Наташа, случилось превращение. Теперь ты Дафна. Хорошее има, если что, мифическое. Все мои произведения отныне будут посвящены Дафне.
Тюрьма, хоть и датская, не самый сладкий сон. Мне повезло хотя бы уже в том, что она, как уже сказано, была датской и сидеть мне было всего восемь несчастных дней. Отсидел севь, день скостили то ли за хорошее поведение, то ли день задержания засчитали в эту восьмерку. Пусть будет восемь суток для ровного счета. В то время я со второй женой и маленьким сыном жил в лагере для беженцев. И утром приносят мне письмо. где было сказано: через две недели явитесь в полицейский участок, вам нужно отсидеть восемь дней. А преступление я совершил полгода назад, немножко все комично. Спускаюсь к начальнице лагеря, показываю повестку в тюрьму, интересуюсь, скажется ли это как-то на моей беженской судьбе. Гитта ее звали, ответила, что просто-напросто отсижу и через пять лет стану чище любого датчанина.
Собираем с женой тюремную сумку: трусы, носки, носовые платки, блок сигарет, из-за которых я и пошел в отсидку, зажигалка, книжка (уж не помню какая), две-три футболки, спортивки Адидас. Восемь дней - гигантский срок, две недели были заполнены энергичным сексом. Когда собираешься в тюрьму, трудно все предугадать, но я вроде все взял. Лагерь вышел меня проводить, собственно вся улица вышла. Я ведь сел как контрабандист: что они без меня курить и пить будут, несчастные?
Да и мне было не веселее. Сел в поезд, контролер спрашивает: предьявите билет. Отвечаю: какой билет, если в тюрьму еду? Не верит: предьявите билет в тюрьму, а то ссажу с поезда. Показываю повестку, он в шоке.
Что совершили, спрашивает? Никого не изнасиловали, не убили? Не побили контроллера? Когда узнает, что сяду за контрабанду сигарет, то успокаивается: какая ерунда, говорит, за такое сажать смешно, докатилась страна. А мне ему возразить и нечего. Вы, интересуется, серьезный контрабандист или так себе, любитель? Отвечаю, что серьезный, беру сигареты коробками по пятьдесят блоков, водку беру, спирт, у меня в беженском лагере киоск. Елки, говорит он, палки, у меня свадьба скоро, нужна водка, коньяк, сигареты тоже помешают. Ладно, отвечаю, если только выйду живым из тюрьмы. Все вам будет. Много лет спустя мы поселились в одном подьезде, а еще спустя столько же много лет он стал жить совсем рядышком со мной. Если я возвращаюсь с работы утром, то пересекаюсь с ним. Он едет на работу, а я иду домой спать. Он меня дружески хлопает по плечу, я его тоже, он падает, но встает с улыбкой. Про него еще будет, чем-то он мне приглянулся, будь гомосеком, взлег бы с ним, но мне по душе женщины лет сорока пяти, плюс-минус двадцать лет. Хотя пусть и пятьдесят, главное, чтобы не столетние. Возвращаемся к тюрьме.
От станции до тюрьмы идти совсем ничего, минут десять, если знать дорогу, а не зная можно пробуждать в городе и полдня. Прекрасно помню, как десятилетие спустя возвращался с женой с работы, время позднее, где-то восемь вечера. Остававливается рядом машина, открывается дверь, молодой человек интересуется, где в нашем городе тюрьма? Рассказывать долго, отвечаю ему, везите нас туда с женой, я покажу дорогу, сидел там в девяносто втором году. Тюрьма хорошо спрятана, боятся, видимо, гнева. На перекрестке останавливаю парня-водителя, говорю, что мы с женой пойдем дальше, а ему ехать теперь направо. Интересуюсь в голове и спрашиваю жену: зачем ему в тюрьму в такое позднее время. Она в ответ качает головой: откуда ей это знать, ведь ни разу не сидела. Продолжаем путь, от тюрьмы до дому всего те же десять минут.
