Как гриб у шатра, как под деревом куст невысокий,
Росла я привольно в старинном зеленом бору.
Мне зыбку качали ветров беспокойных потоки,
Огонь в мою душу вложил золотую игру
Своих языков; а дожди увлажнили мне очи
Затем, чтоб дивилась я злу и радела добру,
Затем, чтобы день переписывать строчками ночи —
Так чернью узоры наносятся по серебру.
Медведя, седого от лет, как серебряный месяц,
И сизого волка костром удалось отпугнуть.
Ржут кони над ними — гадже* это ржание бесит,
Тревожатся люди в деревне — не могут заснуть.
Вон белка орехи грызет и цыган не боится,
И птичьи рулады не могут ее испугать.
Эх, как хорошо по тропинке вглубь чащи пуститься
И ягод в росе, словно слезок цыганских, набрать!
Земля раскалилась от пляски задорного жара,
Мы водим любовь, мы картошку печем на углях...
Как квочка с цыплятами**, звезды пылают — Стожары,
И месяц наводит на нечисть неистовый страх.
Не сплю — вот и слышу, как жабы кряхтят от одышки
И вижу, как луч полумесяца целит в постель;
И птицы ночные свистят, как друг другу мальчишки,
И кони жуют без конца травяную кудель.
Ой, как хорошо мне меж вами, шатры и деревья!
Я все буду помнить и дальше потом передам;
Что жизнь для меня, для цыганки? Дорога, кочевье.
Что смерть? Вместе с песней дыханья полет к облакам.
Небес глубина, загустев, только пуще синеет;
Листвы лепетанье — как шепот в зеленом бору...
Река так свежа, что ладони мои леденеют,
Когда из нее я холодную рыбу беру.
Как вечер пред ночью с любовью встает на колени,
Как первая птица о том на рассвете поет,
Кому рассказать мне об этом? Лишь собственной тени,
А больше никто моих песен, боюсь, не поймет.
*гадже — не цыгане.
**квочка с цыплятами — так цыгане называют Стожары.
|
