«Вертеп», знаете, что такое? Или «инсталляция»?
Декоративные такие композиции, составленные из готовых предметов, сделанных кем-то и когда-то. И тот, кто их создавал, вовсе не думал, что сотворённое им когда-нибудь используют с такой вот целью.
Очень любят в нынешней Европе да и в Америке сочинять такие вот почти сусально-пошлые конструкции в канун Рождества, когда всё мило так, снежно и сказочно. А по ватному снегу «несутся» сани с запряжённым в них оленем, и в санях тех сидит Санта Клаус, добрый, румяный и благостный.
Однажды, оказавшись в самый канун нового года в Индии, такие милые картинки видел я и там. Так доброжелательные индийцы пытались воссоздать «кусочек родины» для своих гостей с севера прямо посреди тридцатиградусной жары. И от нелепицы этой очаровательной хотелось улыбаться и быть таким же трогательным…
… Если бы кто-либо с высоты птичьего, что называется, полёта увидел Аристово, то наверняка решил бы, что это – одна из таких вот инсталляций-вертепов.
Зимой – искристо-пухлые снега, из которых чуть выныривают тесовые крыши с курящимися неспешным дымком трубами. Летом – зелёный бархат всех оттенков, расстеленный на чуть неровной глади поля, которую режет зигзагами русла мелкая да тёплая речка Рожайка, которая убегает в тёмное кружево леса на горизонте. Дорожки в селе словно специально присыпаны жёлтеньким таким песочком, щедро из краёв неведомых занесённым сюда прозрачными водами Рожайки. Все избушки за заборчиками, на которых, как и положено, висят глиняные крынки и домотканые половички для просушки.
И вся красота эта начинается с дороги, бело-голубой указатель на которой сообщал: «Аристово, 1,3 км». Кто-то из местных остряков аккуратненько так, от скуки, наверное, поперечную палочку у буквы «А» вырезал и сдвинул её в самый низ, превратив «А» в «Д». И пассажиры проносившихся мимо автомобилей думали, наверняка: «Фу, как же неприятно деревня называется!.. Интересно, а как же будут звать её жителей? «Дристовцы»? «Дристовчане»? Или «дристуны»?..»
И те, кто в Аристово не сворачивал, так никогда и не увидели этой самой красоты.
А баба Груня видела. Всю жизнь. И сама не знала даже, что это красота, потому что частью её была. Всегда. Тоже – всю жизнь.
Была, когда с отцом, крепким волосатым мужиком, сажавшим её верхом на коня впереди себя, скакала по полю и радовалась тому, что ветер, что быстро, что жарко сверху от солнца. И они с отцом вместе смеялись.
Была, когда за Гришу своего замуж вышла, и он стеснялся, но каждый вечер домой приходил и приносил Груне цветы полевые или, если зима вокруг, - снежные. Это, знаете, как? Из веника прутиков надёргает и шарики снежные к ним прилепит. «На, - говорит, - Груня, тебе винограду снежного. Ешь, пока не растаял!..» И они вместе с Гришей тот «виноград» едят, друг на друга смотрят и прыскают смехом, потому что смешно им, радостно…
Была, когда деточки у них с Гришей рождались, один за другим, трое. И все девочки. Но ни одна даже до полугода не доживала. Умирали тихо так, как свечки гасли. И они с Гришей вместе хоронили их за селом, рядышком.
А ночью однажды Гриша заболел. И Груня его на подводе сама в район везла. И не довезла. Как дочки их, - тихо погас-истаял. И могилка его была рядом с дочками.
И осталась Груня одна со всей красотой, вокруг которая была. И красота эта словно бы даже и не заметила, что рядом с Груней и нет теперь никого, кроме самой красоты. Так вот и жили втроём. Груня, красота и кошка Маруся, которая, наверное, Груниной ровесницей была, только обе они, и Маруся и Груня, про это забыли давно.
Утром баба Груня проснётся, полежит, потом спрашивает Марусю, которая в ногах у неё, свернувшись, ночевала:
- Ну, чё? Вставать будем, девка, или ещё полежим?
Маруся молча отвечает. Тогда Груня и говорит:
- Так чё ж разлёживаться-то? Дела наши с тобой никто переделывать за нас не станет. Вставай давай. Умываться идём.
Маруся у Груни послушная. Тяжело прыгает на пол, хвост дугой гнёт и заглядывает Груне в глаза.
- Встала? – Груня её спрашивает. – Эт, стал быть, тока я, бессовестная, разлёживаюсь тута?..
Встаёт старуха. И идут обе к умывальнику. Пока Груня водой в лицо себе плещет и причёску причёсывает, Маруся рядом сидит и ждёт. Потом, вместе же, на двор выходят, хозяйство своё проверяют, кое-чего там делают и снова в дом возвращаются. Завтракать пора. Обеим. Груня за столом молоко со вчерашними блинами и Маруся – молоко же и тоже с блинами. Только для неё Груня рвёт блин мелко и в плошку с молоком кладёт.
Поели. Посуду перемыли, стал быть. Маруся честно Груне в глаза смотрит и ждёт.
- Чё ж рассиживаемся мы, девк?!. Пора блины уже ставить, а то скоро дети пойдут, - Груня кошке говорит.
И начинают они хозяйничать.
Груня тесто для блинов заводит, а Маруся на столе с краешку сидит и наблюдает, чтобы подруга ничего не забыла и не перепутала. Груня иногда на Марусю посматривает и спрашивает:
- Всё так? Ничё не забыла?..
Маруся медленно глазами смигнёт. И Груня её понимает, дальше кружится. А горка блинов растёт, растёт. Маруся рядом сидит и, кажется, считает. Потом, в какой-то момент на пол прыгает и к Груне идёт. Тогда та понимает, что норму свою на сегодня они выполнили. Последний испечённый блин руками прямо берёт и сковороду от масла им протирает. Потом дует-студит блин этот и в Марусину плошку кладёт. Та, опять молча, говорит Груне своей «спасибо» и блин, честно заработанный, съедает. А Груня ждёт, когда подруга управится. Потом накрывает горку, только что испечённую, чистым полотеничком. И идут они с Марусей же вместе за ворота на лавочку. Садятся и ждут. Но недолго. Тут же по улице уже спешат ребятишки с мамами. Мамы идут, а детвора, как и положено, скачет. Мамы на работу, а малые – в детский сад. Он в Аристово уже несколько лет как в конце улицы открылся.
И бежит детвора прямиком к Груниной с Марусей калитке, где они, обе, каждого блинцом, тёпленьким ещё, наделяют. А ребята даже спасибо не говорят – сразу есть начинают. Едят и смеются, на Груню с Марусей смотрят потому что. А они же красивые обе, как Рожайка, как поле, как лес вдали. Смеются и к мамам своим торопятся. Те тоже улыбаются и Груне с Марусей кланяются издалека. Вот как хорошо всем!..
Только Васёк Гришечкин никогда сам от Груни с Марусей не отходит, а торопится, торопится, пихает в себя блин, чтобы баб Груня ему ещё один дала. Наталья, мать Васькова, женщина совестливая, а потому и стыдится за сына. Быстро-быстро подходит, с Груней, ну, и с Марусей тоже, здоровается, глаз от смущения за сына не поднимая, и за руку его уводит.
Васёк же скорее-скорее чавкает. Потом же, когда мать его уже далеко отведёт, выворачивается и кричит, да громко так:
- Баба Груня! Я уже этот блин съел!..
Отец его (и того Васьком звали) тоже очень любил бабы Грунины блины
Тоже захотелось стать "Дристучанином" или " "Дристанцем".