Серёжа, добрый мой приятель, родился на брегах Днестра

 А если точнее, то в маленьком селе Коржево, что в тридцати пяти километрах от Кишинёва. Этот город, как известно, - столица теперь независимой Молдавии. А значит, Серёжа – молдаванин. Но когда он родился, мы были с ним соотечественниками и жили в гигантской такой стране, ставшей теперь историей. И нынче  мы друг для друга – «ближнее зарубежье». А  это для нас с ним обидно  -  очень.
Серёжа – часть своего Коржева, неотъемлемая часть. Стоит его родное село на холмистом берегу Днестра, прижавшись к невысоким, но довольно крутым холмам и нежась в складках между этими холмами. Смотрит всеми глазами своих окон на причудливо изгибающийся в этом месте Днестр – главную молдавскую реку, несущую воды свои к родному для нас, молдаван и украинцев Чёрному морю. Теперь хоть через море мы с ним роднёй остались.
Познакомились же мы уже давно, в Москве и – случайно.
Иду как-то по родному городу. Зима, хорошо. И прямо передо мною вырастает из этой нашей зимы загорелый такой не по-московски человек с яркими глазами, мерцающими из-под мохнатой ушанки. Сам человек похож на кубик Рубика – приземистый, крепкий и очень прочно стоящий на земле. А жаркие глаза его в этот момент так прекрасно по-детски растерянны и восторженны, потому что голова всё время вертится, и глаза стараются запечатлеть всю эту московскую невозможную красоту. И тут он ловит мой заинтересованный взгляд, а потому сразу спрашивает:
- Вы не знаете, что это?..
И переводит взгляд на дом Пашкова, любуется им, как картиной.
Дальше пошли мы по Москве уже вместе. А я всё угостить его нашей красотой хотел, показывал и рассказывал. Возле дома Ермоловой, шехтелевского шедевра на Тверском бульваре, он особенно долго стоял, разглядывая розовый особняк и склоняя голову то к левому, то к правому плечу. За те несколько часов, что мы по Москве пробродили, слышал я от него всё один и тот же вопрос:
- А это - что?..
На Красной площади думал я, что с ним обморок случится, хоть вопросы сыпались градом:
- А почему Василий Блаженный?
- А что такое узОрочье?
- Где, где вислый камень?
- Здесь балкончик Ивана Грозного к Кремлю был прилеплен?
- А «лобное» от «лоб»?
- Брусчатка настоящая? Такая, как раньше была?..
И уже вечером, когда на кухне у меня пили водку, он всё расспрашивал  про Москву, расспрашивал. И про свою  пенную от буйства зелени Молдавию рассказывал.
С тех пор так и повелось.
Вдруг среди дня раздавался звонок, и я слышал:
- Привет. Я уже в Москве. Пойдём походим.
Когда мы встречались, он как-то деловито и наспех жал мне руку (только по глазам-вишням видел я, что рад мой приятель встрече) и сразу же деловито приступал:
- Ну… Рассказывай дальше…
И опять мы шли по Москве, а он всё спрашивал:
- А почему у гостиницы «Москва» окна справа и слева разные?
- А цоколи домов на Тверской рурским гранитом облицованы?
- А это Госдума? Здесь Жириновский сидит?
- А прямо это здание Университета Ломоносов открывал?
- А Манеж теперь уже не деревянный?
И так почти до бесконечности.
Через несколько лет Серёжа мой пропал. Надолго. На несколько лет. Потом вдруг позвонил. Из Испании. Туда они с женой Галей (ах, какая же у него Галя черноокая да белозубая!) поехали, чтобы заработать денег.
«Я, когда заработаю, вернусь в Молдавию и такой же дом, как Шехтель для Ермоловой, нам с Галей построю», - сказал мне тогда Серёжа.
И зарабатывали они вдвоём. И счастливыми быть успевали. Там уже, в Испании, родилось у них двое детей. И выросли дети. Стали настоящими испанцами. Когда решили возвращаться домой, то сын не захотел покидать свою родину: там и остался. А Дуся, дочка, вернулась вместе с родителями и дом им строить в Коржево помогала.
Серёжа мне звонил нечасто и всё спрашивал, когда же я-то к нему приеду. И фотографии присылал, и видео – свой «дом ермоловой» всё показывал. Правда, удался дом. Настоящая европейская вилла получилась.
А приятель мой всё работает. Не стал нарушать коржевских традиций: взял в аренду землю, много земли, и растит на ней пшеницу и кукурузу. Одним словом, в настоящего бизнесмена  превратился.
В последний раз мы с ним виделись прошедшей зимой, когда они вместе с Галей приезжали в гости к родственникам во Владимир. Перед тем как улететь домой, приехали на сутки в Москву, и опять мы с ним (и с Галей, конечно!) бродили, а я всё рассказывал и рассказывал.
Прощаясь возле такси, которое должно было везти их с женой в Шереметьево, обнялись, и я шепнул в ответ на его «летом жду», чтобы он позвонил мне, когда доберутся до дому.
Улетели из Москвы они в шесть утра, а через несколько часов Серёжа уже звонил мне:
- Мы – всё. На месте. А я уже на тракторе: надо поле со всех сторон опахать, чтобы весной талая вода задержалась. Ты – как? Напиши что-нибудь про Москву. А мы с Галей будем читать и вспоминать, как же нам хорошо там было!.. Летом, не забудь, ты – к нам. Мы уже в «доме ермоловой» и комнату для тебя приготовили!..
И запикала трубка, сообщая мне, что Серёже моему некогда – работа не ждёт.

… Смотрел я на замолчавший телефон и почему-то  думал:
Вот друг мой Серёжа Целик работает. И, например, Григорий Амнуэль тоже работает. Только первый землю плугом пашет, а второй – языком воздух. И оба на особняки заработали:  первый - в Молдавии,  второй - в Польше…