История второй советско-финской войны, глава 23.

Глава 23. Маннергейм и Ленинград.
Так могли (и хотели ли) финны поучаствовать в окончательном удушении Ленинграда?
Вернемся к ситуации, сложившейся на северо-западном направлении в середине сентября 1941 года. 8 сентября немцы входят в Шлиссельбург и тем самым прекращают сухопутное сообщение Ленинграда и Ленинградского фронта с «Большой землей», начинается блокада Ленинграда. С севера в первых числах сентября на старую советско-финскую границу, что называется на плечах отступающих, разгромленных, деморализованных частей 23 армии выходят несколько дивизий финской армии. До Ленинграда им остается пройти 30-40 км, правда, впереди мощнейшая линия обороны Укрепрайона №22 – «линия Сталина». В те же сроки - 8 сентября – финны оказываются в нижнем течении реки Свирь и затем за несколько дней занимают весь северный берег реки, форсируют этот важнейший для судьбы Ленинграда водный рубеж и к 20 сентября захватывают на южном берегу огромный плацдарм шириной до 100 км и более (длина всей реки 150 км) и глубиной до 15-20 км. Когда 9 ноября немцы смогли захватить Тихвин, то им до соединения с финнами оставалось всего 125 км. Казалось бы!..
Угроза Ленинграду со стороны Карельского перешейка после разгрома 23 армии в начале сентября была настолько явственной, что, несмотря на сильное давление немцев на южных подступах к городу, отсюда к старой советско-финской границе была переброшена 291сд, спешно формировались новые, в том числе ополченческие части. Отошедшие к укрепрайону остатки дивизий 23 армии, от которых на первых порах оставались только номера и штабы, получали  пополнение, вооружение, боеприпасы. Сборные пункты собирали разрозненные подразделения и даже отдельные небольшие группы бойцов, выходящие из окружений. Здесь же вставали в оборону вывезенные морем и по Ладожскому озеру остатки дивизий «потерянной армии». Наспех сколоченные части занимали законсервированные, а то и просто брошенные доты, дзоты, траншеи довоенных линий укреплений, минировали подступы к ним, устанавливали заграждения.
Это на Карельском перешейке под Ленинградом. А на Свири «сколачивать» было некого – сюда в оборону встали вновь прибывшие в состав, ставшей к тому времени Отдельной 7-й армии, дивизии: 368сд из Вологды, 114сд из Иркутска, 21сд из Перми, 314сд из Казахстана и еще три морские бригады. Выходящие из «котлов и мешков» подразделения и отдельные группы бойцов 7-й  армии обнаруживались порой далеко на востоке – в Вологде [ ]! То есть, они месяц-два двигались по лесным тропам на восток, пока не упирались в какие-то населенные пункты, куда, по их предположениям, еще не добрался противник. Это сотни километров от фронта!
Но финны не атаковали укрепления на старой советско-финской границе. Если не считать отдельных попыток прорваться на отдельных участках малыми силами до двух батальонов [ ]. Похоже, подобными действиями Маннергейм только демонстрировал немцам свою готовность продолжать наступление на Ленинград, но не более того. Гитлер устами Кейтеля и Йодля пытался убедить Маннергейма в необходимости, ради общего блага, наступления со стороны Свири на юг в целях соединения северней Тихвина с немцами и в необходимости атаки северных укреплений Ленинграда. Идя навстречу пожеланиям союзников (кстати, финны старались избегать этого термина, предпочитая называть себя и немцев «собратьями по оружию», и это не тонкость в эвфемизмах, а вполне себе конкретное дистанцирование от «собратьев» - так, на всякий случай, который сработал на «послевоенных разборках»), Маннергейм всего лишь перевел на Свирь немецкую 163пд, намекая, пусть ваши начнут, а мы, может, поддержим.
В дневниках начальника германского генштаба сухопутных войск Гальдера от 1 сентября за один и тот же день можно прочитать две диаметрально противоположные по смыслу записи о намерениях финского командования относительно его дальнейших планов. Цитируем по [ ]: «Финское командование не хочет, чтобы его войска наступали с Карельского перешейка дальше старой государственной границы». И чуть далее: «В настоящий момент финны уже склонились к тому, чтобы продолжить наступление своих войск на Карельском перешейке через бывшую государственную границу, но только с ограниченной целью, отвечающей их притязаниям по выправлению границы в свою пользу». Вот, попробуй, пойми...
Единого однозначного мнения по поводу разгадки причин остановки более чем успешного финского наступления, как на Карельском, так и на Ладожско-Онежском перешейках нет до сих пор. Советско-российские источники и историки в один голос утверждают, что только героическое сопротивление Красной Армии, беспримерные подвиги ее бойцов и командиров остановили «зарвавшихся белофинских фашистов». Здесь же в одном наборе и «мудрое руководство большевистской партии во главе с ее Великим Вождем и Гением всех времен и народов, беззаветный порыв коммунистов и беспартийных, нерушимое единство партии и народа» и прочая муть...
Вот только непонятно, как все эти былинные богатыри и титаны, да еще под знаменем единственно верного учения Маркса-Ленина-Сталина оказались через месяц боев под стенами Ленинграда, а не Хельсинки, растеряв при этом все вооружение и отправив в финский плен десятки тысяч человек? Приводятся аргументы, что и финская экономика была на грани коллапса, и голод в стране назревал (работать некому – все на фронте), и сами финские солдаты не хотели далее воевать и даже есть хрестоматийный пример [ ] как целая рота уже под Ленинградом отказалась идти в атаку, так как свою землю они отвоевали, а на русскую сторону им идти незачем... Все это так, но в середине сентября еще не было ни голода, ни хаоса в экономике, ни усталости населения и армии от войны – финны продолжали вплоть до начала декабря  успешные наступательные действия на Петрозаводск, Медвежьегорск, Повенец и Беломорканал, решив почти все свои предвоенные стратегические задачи (кроме продвижения на Кемь и Лоухи).
