И.А. Бунин: "Настанет день, когда золотыми письменами,
на вечную славу и память, будет начертано его имя в летописи Русской Земли".
Анна и Адмирал
Скрывать зачем... Пусть он узнает,
взгляд Александра уловив,
порыв не сдерживая, Анна
ему признается в любви.
Соприкоснётся явь с мечтою,
качнётся шёлковость небес:
"Вы мне подарены судьбою" -
- прошепчет он сквозь слёзный блеск.
Редел отряд... Бойцов теряя,
клял Адмирал идейный бред:
"Россия, милая, родная,
за что тебе сей тяжкий крест?"
Но... несмотря на безнадежье,
сквозь дым и красную пургу
к единственной летела нежность
и ностальгическая грусть.
Вдали тоскую и скучаю,
любовь безумная моя,
молюсь за вас, переживаю,
желаю трепетно обнять.
Быть рядом с вами постоянно...
Мой ангел, рвётся к вам душа"
- он в перерывах меж боями
писал, её перчатку сжав.
Она, томимая тревогой,
осознавая тяжкий грех,
перекрестившись на пороге,
оставит в одночасье всех.
В период для России смутный,
о привилегиях забыв,
пройдёт сквозь адовые муки,
чтоб в трудный час с любимым быть.
В покрытой плесенью темнице
она впитает ту же грязь...
О том, что он не возвратится,
подскажет ей затворов лязг.
Завоет ветер предрассветный,
проснётся в проруби вода,
молитвой вознесется в небо:
"Гори, гори, моя звезда".
Послесловие:
Утром, на расстреле, на вершине утёса Колчак, стройный, гладко выбритый,
остановил красного офицера..."во всех армиях мира казнью командует
старший по званию" - и сам командовал своим расстрелом...
Перед смертью он исполнил любимый романс Анны " Гори, гори, моя звезда".
В общей сложности в тюрьмах ...за любовь к Александру Васильевичу Колчаку
Тимирева Анна Васильевна провела около тридцати лет.
****************************
Это стихотворение только о любви.
Остальное...пусть изучают историки.
Аннушка...историю оставим историкам...
Повторюсь...это стих о любви...
Ни Вы ... ни я...ни наши родители...не являемся свидетелями того времени...
Николая второго и всю его семью тоже расстреляли... а теперь приносят покаяние...
ошибки не нам изучать и выносить вердикт...
Ну... если подходить к делам с такой установкой, можно всё и всех оправдать. Очень удобная позиция. Не были свидетелями, значит, не знаем, значит, подлежит оправданию. О любви, так о любви.
Они остановились возле проруби. Колчак открыл серебряный портсигар, взял одну папиросу себе, другую дал прапорщику.
Они закурили. Колчак щелкнул портсигаром, закрывая его, и протянул одному из красноармейцев.
-На память, – сказал он.
Папиросы были душистые, асмоловские, но, казалось, горели слишком быстро. Снежинки, падая на жемчужные столбики стремительно нараставшего пепла, чуть шипели. Колчак и прапорщик обнялись.
– Мы готовы, – сказал адмирал красноармейцам…