Варя шептала на ухо горячим, дрожащим от скрываемых слёз голосом:
-Ты только вернись, Сёма. Вернись, пожалуйста, а я обязательно тебя дождусь…
Не дождалась…
На фронт Семён Поляков практически сбежал. Дожидаться, пока заживёт рана,  у него просто не было сил. Он не мог ждать, он должен был идти и мстить фашистам за Варю, мстить за своё потерянное счастье. Мстить, мстить, мстить…
Воевал он отчаянно, воевал так, как умеют делать это только те, кому нечего больше терять, те, кто идёт в атаку не с криками «Ура!», а с именами своих погибших жён и детей на устах. Воевал жёстко, не щадя ни себя, ни врагов. И каждый раз, поднимаясь в атаку, он, словно нательный крестик, целовал жестянку из-под леденцов со стопкой писем внутри…
Судьба его берегла. Войну, гвардии сержант Семён Поляков закончил в мае сорок пятого под Прагой.
А когда, увешанный боевыми наградами фронтовик вернулся, наконец,  домой, в почтовом ящике он обнаружил старый, чуть пожелтевший конверт, со штемпелем казанского отделения связи и датой – 15декабря 1941 года.  Почерк писавшего Семёну был не знаком, однако слова, выведенные на желтоватой бумаге, заставили его застыть истуканом посреди пустой квартиры.
«Здравствуй, мой милый! Извини, что долго молчала. Дело в том, что с нашим поездом случилась неприятность. Его разбомбили. Меня тоже немного зацепило осколком, поэтому, я сейчас в Казани, в госпитале. Извини, что пишу не сама. Осколком повредило какой-то нерв и у меня подсело зрение. Но это не страшно, доктор сказал, что со временем, всё пройдёт. Куда писать тебе, я не знаю, поэтому, отправляю письмо на наш московский адрес. Может, кто из соседей сумеет переслать его тебе, на фронт...»
В голове Полякова, словно бомба взорвалась. Жива! Его любимая Варенька жива!..
И тут же, коварным червем шевельнулась мысль: «Но почему она тогда не дома?» Война закончилась, уехавшие в эвакуацию москвичи давно вернулись в родной город. А Вари до сих пор нет.
И как быть с тем, давним письмом от Антона? С тем, в котором он сообщал о гибели Вари во время бомбёжки?..
Антон!.. Поляков встрепенулся. Ну, конечно же! Если кто и знает о судьбе Вареньки, то это, конечно же, Антон!..  
Семён сбросил на пол свой вещмешок и, выскочив из квартиры, побежал через двор, к соседнему подъезду, туда, где жил его заводской товарищ. Пулей взлетев на второй этаж, он заколотил кулаком в дверь, а когда она, наконец, открылась, то не поверил своим глазам.
Да уж, кому война, а кому… Антона было не узнать. Он повзрослел, раздобрел, налился начальственной важностью. Даже в голосе его звучали теперь, никогда ранее не слышимые властные нотки. Ну, ещё бы! Пока остальные мёрзли в окопах и ходили в атаку, Антон умудрился сделать неплохую карьеру, превратившись в партийного деятеля районного масштаба.
Встреча получилась сухой и натянутой. По всему было видно, что Антон ей не особо и рад. Времена изменились, и довоенным знакомым больше не было места в жизни партийного функционера. Впрочем, Семён на эти нюансы плевать хотел. Все его мысли вертелись вокруг одного – он должен узнать правду. Должен, во чтобы то ни стало… Он показал Антону найденное в почтовом ящике письмо, но тот лишь пожал плечами:
-Да, я видел, как  недалеко от Вари разорвалась авиабомба, видел, как её, окровавленную, тащили на носилках санитары. А мертва она или нет… - Покатые плечи бывшего товарища снова дёрнулись кверху.
-Но ведь ты же утверждал, что она погибла? - Из последних сил давя клокочущую в груди ярость, сказал Семён.
-Ну, значит, ошибся, -  бросил Антон, всем своим видом показывая, что разговор окончен и непрошенному гостю пора уходить.
Поляков даже сам не успел среагировать на движение своей правой руки. Пальцы её самопроизвольно сжались в кулак и, точным ударом в челюсть, отправили Антона в нокаут.
-Тварь, - прошептал Семён и пошёл прочь.
Вернувшись домой, он подхватил брошенный в прихожей вещмешок и поехал на вокзал…
Поиски затянулись почти на год. В военные годы в Казани работало несколько десятков госпиталей, а раненных через них прошло сотни тысяч. Узнать что-либо о девушке, доставленной сюда осенью сорок первого, оказалось крайне сложно. Однако и Семён не собирался сдаваться.  Воскресшая в сердце надежда не давала ему опустить руки, смириться и бросить поиски. И даже, нет-нет, да и пробивающийся иногда голос разума, твердящий о  том, что если бы Варя была жива, она обязательно уже бы объявилась, не мог остановить Семёна и заставить его отказаться от поисков.
Любовь и вера могут горы свернуть. И Поляков их свернул. Он перерыл тонны архивных документов, обошёл десятки учреждений, написал сотни запросов. И, наконец, в самом начале  лета сорок седьмого года получил тот,