Маннергейм в своих послевоенных мемуарах говорил, будто он сам не хотел идти на соединение с немецкими войсками. Можно верить, можно нет, мемуары это что – беллетристика и «отбеливание черных пятен». Но вот факты. В разгар боев за Петрозаводск 26 сентября от германского командования к Маннергейму поступает просьба оказать помощь немцам в их очередном натиске на Ленинградском направлении путем демонстративных действий на Свири, чтобы отвлечь часть сил РККА от зоны Волхов-Тихвин. В ответ 4 октября финны форсируют Свирь в ее нижнем течении (у Ладоги), существенно расширив свой плацдарм, вернее, сузив до предела советские позиции на реке. Вроде как обязательства перед немцами выполняются, но дальше на юг финны не наступают, хотя их здесь четыре дивизии, да еще одна немецкая. Понятно, что сопротивление советских войск в лице 7-й Отдельной армии нарастает, но перед финнами больше нет серьезных естественных преград, которые могли бы стать для них непреодолимым препятствием. Тем более в условиях подкрадывающейся зимы, когда болота и озера вот-вот замерзнут и  станут проходимыми. Но Маннергейм предпочел предоставить честь преодолеть эти последние 100 км до соединения дружественных армий немцам. Учтем, что четыре советские дивизии, противостоящие финнам на Свири, были «свежими» и соответственно вооруженными. Исход противостояния с ними для Маннергейма был неясен. Особенно слабость перспективы пройти дальше на юг укрепилась в сознании Маннергейма после вывода Гитлером 4-й танковой группы из состава группы армий армии «Север» для наступления на Москву. Подвижных ударных соединений у немцев под Ленинградом более не оставалось. Маннергейм – опытный политик и стратег – понял, что продолжать наступление немцам до соединения с его войсками на Свири больше нечем, и что они рассчитывают только на его армию. Это называется таскать каштаны из огня чужими руками. Но у Маннергейма оставались свои задачи на октябрь и ноябрь месяцы, согласно разработанному в его Генштабе плану войны (Петрозаводск, БелБалтканал, по возможности, Ухта и Кемь, и даже Беломорск - Беломорск - это станция Сорока, стратегически важная и недостижимая, как оказалось, цель). В итоге, даже немецкая 163пд, сосредоточенная для наступления на юг от Свири навстречу свои войскам под Тихвином так в это наступление не перешла и была отозвана на другое направление.
До немцев дошло, что финны не горят желанием помочь им в этом деле. Но и встречного наступления на север от Тихвина навстречу финско-немецким войскам на Свири тоже ждать не приходилось, так как советские войска (7-я Отдельная армия под командованием Мерецкова) постоянно пытались организовать свое контрнаступление, чтобы выбить немцев как можно дальше из опасного коридора к Тихвину, а то и вовсе его захлопнуть.
Можно только догадываться, как перекрестился Маннергейм, узнав 6-7 декабря о начале успешного контрнаступления Советов под Москвой, ибо как бы он тогда выглядел, увязнув в боях у Карельского укрепрайона и начав продвижение от Свири навстречу немецким войскам? Тем немецким войскам, которые начали откатываться от Тихвина еще в конце ноября. Могло ведь получиться так, что он бы встретил наступающие советские войска в одиночку (без немцев) на необорудованных позициях в заболоченных лесах между Волховом и Тихвином, рискуя быть прижатым к Ладожскому озеру.
А тут еще на финское правительство периодически «наезжали» то Черчилль, то Рузвельт, намекавшие, что после войны Маннергейм может оказаться на скамье подсудимых наравне с прочими зачинщиками войны. А оно это надо старику?!
Приведем пространную цитату из ранее неоднократно цитированной книги Э. Зимке: «В своих мемуарах Маннергейм указывает, что в 1941 оду он принял командование финской армией с условием, что его не будут просить наступать на Ленинград. Одним из ранних и сильных советских доводов против существования независимой Финляндии была постоянная угроза со стороны последней второму по значимости городу Советского Союза. Поэтому он считал, что Финляндия не должна проводить никаких операций, подтверждающих этот довод, который русские  наверняка пустят в ход после окончания войны» (конец цитаты). Последний вывод непонятен в корне: если побеждает немецко-финская коалиция, то кто будет спрашивать мнение русских? Фраза изложена так, будто Маннергейм мыслил в предположении победы Советского Союза, по крайней мере, он ее не исключал. Мемуары, что с них взять?!
Но то, что, что Ленинград не был нужен финнам ни в каком виде и ни в каком случае – это точно. Вариант болотистой пустоши на месте города и то устроил бы их больше (впрочем, Гитлер так и планировал поступить). Финнов больше интересовала собственная граница по Неве с любыми будущими национальными образованиями, далее по южному побережью Ладоги, по реке Свирь, южной Онеге и далее на север по западному побережью Белого моря. Еще бы им не помешал и Кольский полуостров, но немцы вряд ли бы его отдали в случае своей победы.
Не забываем и фактор политического устройства Финляндского государства. Как это ни странно звучит для русско-советского уха в Финляндии действовала конституция, по которой в стране даже во