Вспомнилось, как идем с женой Дафной по улице, что вдоль тюрьмы, а из окон раздаются крики: Миккель, привет! Из двориков для прогулок (три их вроде было), тоже крики: Миккель, рады тебя видеть, девушка-женщина жена? Да, отвечаю. Как зовут? Дафна. Прекрасное имя, кричат все дворики и тюремные окошки. Жена Дафна говорит, что такое внимание ко мне ей очень не нравится, но что значит "не нравится?" Это уважение, его заработать нужно. Ей кажется, что в жизни дается просто так, будто я не дрожал перед отсидкой, будто во мне сидят триста бесстрашных спартанцев. Не скрываю, что было страшно, что дрожал, знал, что кого-нибудь может убью и получу гораздо более долгий срок размером в годы. Но обошлось. Об этом завтра.
В жизни страшно все, что происходит в первый раз, второй раз уже не такой страшный, третий раз вообще уже бесстрашный. Люди идут в бой. Страшно? Конечно! И в жизни все именно так, все страшно, налево пойти - страсно, так же страшно и направо пойти, а пряйти еще страшнее. Можно, конечно, замереть, что большинство людей и делает. А можно рискнуть и поставить рекорд, пусть даже скромненький, с мизинчик.
И вот я иду в тюрьму, оттягиваю каждую секунду, в животе все сжимается. Позже уже смотрел фильм, где главный герой проводил сутки до посадки отрываясь как следует. Попросил друга, чтобы тот избил его как слеует, сделал из него урода, чтобы его не изнасиловали в первый же день. Я шел примерно с таким же чувством, но убил бы любого, кто прикоснулся бы ко мне, такой я. Ходьбы было десять минут, но эти минуты я растягивал до долей секунд. Взвешивал каждый шаг, точно он был последним. Об этом все будет завтра.
Еще бы и понять, что вы написали :-( Надеюсь, что ничего страшного. К теме Тюьма вернусь уже сегодня, как высплюсь только. Сумбурно все, но так вроде и интереснее. Или я не прав? Интересно мнение бывших соотечественников, русских людей. Чем автофикш хорош, в него можно вставить все: Крым, выборную компанию (именно КОМПАНИЮ), стать эдаким Прилепиным, чтобы половина женского населения России-матушки завизжала, а другая скромно пригласила бы к себе... якобы на чай. Уже собираю чемодан, прощаюсь с четвертой женой, пишу завещание: все достанется... думаю пока... тому, кто ярче полюбит этого маленького старичка ростом в два тридцать. В шестьдесят лет и в полной потенции, насколько помню, был только Мафусаил. Жена спит, к тому же у нее кровавые дела, так что схожу к любовнице. Она мало спит, меня ждет всякую минуту, всего лишь халат накинуть, одеваться даже незачем. Пойду его накину, как-то неудобно выходить на улицу в одних трусах, хоть они и от Еверласта, тем более, что они в тюремную полоску - оранжевая с черным. Это действительно страшно: человек огромного роста, почти голый, в таких жестких трусах. Еще и не побрит, без обуви, с книжкой в руке (Моби Дик, любимой книжкой любовницы; она обычно говорорит: страница такая-то, пятая строчка сверху; я открываю свою книгу и даю эй ответ, после чего дверь открывается; затем начинается нечто бешенное; такие у меня любовницы; с згеной все проще: голова болит, женские дела, устала, просто поспать бы; вполне понимаю ею, сам бы и рад отдохнуть, но ведь надо блюсти мужскую репутацию; смотри, датский муж, Михаил в шесть утра в одном халате пошел к любовнице, а ты... вот уйду к нему в любовницы, что будешь делать? зарыдаешь небось? у мужчины на глазах слезы облегчения; а Михаил все-таки не железный дровосек, ему и писать когда-то нижно, поэтому пять любовниц и жены ему вполне достаточно).
