Признание

В безупречности сомнений,
В поздний час, в кругу волнений,
Ну, скажи, что я не гений.
Только несколько мгновений,
Потерпи, и чай с вареньем,
Проглоти в бездонном рвеньи.
Прежде, чем прочесть вердикт.
Под ветвями эвкалипт,
Расплатись за чай с зулусом,
Не считай беднягу трусом.
Он был прежде людоедом,
Кушал бедных англичан.
После завтрака по следу,
Неприлично голых дам,
Отправлялся на охоту,
Чтоб кормить своих детей.
С ним великий Бармалей,
В кровожадности жестокой
Не сравнился б нипочем.
Хоть и спорил с Айболитом,
Зверским, стало быть, врачом.

Хоть и не был он пророком,
Не считал зулус пороком,
Пообедать и узбеком.
Не желая спорить с веком,
И угрюмым человеком,
Он согласен был с китайца,
Оторвать на завтрак яйца,
Чтоб сготовить для детишек,
Трех девчат и трех мальчишек,
Недожаренный омлет,
Что живет две тыщи лет,
В черепных мозгах зулусов.
А когда момент простуды,
Приходил незваным к ним,
На шампур садились дружно
И поэт и пилигрим.
А для жидкой доли взвара,
Пригодились и татары,
Их в котел, они наружу,
Будто с бани прямо в стужу...
А на ужин клан зулусов,
Долго жарил двух урусов,
И один из них за скатерть,
Проклиная подлеца,
Поминал зулусов матерь,
Их пречерного отца.

Он кричал запомни, сволочь:
Наши русские придут,
Оказав посильну помочь,
Тебе коки оторвут.
Отомстят и за китайцев,
И за съеденных татар,
И отправят вас, мерзавцев
В санаторию Тар-тар.
Или милостью томимы,
На родную Колыму,
По этапу, по Сибири,
Все исполнят по уму...
А зулус, в печальном рвеньи,
На приличном языке,
То по-русски, то по фене,
Отвечал: мы на реке,
В утро раннее блатуя
У блаженного кремля,
Распивали борматуху,
И ласкали тихо бля.
И менты нас били в почки,
Кулаками и ногой,
Я к себе, безлунной ночкой,
Приползал, ну никакой.
Отучился у Лумумбы
Два семестра, и домой...
Ты, ж меня пугаешь бомбой,
И холодной Колымой.