Как только в этот мир тоскливый волей Высших сил
Пришёл поэт, горючими слезами молча заливаясь,
В безумном ужасе молилась мать, хулила Бога, и не мил
Казался ей весь свет, и к небу вознесла слова, прощаясь.
"Зачем позволил ты, Господь, родить урода мне на свет?
Смешон он, глуп, пристанищем чужих грехов он станет.
Сейчас кляну последними словами эту ночь, рассвет,
Когда был зачат мой неслыханный позор, как тайна.
Средь женщин всех лишь мне одной даны печаль
И ненависть к тому, кого должна любить без сожаленья,
Дышать им. Почему я не могу его в огонь я бросить, жаль
Мне пошлое письмо рождённое, предать его забвенью?
Я стану мстить всегда и всем за проклятое порожденье,
И слепо подбирать оружие, что истребит сие уродство,
Калечить буду жизнь и истязать часами каждое мгновенье,
Безжалостно разрушу я моё с ним удивительное сходство".
Она не поняла: малыш рождён был Свыше небесами в благо.
А мать его из ярости тупой не видя правды, исступлённо
Металась в ненависти крайней и сожжена была под стягом
Греха, в котором в юности своей погрязла оскорблённой.
Дитя ж рождённое растёт в благословении небес великих
Средь ангелов, что охраняют строго жизнь его крылами
Святыми и кормят пищей из нектара и амброзьи полудикой,
Даря дыхание из солнечных живительных лучей под облаками.
С ним ветер свежий взапуски играет, беседует он с садом,
Идёт по жизни с оптимизмом и не знает своего проклятья,
А ангел светлый крестный путь его благословляет, идя рядом,
И плачет, слыша, как дитя невинное щебечет, ищет счастье.
Малыш! Тебе на всём твоём пути поставлены препоны,
Измены ждут тебя и гибель на твоей дороге стережёт.
И каждый встречный в злобе на тебя, твой путь из стонов
И испытаний страшных будет состоять, он сердце жжёт.
В питье твоё и пищу злобные ссыпают мерзость, гниль и яд
И наговорами, проклятьями стараются тебя, счастливого, достать,
Земную жизнь твою испортить возмечтали и тебя её лишить хотят,
Идут по следу твоему и, ухмыляясь тихо, предлагают пострадать.
Внимательным останься, присмотрись ко всем, и даже к близким,
И к той, кто кажется тебе любимой, ведь она к толпе взывает,
Крича, что ты пред нею на колени встал и наклонился низко,
Она же над тобой парит, как гордая богиня, страсти обличая:
"Меня он больше не волнует, я в волне поклонников и обожаний,
Он ниц передо мной, в мольбе безудержной склонился, просит
Пощады и любви, готов он жертве, и к любым моим желаньям,
А я же требую, чтоб он ушёл, претит мне всё, что он подносит.
Мне надоели это скучное общенье с ним, его я видеть не могу,
Ему на грудь я положу с шипами ветку розы, исцарапав кожу
До крови яркой и до боли, как последнему и злобному врагу,
Сама уйду, он даже не поймет совсем, его я больше не тревожу.
И сердце вырву у него, что в трепете передо мной томится,
В последний раз прильнув к нему в экстазе сказочном и обману,
Добычу брошу кошке, пусть играет с ним, с пустым, и насладится,
Пусть рвёт его на части, мне не жалко, я без всякого изъяна".
Страдая, наш поэт простёр в волненьи руки к небесам благим,
Где восседает Повелитель, наш Господь и Царь, Творец вселенной,
Всевышний истребит врагов и защитит друзей, даст право им
Безбедно жить под небом и под чистыми лучами непременно.
"Всевышний к нам благоволит, даёт страданья, утешает лично,
И избавляет от грехов, прощая их при покаяньи нашем вольном,
Страдания дают восторг преодоленья множества преград публичных
И чистые потоки слёз, и закаляют души наши и сердца невольно.
В стране таинственной полки священных воинов всеславных
В пределах дальних, там, где воздыхания неизречённые звучат,
На торжествах небесных, праздниках всесильных и державных
Поэт прославлен будет и воссядет одесную сил, сознанье горяча.
Страдая, он приблизился к обители Господней в славе этой,
Избегнув, наконец, всех скорбей и тоски, и адских страшных пут,
Сплетя из вечности цветной венец стихов и песней по сюжету,
Что Свыше дан по повелению Творца вселенских за скорбный труд
Все драгоценности ничто перед венцом, сплетённым из страданий,
Ни серебро, ни золото богатых стран его затмить не смогут,
Ни красота былых времён, ни кубки за победность из мечтаний,
Каким подвержен был поэт, Творцом хранимый на его дороге.
