Проработав более сорока лет в школе, я всё-таки ушёл – на пенсию ушёл.
Сегодня по этому поводу даже термин придумали: «профессиональное выгорание». Полагаю, со мною именно это случилось, когда школа из ежедневной радости стала повседневной рутиной, а отпуска или хотя бы очередных каникул ждёшь как манны небесной.
Потому и ушёл. Теперь вот – пенсионерствую.
И сразу жизнь течь перестала, а начала сочиться, огибая мелкие события-камушки едва заметной струйкой, когда дни становятся длинными и скучными, словно телевизионные сериалы, а краткий разговор с соседом, случайно встреченным в подъезде, - уже событие.
Стараюсь читать и гулять регулярно, чтобы совсем уж не превратиться в «туфельку-инфузорию» и внешне, и внутренне. Но всё равно не верю я тем, кто, подёргивая старческими плечиками, восклицает: «Мне шестьдесят пять, но в душе – восемнадцать!..»
Одно из двух: либо врёт, либо шизофреник, страдающий психологической деструкцией. Мне кажется, что одинаково непривлекательными бывают как дети – маленькие старички, так и молодящиеся пенсионеры, которые красят волосы и используют при разговоре молодёжный сленг.
… И когда вот этакое старческое брюзжание становится уже даже для самого себя невыносимым, я достою с книжной полки старую увесистую папка. С тесёмочками такую, знаете?..
Достаю, значит, и сажусь с нею за стол. Развязываю, а та-а-а-м, там сокровища, рядом с которыми то, что хранит Алмазный фонд России – убогая лавка галантерейщика.
В моей папке – мой архив. Лежат здесь фрагменты или даже целые сочинения учеников, написанные в разные годы. Некоторых из авторов я уже и не помню, а иных – отчётливо, будто и не было тех десяти – тридцати лет, когда они пели: «Когда уйдём со школьного двора под звуки нестареющего вальса, учитель нас проводит до угла…»
Ну, так вот. Открываю и начинаю читать и вспоминать авторов…
Вот Боря Матыцын пишет про то, как он провёл лето (куда ж без этой темы в школе!): «Вам, Сергей Николаевич, надоели, наверное, наши детские глупости, в которых ещё и ошибки исправлять нужно. Поэтому буду краток: нормально так провёл, весело…» Вот и всё сочинение.
А в следующем автор (его уже и не вспомню) подробно исповедуется:
«Когда мама приходит с работы, то идёт сразу в комнату, садится на диван, закрывает глаза и обе руки кладёт себе на лоб. А сама говорит: «Сейчас вот, отдохну только и кормить вас буду…» Потом помолчит немножко и ка-а-к закричит: «Господи, пусть сдохнут те идиоты, которые меня в этой жизни окружают!..» А окружаем в это время её только мы с папой. Сидим с ним оба, боимся маму, сдохнуть не хотим, а есть хотим…»
Далее – опять про лето. Этот «писатель», как всегда, был в деревне у бабушки с дедом:
« … Вообще-то там ничо так: речка, пацаны, только бабушка кормит всё время, и, если я не доем и во двор выбегаю, она выходит на крыльцо и кричит: «Вернись! А то прокляну весь твой род до седьмого колена!» А она сама в моём роду – второе колено.
А с дедом мы всё время в карты играем, и я почти всегда у него выигрываю. Он обижается, идёт к бабушке и жалуется: «От же ж не было в роду нашем жуликов! А это жулит и жулит, жулит и жулит!.. В отца, наверное, пошёл…»
Дальше перебираю бумаги. Ага. Вот. Есть в курсе русского языка шестого класса тема «Деловые бумаги», где учатся дети наши писать заявления, объяснительные и прочее.
Заявление. Рассказываю, как оформляется шапка, что слово «заявление» пишется с маленькой буквы и что первая точка ставится после этого слова. В самом же тексте заявления всё должно быть ясно и слова сокращать нельзя. Вот Шурик Фролов (его я помню, хотя школу он уже лет двадцать назад окончил) и пишет: « Прошу принять меня в кружок живой писи…» Это он усмотрел, что слово «живопись» сложносокращённое, и решил его… развернуть.
А вот следующее сочинение писано к очередному Дню Победы. На конкурс. Помню, что я очень старался, объясняя, какие работы жду от них по поводу этого великого для нашего народа праздника. Вижу, глаза у моих ребятишек разгорелись. Воодушевил я их, стало быть. Валера Гавриленко тянет, тянет руку.
- Что ты спросить хотел, Валер?
- А можно я от лица участника войны напишу?
- Попробуй, - говорю. – Только чтобы благородно.
- Ага!..
На следующий день и был рождён этот шедевр. Его привожу целиком:
«Была война. Однажды меня послали в разведку. Я надел белый маскировочный халат и незаметно стал прокрадываться в стан к врагу. Вдруг вражья пуля влетела мне в грудь. Очнулся я уже в кабинете. Передо мной стоял фашистский полковник и орал: «Выдавай своих!» Я с презрением посмотрел на него полными ненависти партизанскими глазами, плюнул в рожу и умер».
Вы же понимаете, что великий Толстой, прочти он этот перл, умер бы во второй раз. От зависти, конечно.
… Но – кажется, ключ во входных дверях замурлыкал. Жена с работы пришла. Всё никак не решится последовать моему примеру и тоже стать пенсионеркой. Хотя могла бы уже несколько лет назад это сделать. Ладно. Иду её кормить и узнавать, как там в школе дела…