«Маленькие рассказы-23» 3-й тур 1-я группа 1-й поединок

Сегодня, одновременно выставляю два поединка в этой группе. Кто зашёл на этот поединок, зайдите сразу на 2-й и проголосуйте за оба поединка.
Тема – любая.
Жанр – любой.
Объём от 1000 до 5000 знаков.

Оценивать поединки может любой автор Фабулы, независимо писатель он или поэт. То есть любой автор Фабулы, независимо от того, участвует он в конкурсах или нет, может проголосовать за понравившийся рассказ. И его мнение будет учтено.

Не имеют право голосовать:
1) Гости
2) Анонимы
3) Клоны

Оценивать рассказы следует, примерно, по таким критериям.
Содержание: соответствие, сюжет, интрига, концовка. Не обращая внимания на буквы, словно вы смотрите фильм.
Повествование: стиль, герои, эмоции, ошибки. То есть, то, что зависит от автора.
Каждый голосующий имеет права каждому автору поставить 0, 1 или 2 балла, по принципу:
0 баллов – рассказ не очень;
1 балл – нормальный рассказ;
2 балла – рассказ хороший.
То есть, все возможные оценки: 2:2,  2:1,  1:2, 2:0,  0:2  1:1,  1:0,  0:1,  0:0.
Не забудьте указать в пользу какого рассказа.
За победу в поединке даётся 2 очка, за ничью – 1 очко, за проигрыш – 0 очков.

ГОЛОСОВАТЬ В СВОИХ ПОЕДИНКАХ, КОММЕНТИРОВАТЬ СВОИ ПОЕДИНКИДО ОБЪЯВЛЕНИЯ РЕЗУЛЬТАТА – НЕЛЬЗЯ!!!
ПОЖАЛУЙСТА, СОБЛЮДАЙТЕ ЭТО УСЛОВИЕ!!!

Итак, в этом поединке встречаются рассказы «Надпись на лобовом стекле» и «Фатум».



Надпись на лобовом стекле

Конец января, лёгкий морозец и ночью выпал снег. Он лежал на земле и на припаркованных во дворе дома машинах такой лёгкий и пушистый.
Евгений, мурлыкая песенку, сметал снег со своей машины пока мотор прогревался. Вдруг за спиной он услышал очень возмущённый женский голос. Евгений оглянулся. Недалеко от него стояла Марина из соседнего подъезда, держа за руку свою пятилетнюю дочку.
- Привет, Марин. Что случилось?
- Да ты посмотри, Жень, что этот урод вытворяет.
Урод – это сосед Евгения по подъезду. Он с женой поселился в их доме прошлой осенью. Сосед огромный бритый налысо качок, возможно бывший «браток», «бык», как его звали во дворе, не зная настоящего имени, а жена его маленькая хрупкая, но властная женщина и муж её явно побаивался. Это было заметно. Вели они себя надменно, ни с кем не здоровались, никого не замечали. А джип свой они ставили где попало, не обращая внимания на машины других автовладельцев. Короче - «быковали». Вот и сейчас Маринин маленький аккуратненький оранжевый «PEUGEOT» зажат между двумя машинами, а перед ним красовался огромный джип, загораживая проезд.
- Что мне делать? - размахивала свободной рукой Марина. – Мне надо Ленку в сад вести, самой на работу, а муж, как назло пораньше уехал.
Бить по джипу надменной пары, чтобы взвыла сигнализация было бесполезно и, даже, опасно: вызовут ГИБДД, найдут царапину и заставят заплатить или по судам затаскают.
- Марина, что ты так переживаешь? – сказал Женя. – Давай я тебя до детского сада подброшу и на работу, мне всё равно в ту сторону, а вечером тебя муж заберёт.
- Ой, спасибо, Женечка, выручишь. Только у тебя детского кресла нет.
- Как нет? Есть. Сейчас поставлю.
- Ой, как хорошо. Леночка, постой с дядей Женей, а сейчас приду. Хочу, Жень, написать этому уроду записку, чтобы он больше так не делал.
- Что ты ему напишешь? Плевать он хотел на все записки. Всё равно будут «быковать». Писали им уже. Не помогло.
- Значит, не убедительно писали.
- А ты убедительно напишешь?
- Я постараюсь, - улыбнулась Марина.
Она подошла к лобовому стеклу джипа, смахнула рукавицей снег и стала что-то писать.

