Екатерина Алексеевна очень была похожа на свою полную тёзку, ту, что жила в XVIII веке и державой нашей владела и правила, - Екатерину Великую, то есть. Владимир Лукич Боровиковский вполне мог бы при написании одного из парадных портретов Императрицы подменить её Екатериной Алексеевной Чванской – подмены оригинала никто бы не заметил.
А Чванская – это и есть наша Екатерина Алексеевна, о которой речь пойдёт ниже.
Помимо сходства с Государыней в формах и стати, всю жизнь и вела она себя так, словно царские крови омывали все её внутренние органы, хотя отец её в самой ранней молодости приехал в Москву откуда-то из-под Саратова в поисках более сытой доли. Через несколько лет здесь же и женился на дочери бывшей белошвейки, отчего и стал не только москвичом, но и законным владельцем восьми квадратных метров в одной из коммунальных квартир на Таганке.
Парнем Алексей оказался оборотистым, а потому вскоре они с беременной женою перебрались в пятнадцатиметровую комнату (почти хоромы!)
И когда однажды прикатил к нему саратовский родственник, спросивший у первого встречного на вокзале: «Слышь, тут где-то Лёха Чванский у вас живёт»,- то был очень удивлён, что того в Москве не знали.
Как бы то ни было, но Екатерина-то Алексевна была уже коренной москвичкой. Может, потому и горделивая стать её видна была ещё с детства.
Когда она выходила поиграть во двор, то, прежде чем сесть на скамейку, доставала из кармашка платьица, отделанного кружевом, кружевной же платочек, которым место, куда собиралась угнездиться на всё время прогулки, тщательно протирала.
В школе сидела за первой партой, но всегда одна. Если кто-нибудь осуществлял попытку сесть рядом, она только чуть поворачивала голову в сторону потенциального соседа и сообщала: «Я одна сижу. Всегда». И – всё. Жизнь продолжала течь дальше.
Когда уже училась в институте, всё было точно так же. Щебечущим студенткам-одногруппницам сразу сообщала, что подруги ей не нужны, и отворачивалась.
Однажды Шурик Лернер, вихрастый паренёк из параллельной группы, на лекции, проводившейся для всего потока, подсел к ней и, улыбаясь и заглядывая девушке в глаза, спросил: «Не возражаешь?..»
Катя не стала утруждать себя поиском более мягких форм, в которые бы можно было заключить отказ, а тут же изрекла: «Возражаю, разумеется. Поди к своим». При этом указала куда-то вниз пальцем.
Шурик расхотел знакомиться с девушкой с высоким лбом и тяжёлыми каштановыми волосами, обрамлявшими тот лоб как корона.
После окончания института и вскоре последовавшей почти одновременной смерти родителей, Екатерина Алексеевна жила в трёхкомнатной квартире и работала в пристойном учреждении, где все сослуживцы, несмотря на юный возраст, навеличивали её по имени и отчеству.
После нескольких лет такой ровной, подобной глади японского озера жизни, Екатерине Алексеевне стал оказывать определённые знаки внимания начавший уже лысеть перспективный замначальника отдела аналитики и информации. Когда он дерзко предложил Кате вместе пообедать, она, спокойная как всегда, подняла на него серые свои яркие глаза и тускло ответила, чтобы Павел Петрович не тратил впустую своего времени и обратил внимание на более юных сотрудниц их учреждения…
А знаете что? Заглянем-ка, давайте, домой к Екатерине Алексеевне. Возможно, там есть некая тайна, которая стала бы ключом к разгадке всего этого…
Дома чисто, как в храме перед службой. Аскетично. Но аскетизм этот – богат и прямо чувствуется, что строго продуман. Хорошая еда. И – тишина. То есть, вот – полная. Чем занята Екатерина Алексеевна вечерами? А ничем. Перелистывание дорогих художественных альбомов и альбомов с фото – это её основное занятие. Тупое присутствие рядом со включенным телевизором – занятие номер два. Здоровый и крепкий сон без сновидений: ведь завтра на работу – три.
Такая жизнь дохлой рыбы могла бы, вероятно, тянуться и дальше, если бы однажды вечером, в августе, кто-то не позвонил во входную дверь.
Да, точно, был август, а у нас это всегда чуть непредсказуемо и прохладно, хотя всё же лето чувствуешь, особенно когда тучи разбредутся по небу и солнце милостиво склонит голову к земле. И сама земля тогда, воодушевлённая вниманием Светила к своей скромной персоне, начинает, кажется, чуть улыбаться, вздыхать и прихорашиваться, пряча в косах городских берёз первые, как ранняя седина, жёлтые листья.
Когда Екатерина Алексеевна распахнула входную дверь, то увидела на пороге девочку с небольшим чемоданом. Та сообщила ей, что она Лиза из Саратова – дальняя родственница Екатерины Алексеевны.
Думаете, что хозяйка, без объяснения причин, захлопнула дверь перед носом «саратовской пилигримки»? Она хотела. Сначала. А потом, почему-то, передумала и впустила ту в квартиру.
Что было дальше?..
Хороший ужин, но на кухне. Сама Екатерина Алексеевна потребляла пищу, как и положено, в столовой. Щебечуще простенький рассказ о том, что «… поступать… ой, я так боюся… только на первое время, а потом – общежитие…»
Бывают же в августе совершенно непредсказуемые дни, когда словно бы возвращается июль и уже с утра тепло до духоты, а днём так жарко, что даже люди немолодые вспоминают речку, песок на берегу и прохладу сельских сеней, куда бабушка непременно вынесет тебе оладышков со сметаной, а в кружку с отбитой ручкой нальёт молока.
Вот и приключился такой «июль» уже даже не в августе, а, скорее, в сентябре жизни Екатерины Алексеевны.
И девочка Лиза осталась в доме. И уже почти окончила институт, когда появился Толик и как-то незаметно тоже остался. А потом, сами понимаете, родился маленький. Он был забавным своею крошечностью. И когда Екатерина Алексеевна (иногда!) через Лизино плечо заглядывала в колыбельку, то что-то внутри у неё такое происходило… Это, знаете, как? Будто вот в августе задождило, захмурилось, и кажется уже, что впереди только осень, неминуемая, всё суровее сдвигающая рыжие, а потом уже и серые брови. И тут вдруг снова - июльский денёк, и верить начинаешь в доброе, даже если за плечами у тебя и впереди только одиночество.
Надо сказать, что в последнее время Екатерина Алексеевна одиночества совсем не испытывает, ибо живёт она теперь в густонаселённой коммуналке на своих законных восьми квадратных метрах. Это Лизонькиному Толику спасибо. Ему от завода дали через несколько лет эту комнату, а зачем же ей пустовать? Тем более что семья-то увеличивалась: детей уже было трое. Ну, вот и совершили какой-то там «родственный обмен». Екатерина Алексеевна не очень хорошо в этом разбиралась.
Зато теперь у неё появился смысл жизни – ждать. Всякий вечер она ждала: а вдруг Анатолию Ильичу и Елизавете Петровне понадобится куда-то срочно отъехать, и они подкинут Екатерине Алексеевне внуков. На целый вечер. А возможно даже с ночёвкой.