Венец тот из сияния блаженного небес и блеска солнечных лучей,
Обители Господней всевеликой, сотворившей добрые дела в веках,
Мерцанья Истины и праведности вечной поэтических речей,
Пред ним всё меркнет и тускнеют отраженья жизни в зеркалах.
Послесловие:
Bénédiction. Charles Baudlaire
Lorsque, par un decret des puissances supremes,
Le poete apparait dans ce monde ennuye,
Sa mere epouvantee et pleine de blasphemes
Crispe ses poings vers Dieu, qui la prend en pitie:
— Ah! Que n'ai-je mis bas tout un nœud de viperes,
Plutot que de nourrir cette derision!
Maudite soit la nuit aux plaisirs ephemeres
Ou mon ventre a conçu mon expiation!
Puisque tu m'as choisie entre toutes les femmes
Pour etre le degout de mon triste mari,
Et que je ne puis pas rejeter dans les flammes,
Comme un billet d'amour, ce monstre rabougri,
Je ferai rejaillir la haine qui m'accable
Sur l'instrument maudit de tes mechancetes,
Et je tordrai si bien cet arbre miserable,
Qu'il ne pourra pousser ses boutons empestes!
Elle ravale ainsi l'ecume de sa haine,
Et, ne comprenant pas les desseins eternels,
Elle-meme prepare au fond de la Gehenne
Les buchers consacres aux crimes maternels.
Pourtant, sous la tutelle invisible d'un ange,
L'enfant desherite s'enivre de soleil,
Et dans tout ce qu'il boit et dans tout ce qu'il mange
Retrouve l'ambroisie et le nectar vermeil.
Il joue avec le vent, cause avec le nuage,
Et s'enivre en chantant du chemin de la croix;
Et l'esprit qui le suit dans son pèlerinage
Pleure de le voir gai comme un oiseau des bois.
Tous ceux qu'il veut aimer l'observent avec crainte,
Ou bien, s'enhardissant de sa tranquillite.
Cherchent a qui saura lui tirer une plainte,
Et font sur lui l'essai de leur ferocite.
Dans le pain et le vin destines a sa bouche
Ils melent de la cendre avec d'impurs crachats;
Avec hypocrisie ils jettent ce qu'il touche,
Et s'accusent d'avoir mis leurs pieds dans ses pas.
Sa femme va criant sur les places publiques:
Puisqu'il me trouve assez belle pour m'adorer,
Je ferai le metier des idoles antiques,
Et comme elles je veux me faire redorer;
Et je me soulerai de nard, d'encens, de myrrhe,
De génuflexions, de viandes et de vins,
Pour savoir si je puis dans un cœur qui m'admire
Usurper en riant les hommages divins!
Et, quand je m'ennuierai de ces farces impies,
Je poserai sur lui ma frêee et forte main;
Et mes ongles, pareils aux ongles des harpies,
Sauront jusqu'à son cœur se frayer un chemin.
Comme un tout jeune oiseau qui tremble et qui palpite,
J'arracherai ce cœur tout rouge de son sein,
Et, pour rassasier ma bête favorite,
Je le lui jetterai par terre avec dedain!"
Vers le ciel, ou son œil voit un trône splendide,
Le poete serein lève ses bras pieux,
Et les vastes eclairs de son esprit lucide
Lui dérobent l'aspect des peuples furieux:
— "Soyez beni, mon Dieu, qui donnez la souffrance
Comme un divin remède a nos impuretes
Et comme la meilleure et la plus pure essence
Qui prépare les forts aux saintes voluptes!
Je sais que vous gardez une place au poete
Dans les rangs bienheureux des saintes légions,
Et que vous l'invitez a l'eternelle fete
Des trônes, des vertus, des dominations.
Je sais que la douleur est la noblesse unique
Ou ne mordront jamais la terre et les enfers,
Et qu'il faut pour tresser ma couronne mystique
Imposer tous les temps et tous les univers.
Mais les bijoux perdus de l'antique Palmyre,
Les métaux inconnus, les perles de la mer,
Par votre main montes, ne pourraient pas suffire
A ce beau diademe eblouissant et clair;
Car il ne sera fait que de pure lumière,
Puisee au foyer saint des rayons primitifs,
Et dont les yeux mortels, dans leur splendeur entière,
Ne sont que des miroirs obscurcis et plaintifs!"
