Талант похож на стрелка, попадающего в цель, недостижимую для других, а гений – на стрелка, попадающего в цель, попросту невидимую для других.
А. Шопенгауэр
Гениальность человеческая всегда была притягательна для прочих людей. Притягательна и чертовски загадочна.
Почему? Почему именно Он, если рядом рождались от тех же родителей (или – почти от тех!) десятки таких же, как Он (ну, или почти таких же)…
Случай с Пушкиным – нисколько не исключение. Ведь в браке Сергея Львовича и Надежды Осиповны родилось восемь детей, трое из которых дожили до взрослости. Но лишь один стал солнцем русской поэзии и ещё при жизни современниками был назван гением.
Гены? Безусловно, они - аргумент серьёзный.
Про то, что в жилах Пушкина текла часть жаркой абиссинской крови, унаследованной им от прадеда Абрама Петровича Ганнибала, «арапа Петра Великого», известно, пожалуй, всем.
А вот об инбридинге в его родословной знает гораздо меньшее число людей.
Речь идёт о близкородственном скрещивании с целью получения ярко выраженных качеств или даже выведении новых видов у животных. В генетике этот метод часто практикуется. Но любой из биологов скажет вам, что инбридинг – вещь чрезвычайно опасная и часто непредсказуемая. Случаются неожиданные побочные эффекты.
Целенаправленным «выведением» идеального человека, идеального во всех смыслах этого слова – внешность, здоровье, задатки талантов, благородство поведения, никогда люди не занимались. Хотя идея такого «разведения совершенных людей» была высказана ещё в XIX веке основоположником евгеники англичанином Френсисом Гальтом, кстати, приходившимся основоположнику теории эволюции Чарльзу Дарвину двоюродным братом. Но уже в веке двадцатом в самом принципе евгеники усмотрели истоки фашистского нацизма. А потому она так и осталась скорее продуктивной идеей, чем наукой, хотя ныне и стала частью генетики.
Как бы то ни было, но отец Александра Сергеевича приходился его матери, то есть, своей супруге, троюродным дядей. А дед Пушкина по отцовской линии был женат на своей троюродной сестре. Уже – «двойной инбридинг». Родство, разумеется, довольно дальнее, но всё же.
Не смею ничего утверждать, но факты эти констатирую. При всём этом прошу не забыть, что точно такой же набор генов несли в себе старшая сестра Александра Сергеевича Ольга и младший его брат, любимец всей семьи Лёвушка, однако «нашим всем» стать им было не суждено.
А дальше – детство, которое протекало в доме родителей. Среднестатистическом таком московском дворянском доме, который, тем не менее, посещали В.А. Жуковский, Н.М. Карамзин, К.Н. Батюшков, И.И. Дмитриев.
И трёх-пятилетний увалень Александр украдкой смотрел на этих людей, слушал их и тогда уже понимал, что перед ним великие русские писатели.
Почему, спросите вы, «увалень»? Малышом Пушкин был весьма упитан, почти толст, с неохотой ходил гулять, но с наслаждением большое количество времени проводил в отцовской библиотеке, весьма неплохой, кстати. В основном были там книги французских писателей, которые мальчик перечитал неоднократно. Неслучайно, стало быть, свои первые стихи написал он в девять лет на французском языке.
В последнем из приведённых фактов кроется, как мне представляется, ещё одна из причин того, что впоследствии в мальчике разовьётся гениальность. Практически с рождения он был билингвом. Совершенно свободно владел французским, немецким и английским языками. Чуть хуже – русским. Так уж сложились обстоятельства в его случае.
Родители, весьма прохладно относившиеся к детям вообще и к Александру особенно, говорили с отпрысками по-французски, а бабушка по материнской линии Мария Алексеевна, знаменитая няня Арина Родионовна и дядька Никита Козлов, естественно, - по-русски. Когда ребёнок растёт в такой странной языковой среде, где никто его не предупреждает: «Внимание! Говорим по-французски!!. Теперь переходим на русский!!!», - мозг человеческий формируется совершенно особенным образом. Часто – непредсказуемо странным…
А потом, потом был Лицей – мастерская, в которой в течение шести лет алмаз Пушкин превращался в бриллиант самой чистой воды и высочайшей твёрдости. Не зря же на протяжении всей жизни поэт с таким трепетом вспоминал эти годы, которые были увенчаны встречей с великим Державиным в январе 1815.
… Когда рядом с вами вдруг оказывается человек, беспрестанно «целящийся в нечто», о существование чего вы даже не подозреваете, то не вызывать раздражения, зависти, злобного непонимания среди людей обыденных, которыми в основном и населена наша планета, он просто не может…
Потому и гибнут поэты, невольники чести, рушатся, как целые эпохи, оклеветанные молвой…
Потом же Человечество неминуемо приходит в разум, опамятуется и начинает скорбеть о них и восторгаться ими, изучать их и задаваться вопросом «Почему?..»