Через три часа, когда уже рассвело, Евгений вернулся во двор. Жена хозяина джипа орала на своего мужа, а он стоял, опустив голову, как двоечник у доски. Евгений припарковал свою машину и проходя мимо соседей, сказал:
- Что вы так орёте? Вам что, колёса прокололи?
- Нет, - визгливо крикнула жена бугая, - на лобовом стекле написали.
Евгению не было видно, что было написано на лобовом стекле.
- Да ерунда, - сказал он, - вам же не облили машину валерьянкой, чтобы коты со всей округи сбежались к вашему джипу, не бросили на крышу фарша, чтобы вороны его клевали и испортили вам кузов. Подумаешь надпись. Это кто-то из возмущённых автовладельцев написал, чтобы вы машину правильно парковали.
«Бык» зацепился за слова Евгения, как за соломинку.
- Людочка, это просто чья-то месть за неправильную парковку. Нельзя же это воспринимать серьёзно. Ты у меня единственная.
Людочка грозно посмотрела на своего мужа.
- Ладно, - сказала она, - я тебя поучу парковаться. Парковщик! Я ещё с тобой поговорю на эту тему: где ты там паркуешься.  Стирай эту гадость. Что стоишь?
Муж бросился выполнять поручение, а Людочка с недовольным видом села в салон джипа на пассажирское сидение. Они перестали загораживать лобовое стекло и Евгений увидел надпись, так сильно возбудившую быковатую семейную пару. Красной губной помадой аккуратным женским почерком было написано:
«Милый! Я так счастлива. У нас будет ребёнок! Позвони мне. Твоя зайка».



