Как же поэтичен может быть ноябрь в Москве!..
Небо тёплым ватином укутывает город. А утрами случаются ещё и сырые туманы, превращающие город в рисунок, исполненный смытой тушью. И стены домов, и башни высоток, и улицы-дороги не кончаются, а лишь нежно перетекают одно в другое. И автомобилями, выныривающими из размытости городских перспектив, становятся вдруг. И в людей, идущих по улицам, превращаются.
Москва не Петербург, конечно. И уж тем более не город Достоевского, в котором мечется помутившийся разум его героев, а тела, словно души в Дантовом аду, неприкаянно блуждают во дворах-колодцах, где душно и смрадно не только жить, но даже думать.
Москва наша, «полоротая», как в древности говорили, щедрая, шумная, деловая, вечно бегущая, от которой у приезжих чуть кружится голова, но!.. Ослепительная и богатая не столько даже золотом куполов своих и манерной вычурностью Москвы-Сити, сколько теми, кто бежит и торопится внутри и сквозь эту красоту, работает и творит, рождает детей и вспоминает своих усопших.
Но не об усопших сегодня – о детях!
Ах, какие же они славные у нас получаются!!
И с каждым годом всё лучше и лучше!!!
А нас, живущих уже давно, тоже облагораживают. Ибо нельзя рядом с ними быть скверными и никчёмными, не видеть ту красоту, которой они дышат.
Уже в девятый раз в московской школе имени Достоевского проходит большой Международный конкурс «Достоевские чтения». И я во второй раз удостоен чести быть в жюри и слушать молодых прозаиков, старшему из которых нет ещё и двадцати.
Приятно удивляет жанровое разнообразие представленных в этот раз работ. А уж когда слушать начинаешь о том, чем заняты головы молодых, забываешь всё на свете. Потому что… Потому… Что даже невероятным кажется, чтобы юные совсем ещё девицы, которым бы в былые времена за пяльцами у окошечек в светёлках сидеть, и узкоплечие юнцы, только-только выучившиеся правильно коня запрягать, т а к и о т а к о м думать могли и смели.
Блондинка, худенькая и нежная, словно свирель в руках пастушка Леля, читает эссе «Монетка», в котором свою версию рождения Земли излагает. А потом говорит, как замечательно, что на Планете нашей, отнюдь не самой лучшей, Человек появился и наполнил смыслом всё сущее вокруг себя, а теперь – «обогащает его содержанием».
А смуглый очкарик с тоненькой шейкой, трогательно торчащей из широкого ворота сорочки, впервые, наверное, «подпоясанного» галстуком, читает свои стихи о скифах. И понимаешь сейчас, что он их потомок, гордый и сильный, а ещё – страстный потомок, потому что «… станет реальностью миф, как ночью, в степи, у колодца курган насыпает скиф».
Модельной внешности брюнетка, которой уже сейчас, очевидно, поклонники проходу не дают, знаете, о чём поведала миру в своём очерке?.. О том, что не согласна она с Достоевским, уверившим людей , что спасение человечества в к р а с о т е. Сама она искренне верит, что главное сегодня в жизни, нас окружающей, - д о б р о т а. И мы все только притворяемся, говоря о том, что хотим быть рядом с сильными: добрые нужнее. И сама так верит в то, о чём нам сейчас говорит, что дрожит у неё голос, а глаза, серые и глубокие, слезами, настоящими, человеческими, искрятся.
И уже совершенно в заоблачные выси взмывает мысль той, которая пишет о том, что строить люди должны не стены, а мосты, прокладывать не рвы, а мостить дороги, чтобы видеть друг друга и говорить один с другим. Ибо только видя глаза друг друга, мы людьми быть не перестаём. И тогда (это уже следующий конкурсант написал):
…когда мы исчезнем, то сложат
Сказанья и песни про нас.
И кто-то, когда-нибудь, сможет
Представить разрез наших глаз…
