Возвращаюсь сегодня с работы, по Высоцкому «рашпиль ставлю у стены», ну, в смысле, кричу в недра квартиры: «Я дома», иду в ванную мыть руки, потом на кухню за чаем, а в «родовом гнезде» - гробовая тишина.
«Родовое» оно потому, что эту квартиру получал ещё мой папа при советской власти, и я, сколько себя помню, столько и живу здесь. Теперь уже сам оказавшись в том возрасте, в котором папа стал счастливым основоположником этого самого гнезда.
«Гробовой тишины» теоретически быть не должно, потому что, хоть жена ещё и не вернулась, но дома же Ленка - дочь. А у неё в комнате вечно орёт музыка, или ещё какие-то там молодёжные шумы раздаются.
Крадусь к дочерниному логову и по дороге прислушиваюсь. Шуршит там чего-то… возится… Успокоенно бреду к традиционным чаю и телевизору на кухне.
Спустя какое-то время в проёме двери появляется свет очей наших с женой восемнадцатилетняя Елена моя Прекрасная, стоит, как в картинной раме во всём великолепии молодости и макияжа и вопросительного взирает. Я всё понимаю, но молчу. Она не выдерживает:
- Ну, пращур, что скажешь?.. Годится для свидания с особью мужеского пола? Ты бы отметил подобную девицу в толпе?
«Пращур» - это моё домашнее прозвище. Жена – просто «мамуля», а Ленка (чтобы не зазнавалась, если буду называть её самыми нежными словами, которые только знаю) – «отпрысковица». Ну, это «отпрыск», только женского рода.
После заданного в лоб вопроса, сделав вид, что ранее ничего не заметил, пристально теперь её разглядываю, молча очерчиваю в воздухе пальцем горизонтальные круги. Она понимаем, потому поворачивается, демонстрируя себя со всех сторон. Я, как все отцы, которым за сорок, почти задыхаюсь от великолепия явленной мне сейчас красоты, но, будто бы чуть презрительно, кручу носом и ответствую:
-Если бы юбка и то, что в ней, приблизились друг к другу на пару размеров, было бы лучше.
- Умеете вы, папенька, поддержать в критический момент дщерь свою! – говорит зардевшаяся Ленка и покидает помещение.
Если она обращается ко мне «папенька», значит, недовольна. Сам понимаю, что переборщил: женщины в любом возрасте не выносят критики в своей адрес. А дочь моя, справедливости ради стоит отметить, отнюдь не былинка по анатомической конструкции.
Плетусь за нею в комнату, где «гениально» исправляю ситуацию:
- Лен, не переживай! Все мужики врут, притворяясь, что любят кислые вина и худых женщин. Каждый из нас грезит о сладком и толстушке в объятиях.
Ленка вскидывает на меня почти ужасом наполненные глаза, но в последний момент сдерживается и отвечает:
- Извинения приняты… Я всё поняла…
Закрываю дверь и бью себя ладонью по лбу:
- Абсолютнейший старый идиот!..
И тут в прихожей звучит кокетливое «Элизе» - мелодия звонка у нас такая. Иду открывать.
На пороге высокий светловолосый молодой человек со следами пубертатных взрывов на худом лице. Сразу же догадываюсь, кто он, ибо великолепное имя «Артемий» уже несколько дней звучит в наших разговорах за ужином.
Я перебиваю его глубокий добор дыхания, который он свершает, чтобы сообщить мне, что привело его в наш дом:
- Не продолжайте! Я знаю, кто вы. Прошу (делаю приглашающий жест и чуть отодвигаюсь от двери в глубину квартиры)… Елена сейчас выйдет. А пока не желаете ли выкушать со мною вместе чаю с дороги?
Он шутку оценил, чуть улыбнулся и совершенно верно подхватил мой игрушечно-чопорный тон:
- Извольте. Почту за честь.
Разулся в прихожей (ну, русский же человек, а не «эвропеец»!), поискал глазами тапочки и, не найдя, в одних носках двинулся на кухню. Судя по уверенному выбору направления, понимаю, что он здесь уже был.
Входим. Садимся. Наливаю ему чай. Оба молчим. Когда, наконец, усаживаюсь напротив и открываю рот, чтобы что-нибудь всё же сказать, на пороге возникает моя дочь и преувеличенно бурно радуется приходу гостя: целует в щёку. Он несколько смущён таким проявлением чувств с её стороны и косится на меня, но подыгрывает и чмокает её в ответ. Девица моя наливает чаю и себе, садится подле Артемия, берёт его руку в свои и кладёт себе на колени. Смотрит на меня почти с вызовом и начинает мстить:
- Папа! В следующую пятницу мы с Артёмом женимся, потому что я беременна,,. а он, как человек традиционно порядочный, просто обязан войти со мною под священные своды загса.
Такой поворот юный ум Артемия уже не выдерживает. Он удивлённо смотрит на «звезду очей своих»( хочется верить, что именно так он оценивает мою дочь) и вопрошает:
- Да? Мы… беременны?.. Так ведь мы же даже ещё… не… эт самое… Тем не менее, я согласен… и буду воспитывать его как родного…
Мне жаль мальчишку, потому и спешу ему на помощь:
- Артемий! Кого вы слушаете? Это же – всего лишь женские фантазии, коими моя отпрысковица решила поделиться с нами.
Он мне нравится всё больше и больше, потому что секунду медлит, смотрит вначале на меня, затем на Ленку, отхлёбывает чай и почти буднично продолжает:
- Превосходно. Только я забыл сообщить тебе, любимая, что ещё не закончил свои предыдущие отношения: не развёлся пока со своею второй женой и не решил, с кем останутся двое наших детей.
Дочь моя пристально выслушивает суженого своего ряженого, мерцает искрящимися смехом глазами и, оборачиваясь ко мне, спрашивает:
- Скажи, пращур мой, а ты не против, если Артемий с этой же минуты станет называть тебя «папусенькой»?
Тут в прихожей опять нежно зачирикал Бетховен. Я шумно встаю с места и продолжаю разговори:
- А вот и «мамусенька» к нам пожаловала!..