Фатум

Хорошо спать  в палатке  всем  взводом.  Длинные  нары вдоль    стенок.  Печь-буржуйка  посередине.  Топим  специальными брикетами,  где  уголь  вперемешку  с  торфом.  Их  охватывает  пламя, а  потом  начинается  медленное  тление,  дающее  тепло.  Для  поддержания огня  с  каждого  отделения  назначаются  по  два  человека,  итого  шесть. На  восемь  часов  отбоя.  Чуть  больше  часа  глядеть  на огонь  и  подкладывать  брикеты.    Разорванный  сон  компенсирует  близость  тепла.
Тихая  и  нежная.  А  не  яростная  и  резкая, до  потери дыхания, что в  прошлой  жизни.  Страсть,  переходящая  в  агрессию  и  резкую  слабость.  Нежность  со  всем  этим  не  уживалась.  Только  сейчас  это  понял.
Палатка  и  печь,  просто,  сон. Явь -  это  долгий  бесконечный  подъем, с  милой  печью  на  плечах.    Есть  приказ -  занять  высоту,  закрепиться  и не  пропускать  просачивающегося  в долину  противника.  Отправили  нашу роту  туда  спешно.  Времени,  говорят,  мало.  Пеший  марш.  По  половине центнера  на  каждом.    С  печью  мне еще  повезло.  Теплое  чувство помогает  переносить  тяготы  и  лишения.    Мне  она,  хотя  бы,  не  посторонняя.    Другие  только  кряхтят  и  матерятся.
Далеко  мы  растянулись,  шаг  черепаший.    Две  недели  назад,  давно  бы  добрались. Тропа была  надежней.  Сейчас  февраль,  снег  под  ногами проваливается.  Скользко. Уже оттаивает  грязь. Наступает  тупая усталость, притупляющая  инстинкт  самосохранения.    Идем  и  идем,  все  равно.
Надо  было  дойти  до  вечера,  дошли  бы  к  утру.    Когда  же  привал? Ротный  злится.  Торопит.  Недавно  назначили.  Взводные  только  кивают головой  и  дают  команду «шире  шаг».    Без  энтузиазма,  по  принуждению. Они  сами  понимают,  что  безнадежно  опаздываем,  и  неплохо  будет выйти  к  утру.
Быстрым  шагом  пошел  в  голову  колонны.  Видимо,  будет    темп задавать.  Хорошо ему,  без    груза. Ругается,  конечно,  но  с  нами,  теперь, без  этого  нельзя.    Изможденных  коров  председатель  на  луг  кнутом выгонял.    Пусть  и  нас  подгоняет.    А  высоту  займем,  позиции  и  опорные пункты  наладим,  с  артиллеристами  состыкуемся,  можно  будет  подумать о  прошлом  и  будущем.
Тихо,  дробью, доходят звуки  далекого  боя. Там  первая  рота,  убывшая  месяц  назад, встречает  «гостей». Потом  взрывы  снарядов. Быстро. Все  у  них  налажено  и  схвачено.    Там  врагу  не  пройти. Значит,  обходить  будут.    В  какую  сторону?      Ведь  одна  из  них наша.  А  мы  еще  здесь.      Поспешить  бы,  но  нет  уже  сил.  Когда  же привал?    Ни  одной  мысли,  только  об  остановке.    Хотя    бы  на десять  минут.    Упасть  и  не  отжиматься.  Шутка  юмора.  Тупого армейского  юмора.    Для  моей  тупой  головы,  которую  свербит единственная  мысль.   
Темнеет.    Сейчас остановимся.  Сумерек  здесь  нет.  Отключится  свет, и  тьма  продиктует  свои  законы.    Не  вижу – не  двигаюсь.
Стрельба  в  голове  колонны.  Мигом  падаю  в  грязь,  прикрываясь  милой    печью. Долгожданный  отдых.  Пять  минут  накапливается адреналин,  возвращается    чувство  опасности,  готовности  сражаться  за собственную  жизнь. Пошли  команды.    Бросаем  имущество  и группами  выдвигаемся  к  месту  боя.
Там  уже  все  утихло.  Трое  раненых  в  головной  походной  заставе. Один  убитый.  Ротный.    Даже  сюда  успел,  на  свою  беду.
Как  плохо. Мы  не  успели.    Возвращаемся  к  имуществу  и  спешно оборудуем  временные позиции. Пережить  ночь и  утром  выйти  на высоту. Иначе  бой  придется  принимать  здесь.  У  них  лазерные  прицелы  и  приборы ночного  видения,  почти  у  каждого. Хорошо, если заместитель командира роты, принявший командование, успеет состыковаться с  артиллерией. Лихорадочно  зарываемся в  землю. Меня,  хоть,  печь защищает. Откуда только силы  взялись. Жарко.  Кровь  лихорадочно пульсирует.    И  совсем  не  страшно.  Даже  ждешь  нападения  поскорее. Распирает  нездоровый  азарт.  Горит  все  внутри.   
Час  проходит.  Ничего.  Два.  Ничего.  Три.  Ничего.
Напряжение  спадает, угар уходит. Наступает  дикая  опустошенность. Ничего не  хочется.  Ни  есть,  ни  пить,  ни  думать.  Скрутила  тьма. Подавила  волю  и  страсть.
Тихо  зарождается  надежда. Вдруг, они  испугались.  Отступили. Пошли  другой  стороной. Для  них  время дорого. Настанет  утро. Мы  с радостью, покинем это проклятое место, отнявшее ротного. Займем  высоту.  И  так  укрепимся,  что  ни  одна  тварь не сунется. Скоро  рассвет. Через тридцать  минут. Здесь  сразу включается  свет.
Грохот  выстрелов  оглушает.  Везде  и  сразу.  Лихорадочная  суета. Куда  стрелять?  Бородатый  силуэт  в  десяти  метрах.    Бью  длинной очередью  и  не  могу  остановиться.  Палец  от  ужаса  онемел.  Чую, прилетит  сейчас.  Есть.  Страшный  удар  в  грудь.    Стала  отличной мишенью  моя  огневая  точка.
Тишина.    Хруст  шагов  и  хлопки  одиночных  выстрелов. Рука  автомата  не  чувствует.    Где  у  пояса  сумка  с  гранатами? Пальцы  механически  отгибают  усики,  тянут  сквозь  клапан,  кольцо цепляется  и  соскальзывает  с  чеки.
Хруст  все  ближе. Кто-то шевелит  печь.  Мою  печь! Рука разжимается.    Крик.
Радуга!
Постскриптум.
Бой  длился  всего  двадцать  минут.  Итог  его  был  предрешен. Рота  погибла  вся.  Ни  одного  пленного.