Как же люблю я наши московские погоды за их капризную непредсказуемость!
Вот, скажем, и лето в этот раз случилось какое-то чахлое, вялотекущее, с трудом дотянувшее до «среднестатистического» в наших широтах, и сентябрь прямо в середине переломился и стал трагически почти похож на какой-нибудь конец октября. Оживляло пейзаж лишь пока ещё обилие зелени. А сегодня вдруг, да с самого утра,- солнце. К середине дня прямо даже на августовское похожим стало.
Одним словом, убывающая потенциальная энергия лета не спешила наращивать кинетическую энергию осени, вопреки всем законам ньютоновой механики.
Это я так вычурно философствую, потому что в школу иду. И шесть уроков впереди. А на первом восьмой класс станет читать мне «Два портрета». Тему такую дал им накануне, чтобы подумали, поморочили себе голову и хотя бы попытались через описание природы раскрыть душу человеческую, сложную, но всегда нам, другим людям, интересную. Ведь на самом же деле ничто в подлунном мире нас так не интересует, как человек, что живёт с нами рядом или далеко где-нибудь, за тридевять земель, в «стране серебра», например, - Аргентине какой-нибудь.
Всё. Звонок. Начали!..
Даже предположить не мог, что так разволнуются и встрепенутся дети мои. Руки – тянут, изнывают той приятной учительскому сердцу нудой, когда хотят поделиться со мною и со всем, пока ещё не очень обширным для них миром вокруг своими находками и мыслями, которые, тоже – пока ещё, более на помыслы похожи. И – зажурчали слова. И – начали из ничего, из того места, где в человеке душа свила гнездо, извлекать слова, важные и нежные, иногда неумелые, но невозможно искренние!..
Были сегодня и «залитые слезами дождя глаза плачущих окон», и «сердобольное покрывало золотой, как кудри Есенина, листвы на земле», и «проказы ветра, гнавшего по улицам-трубам листву в бесконечность города», и какие-то «тёмные изгибы сознания, в которых осенью так трудно разобраться». Даже мамины утренние блинчики, «похожие на заоконные опавшие листья», тоже были.
А в глубине класса, словно в сумерках, пылали глаза Сони - моей любимицы. Она никогда сама руку не поднимает, ждёт, когда я попрошу её прочесть то, что в этот раз пригрезилось ей то ли во сне, то ли в забытьи творческом. Соня моя из тех людей, что живут всегда одни, даже когда вокруг много народу. И им, с самими собой, скучно никогда не бывает. Потому что жизнь вокруг них свивается в какие-то причудливые узоры и кольца, не то выдохнутые на стекло морозом, не то из шорохов и звуков мира рождённые…
Соня, вообще-то, стихи пишет. Потому проза даётся ей трудно, почти насильно. Но она упорна: иногда «ломает строку» на десятки щепок, из крошева которых собирает потом, кропотливо, словно пинцетом, дивные какие-то фразы, от которых плакать и улыбаться хочется одновременно.
- Ну, давай, Соня, - говорю. – Мы тебя слушаем…
И точно знаю, что все слушают, ждут Сониных откровений о мире, в котором все мы живём, но который не все видим.
И она начала:
- Мы летом с дедом были в лесу. Он там мне о ведьмах и лесных русалках-мавках рассказывал. А они, эти самые мавки, слушали его и кружили, кружили нас в монотонно-красивых интерьерах русского леса, не желая выпускать. Вдруг, нежданно – болото. Было ещё рано довольно. Дедушка специально разбудил меня, когда ещё почти темно было, чтобы увидеть, как трудно рассвету день начинать в лесу. И как труд его прекрасен. Да, было ещё рано. А потому болото курилось дымкой и кое-где маслянисто посверкивало под лучами, успевшими уже пробить себе отверстия в толще лиственного свода. И не было это красиво. Завораживающе как-то было. Это похоже на то, когда стоишь на мосту над рекой и заглядываешь через перила в воду. И пласты эти водяные словно тянут к себе, зовут. Спустя какое-то время начинает казаться, будто сейчас вот, сам, перекинешь тело через ограждение и бросишься вниз. Понимаешь, ведь не обезумел же, что гибель внизу, что страшно. Но страшно так, будто от счастья, когда аж сладко во рту становится…
Так и с этим болотом тогда было. Я села на самом краешке топи и всё смотрела, смотрела. И было душно. Так нестерпимо душно, что даже голова кружиться начала и будто тошнит и в сон клонит. А сама чувствую, что старею, быстро-быстро, с каждой секундой прибавляя себе по десятку лет. И знаю, что нельзя так жить, сопротивляться нужно, иначе – гибель впереди. Но сладко предвкушение той гибели. И… будто бы даже призывно…
Когда назад уже шли, то с каждым шагом, ведущим прочь от болота, становилось всё легче и легче. И молодость возвращалась. И жизнь.
Люди такие бывают, рядом с которыми душно. Но покинуть их кажется невозможным. Иные – так и не покидают, сами не ведают, когда становятся частью этой самой духоты, этого человека-болота. А ведь совсем рядом с болотом обязательно есть луг и солнце. И бабочки порхают, делая жизнь, которая продолжается, ещё прекрасней!..
И – всё. Урок кончился. И звонок звенел. А мы сидели возле Сони нашей, и каждый о своём думал.
Когда ушли от меня ученики мои, то опять вспомнилось, что люблю я нашу погоду, город свой родной, страну. Люблю и не перестаю дивиться тому, что, из-за климата, наверное, родятся здесь дети, которые с каждым новым поколением становятся всё лучше и лучше. И не перестают удивлять родителей своих, нас с вами, то есть, глубиной и мудростью, ими порождёнными.
Да, точно: климат у нас с вами такой, необыкновенный…
