У меня дочь есть – единственная. Почти до окоченения (с моей стороны) любимая, впрочем, как и все поздние отпрыски русских отцов: она родилась в третьем браке, когда стукнуло мне уже тридцать девять. Тоже – обычная ситуация для людей современных, взапой увлечённых построением карьеры.
Зовут её – Маргарита. Марго, стало быть.
Но это, что называется, «версия для печати». В миру же она известна больше, как «Ритка», «негодяй женского рода», «чудовище», «моё проклятие» и много ещё чего, столь же «метафорически сильного».
Ну, так вот. Приходит как-то из школы (мамы нашей дома не было: она свершала очередной хирургический подвиг, а я случайно заехал за чем-то в родовое гнездо)… Ага, приходит, значит, брякается на кухне на стул и сообщает в пространство, в космос, ни к кому конкретно не обращаясь: «Можете поздравить, я беременна!..»
Даже не собираюсь падать, хоть дочь моя и учится в девятом классе. Ибо знаю эту авантюристку не первый, как, впрочем, и не второй год. Просто прислоняюсь к дверной притолоке и хрестоматийно складываю руки на груди в ожидании продолжения этого спектакля.
Тогда «юная самка изувера» берёт, главное, мои сигареты и – з а к у р и в а е т!!! Неумело, правда, но – посмела же! Я молча вынимаю сигарету у неё изо рта, жирно гашу её в пепельнице и спрашиваю: «Когда?..»
Эта малолетняя идиотка отвечает вопросом на вопрос:
- Что – когда?..
- Рожать когда, - отвечаю.
- А! Так это… в следующем январе, нескоро ещё…
За окном полыхает и снежится вовсю нынешний январь.
- Тоже мне – слониха! – отвечаю.
Мерзкое дитя даже не понимает моей иронии, а продолжает развивать свою мысль:
- Чё-ё-ё-рт, пап, я думала, что так тебя этим известием потрясу, что ты даже не заметишь, что я закурила. Потому и закурила. Но не потрясла…
- Есть будешь? – спрашиваю и ставлю кастрюлю с божественным маминым борщом на плиту.
Эта испытательница чужих нервных систем словно даже не слышит, а продолжает глумиться:
- Скажите, отче! А как бы вы отнесли к тому, что у меня есть сестра?
Даже помешивать в кастрюле не прекращаю, а уж тем более поворачиваться. Жду. Недолго, потому как идеи же фонтанируют:
- Ну, скажем, наша мама, до встречи с тобой…
Тут уж не выдерживаю. Перебиваю:
- Не вздумай говорить гадости о моей жене! Она – святая женщина!!.
- Хорошо – хорошо, - отвечает. – А если ты сам… Ну, как это… не совсем однолюб?..
Лицо сначала делаю гневным, а потом поворачиваю его к ней. Она всё поняла, а потому начинает торопиться:
- Всё-всё, извини. Брякнула, не подумавши. Потому впредь постараюсь быть честной. Максимально. И внятной. Вразумительно.
Робко косится на пачку сигарет (я же спиной это чувствую!) и продолжает:
- Пап… у Светки, ну, одноклассницы моей, ты её знаешь… мама умерла. А папы у неё никогда не было. Её собираются отправить в детский дом. Сегодня в школу даже тётка в костюме приходила. С директором долго разговаривала по поводу Светкиного будущего. Вот я и подумала: я вся такая благополучная! В холе и любви выращиваюсь, а её – в детский дом!!. Это ж просто нечестно!.. Скажи, а у вас с мамой хватит сил, чтобы ещё одну дочь «поливать и выращивать»? А мы со Светкой вам за это внуков родим. Много. Правда, немного попозже, чем в следующем январе…