Все, вздремну чуток... и снова в тЮрьму. Хорошая выходит книжка, а я ведь всего лись ее начал. Мне еще сказку сегодня дописать, талантливая девушка озвучит ее... и все такое. Очень хорошая девушка, не хуже моей сказки. И нисколько не любовница.
; Датская тюрьма нисколько не российская, рассуждать о ней как о российской - смежно. Все детали совсем другие. Пасынок, Артем, сын Август, все четыре жены знают, что я сидел, но для них моя птсидкавыглйдит так, будто я слетал на курорт в Турцию или Грецию. Можно такое представить за отсутствием фантазии. Пусть тюрьма станет курортом, там ведь проживают сказочные люди с великолепными характеристиками, а ведь не так: а ведь не так все, там уголовники, убийцы, страшные люди, не такие, как в русской тюрьме, но все же ставить себя нужно с первой минуты. Оделся сурово, это важно, богато, тоже важно, охранницу предупредил: будет что-то не то, всех убью, все вокруг разнесу, но я и авторитет в лагере был, не дай Бог... Возвращаемся к началу. Я и сдавался гордо, но это ж не все так просто, гордость нужно иметь внутри себя. У меня по жизни масса гордостей. Обсуждали этим вечером вечереом проблему гордости. Говорю: забудь про размер члена, случись ситуация (у меня обычный, 15-17, но есть "яйца", болс, а это разные вещи; смешно дискутировать это, тем более, что на плечах пять любовниц разных возрастов). Бывают такие лит-выплески, редко.
И шел к тюрьме медленно, знал, что нужно поспеть, не опоздать. С другой стороны тоже глупо торопиться, а вдруг я все окружающее вижу в последний раз, Эта старая женщина вдруг через считанные минуты навсегда исчезнет из моей жизни, и эта молодая. Все измененоЧем ближе я приближаюсь к тюрьме, тем более другим, тонким, жестким, стальным я стабовлюсь, У скранки, это прилавок, женщина спрашивает: вы по какому вопросу? Мне отсидеть, отвечаю. Откуда-то приходит улыбчивый полицай, ведет мебя коридорами вверх-вниз, проходим по дворики, затем лифт, после я в камере на троих. Камера почему-то пустая, мне говорят: ваша койка здесь. Ладно, говорю, а приготовился уже ко всему. Но об этом не сейчас, даже гению нужно чуть вздремнуть.
Полагал, что в тюрьме будет страшно. грустно, как-то вообще будет непривычно. Изготовился бороться за себя, будут насиловать, всех порешу. Бабушка забрала зажигалку, дала спочки. Кровать досталась прямо у двери, сверху полка, сумку сунул на полку, сел на кровать, жду насильников. Примерно в час дня дверь открывается, входят один иракец, другой палестинец. Взгляд у обоих испуганный, они полагают, что им снова подселили датчанина. Когда узнали. что я русский, сплясали от от радости. Вы, говорил датчанин, такое гавно. И меня с этим гавном поместили рядом. Михаил, спросил иракец, не будешь протов, если по ночам будем музыку громко слушать? Бомми Эм и Ерапшен. Ночью у нас ор, заключенные стучат в стенки: дайте поспать наконец-то уж. Мо мас трое, к нам даже охранники боятся входить. Я даже в туалет по большому хожу под охраной.
Людмила Троянова приехала проведать: муж в тюрьме, скучает. Папа в тюрьме, говорит сын Август. Сын, жена, говорит папа, полюбуйтесь, это тюрьма. Это вот заключенные, иракец и палестинец. А это охранник, вонючка, какашка, засранец. , у него красивай
А это вот дворик. Мы ходим по нему кружком. Вот я иду, а сзади меня убийца, насильник, и сзади такой же насильник. Спереди идет иракец, наркодиллер, у него красивая жена. Сзади идет палестинец, он огромный. В центре датский охранник, кричит: раз-два-три.
Среди нас, кстати, затесалась одна женщина. Толстушка, села за наркотики. На 8 лет. Собственно раз в неделю жены могут приходить. Приходят.
