Вообще-то Светка считала, что в том, что отец стал выпивать, только мать виновата. Это потому, что та начинала мести подолом перед каждым, кто попадался на её несложном жизненном пути и был в портках. Через час знакомства с очередным «ухажёром» мать была уже готова бежать с новой, только что родившейся у всех на глазах своей любовью хоть на край света, хоть на Луну, причём на обратную её сторону, на ту, которую и с Земли-то не видно.
А отец всё это видел, молчал и терпел. Только покашливать начинал в кулак и брови хмурил. Это потому, что мужик-то он хороший… Да что там «хороший»! Отличный мужик был.
Во-первых, взял Светкину мать с тремя детьми на руках. Светка старшая, и было у неё ещё два младших брата. Отцы у всех троих разные. Так вот, отец на матери женился и жил с ними уже целых два года.
Во-вторых, на работу он уходил, когда ещё темно было и дети спали ещё. Он к их кровати подходил (спали они втроём на одной), смотрел на них, вздыхал и каждого по ногам через одеяло гладил. Светка видела, всякий раз, хоть и притворялась, что спит, – глаза жмурила.
А когда с работы отец возвращался, то было опять темно. И пахло от него пОтом и огнём, потому что он работал в кузне подручным кузнеца. Приходил, значит, с работы и каждому из ребятишек приносил гостинец: окалину, причудливо застывшую и похожую на котёнка, кусочек жести какой-то диковинной, затканной узорами заморскими красивыми. Или там ещё чего.
В-третьих, он Светку шить научил. Показал, как пуговицы оторванные назад к одежде пришивать и дырки на той одежде зачинивать. А когда Светка в первый раз сама это сделала, он сказал «сойдёт» и по голове её погладил.
После этого случая Светка стала его звать папой и Серёжке с Юриком сказала, чтобы они тоже «папа» ему говорили. Никого из предыдущих материных «мужей» они так не называли.
А однажды летом, когда было жарко, а мать где-то опять хвостом крутила, хоть сказала, что только на пять минут в магазин слётает, отец повёл детвору на речку купаться. Они визжали от восторга, а он сидел на берегу в кепке и только сапоги скинул и гачи на штанах завернул, чтоб не намокли. Смотрел, как ребятишки в воде возятся, ладонью широкой тёмной рот прикрывал, чтоб они не увидели, как он улыбается. А Светка всё равно заметила. И когда домой шли, она его спросила, чё сам-то не купался, а он да и говорит: «Я, Свет, плавать не умею…»
Ага, не умеет он! Как же!! А когда в город ездили и пьяный шофёр Лёнька грузовик вместо моста в речку завёз и все, кто в кузове были, тонуть стали, то отец первый в воду прыгнул и баб и ребятишек на берег перетаскал, как добрая спасательная собака «ньюфанлен». Светка такую в книжке видела и гордилась, что собака эта на её отца так похожа: такая же чёрная, как брови отцовы. И молчаливая такая же…
Когда же мать с очередным «николаем» умелась (Светка всех её ухажёров «николаями» звала), а на столе только записку оставила: «Я уехала. За счастьем. Навсегда», Светка первой ту записку прочитала и отцу подала. Потом спросила: «Пап, чё делать-то теперь будем?» Отец помолчал, бровями пошевелил, потом говорит: «Как «чё»? Нам с вами счастья не надо. Оно у нас и так есть. А мама… Мама она ведь у нас какая? Как птица: всё лететь куда-то хочет. Вот и порхает. Ничего, налетается, вернётся…»
Вот и стали они дальше вчетвером жить. Всё было как прежде, только теперь по дому всё – одна Светка. Мальчишки, правда, сердобольные у них с отцом получились: и ей, и ему в чём могли, помогали.
А через год, кажется… Ну да, - точно через год, вечером как-то мать назад явилась уже со следующим, не с тем, с кем из дому бежала, «николаем», и храбро так с отцом заговорила, объявив, чтобы вещи свои собирал и освобождал её законную жилплощадь, потому как «насильно мил не будешь». А отец матери не то что не мил, «а постыл, как прошлогодняя слякоть».
Отец опять бровями пошевелил, запихал в мешок какие-то там свои пожитки и со двора пошёл. Светка его в сенях догнала, хлеб и помидоры в руки сунула (они перед материным приходом ужинать собирались) и только спросила: «Куда?»
Он по голове её опять (второй раз уже!) погладил и буркнул: «В кузню. Там тепло… И до работы недалеко…»
Всё. И пошёл. Потом вернулся назад быстро так , Светку обнял и опять много сказал: «Береги пацанов, дочк…» И плохо так, совсем не как в кино, а неумело куда-то в глаз её чмокнул и теперь уж насовсем ушёл.
Светка всю ночь не спала, всё думала про жизнь, про отца. Про мать, почему-то, не думалось. Совсем.
А за окном лето же! Утром рассветает рано-прерано. Встала Светка, во двор вышла, на небо глянула. А оно бледное такое, синенькое, но без облаков совсем. Только тихий силуэт месяца посредине. Словно Бог устал за людьми смотреть, прилёг вздремнуть, а ночник не выключил, хоть он и не нужен ему: Бог ведь…
Постояла Светка, ещё подумала. Потом быстро в дом пошла и мальчишек будить стала. Только тихо, чтобы мать с «николаем» не потревожить. Подняла детей, значит, и одела уже. По узлу каждому в руки дала, сама тоже взяла и к выходу их подталкивает. Тут мать, зевая, из большой комнаты вышла: «Куда это с утра пораньше, в туалет не сходимши, нарядились-то?..»
Светка на неё даже не глянула, а так, через плечо бросила: «Куда-куда! В кузню, конечно!! Отца же кормить надо, ему ведь на работу скоро…»
