П.П. Шмидт как зеркало Первой Русской революции. Альтернативный взгляд на Историю

кредита без согласия графа Витте».
«К 1900 году, - пишут историки, исследовавшие деятельность Витте, - влияние Министерства финансов простиралось далеко за пределы отведённой ему сферы деятельности, а Витте уверенно выдвигался на первое место в российском бюрократическом аппарате, и от него во многом зависело определение направления не только внутренней, но и внешней политики.
О том, что это был действительно ключевой пост в России, ярко, со знанием дела писал в своё время (ещё не только до того, как его занял С.Ю.Витте, но и до его предместника И.А.Вышнеградского) кн. В.П.Мещерский:
«Что такое финансы России?
С одной стороны, это экономические и денежные средства России, с другой стороны, это главный ключ к политическому состоянию России. Финансовое управление в одних руках может повести к упрочению в России порядка, Власти и Самодержавия; в других руках те же финансы могут повести к разрушению политического строя России. К великому, но, увы, несомненно, действительному горю России, теперь финансы её в руках опасных людей, и опасных именно для Государя и Государства людей…
В Министерстве финансов свили себе гнездо все ультра-радикалы, и люди, как те, которые орудуют в Министерстве финансов, прикрытые разными минами, положительно опасные люди…
Всё это вместе, если соединить со страшною подпольною силою берлинских [вскоре появятся французские, английские, американские. - С.Ф.] и петербургских евреев в Министерстве финансов, не только далёкое, но близкое будущее рисует в ужасных красках. Тут, кроме экономического разорения России, угроза постоянная, что революционная и анархическая партия разрушения будет иметь в финансовом мире почву для своих действий на народ и для разрушительных своих замыслов. Вот почему так важен вопрос… кто будет во главе финансового ведомства?».
Витте сильно прикипел к министерскому креслу, чувствуя, какую силу оно сообщает своему хозяину. О том, какое значение Витте придавал своему положению, видно из ответа его в августе 1903 года Государю, предложившему ему принять пост председателя Кабинета министров. Сергей Юльевич заявил, что в этом случае он бы «просил совсем уволить» его «от всех должностей». Узнав о предложении, его расчётливая и дальновидная супруга Матильда впала в истерику…
Было от чего потерять голову: идя на “повышение”, Витте фактически терял надёжные рычаги управления финансовыми потоками. Петербургские остряки шутили: Витте упал кверху.
МИНИСТР-МАКЛЕР
Сергей Юльевич подмял под себя все крупные банки.
«Ни один из министров финансов пореформенной поры не пользовался так широко средствами государственного воздействия на экономику, как Витте».
«Русские банки времён Витте, - утверждал близкий его знакомый И.И.Колышко, - из объектов истории стали субъектами её. Они оперировали почти целиком на средства Государственного банка. Администрация этих банков, при фикции выборности, состояла по существу из чиновников Министерства финансов. А так как биржу составляли именно они, то ясно, что биржа, с её взмахами вверх и вниз, с её аппаратом обогащения и разорения, была филиалом Министерства финансов».
Специально для экономического проникновения на рынки Дальнего и Среднего Востока служили учреждённые С.Ю.Витте в 1894-1897 гг. банки: Русско-Китайский, Русско-Корейский и Учётно-ссудный банк Персии. Все они состояли сплошь из евреев – русских и европейских. И работала там одна гниль и взяточники.
«Среди этих банкиров (Виттевского призыва - авт.) особо выделялся А.Ю.Ротштейн, сменивший В.А.Ляского на посту главы Международного банка, ставший доверенным лицом министра финансов в заключении внешних займов и в проведении виттевской дальневосточной политики».
«Уродливой внешности, нагло-грубый в обращении, он был гением банковского дела», - писал о А.Ю.Ротштейне (1858-1904) журналист И.И.Колышко. Об Адольфе Юльевиче достоверно известно, что он состоял в одной из лож «Великого Востока», как и тот факт, что против него был сильно предубеждён Император Николай II.
По свидетельству исследовавшего вопрос современного петербургского историка С.Г.Беляева, «поверенный в делах США в Петербурге Г.Д.Пирс писал в это время главе банкирского дома Морганов, что Ротштейн играет в финансовой жизни России ту же “контролирующую” роль, которую сам Морган играет в Америке…».
В своё время Витте писал о своих «личных хороших отношениях с главою дома Ротшильдов, который всегда являлся главою синдиката по совершению русских займов, когда в них принимали участие еврейские фирмы». (В конце 1850-х гг. в Петербурге зафиксировано первое, по крайней мере легальное,  появление поверенного Ротшильда, претендовавшего на положение придворного банкира). По свидетельству статс-секретаря А.А.Половцова, «на первых же днях нового Царствования [Императора Николая II] Витте заключает заём со всеми домами Ротшильдов».
Прибавьте к этому тесные отношения, и даже дружбу С.Ю.Витте с владельцами берлинского банка Мендельсонами. И вряд ли кому-либо покажется таким уж невероятным утверждение о том, что “министр-маклер” (такое было у Витте прозвище) постепенно, но вполне последовательно передавал экономическую власть в стране финансовому интернационалу…»

Приложение восьмое:  Кратка характеристика НИКОЛАЯ II.
Николай II Александрович, по единодушному мнению современников, близко знавших его, обладал какой-то обострённой и прямо-таки фатальной неспособностью даже говорить неприятные вещи прямо в глаза окружавшим его людям, не то что делать их. По этой причине он старался избегать прямых контактов и разговоров, предпочитая передать неприятное в письме или через посредников. В этом кроется и причина некоторой его непоследовательности: он просто не мог видеть страдания близких ему людей и отступал перед этим, уходил в сторону.
Не удивительно, что вокруг него быстро образовался круг доверенных лиц, ушлых и пронырливых царедворцев, которые стали посредниками между Царём и министрами, губернаторами, банкирами и генералами, избавляя этим излишне-деликатного Николая от лишних проблем и хлопот, от ругани и скандалов, но и, одновременно, беря на себя бразды правления государством - но от его имени. Николай оказался как бы “под колпаком”, или в стеклянной комнате-капсуле, куда посторонних людей категорически не пускали, где и вершились все государственные дела: объявлялись войны, готовились к подписанию абсолютно-убийственные договора, провокационные международные встречи и конференции. Г.Е.Распутин был, пожалуй, единственным, кто пробил защитный барьер и случайно попал в ближайшее окружение Государя (лечил, и успешно, тяжелобольного наследника, царевича Алексея), кто благотворно воздействовал на него, искренне желал Николаю и его большому и дружному семейству добра и счастья. За что его дискредитировали и высмеивали постоянно в глазах Царя и народа, а потом и вовсе убили - варварски!... Все остальные члены Императорского Двора, т.н. “узкое руководство”, включая сюда и Династию Романовых в полном составе, люто мягкотелого Царя ненавидели, без конца ему гадили и подставляли, плели интриги. Оно же, “узкое руководство”, подготовило, когда настал подходящий момент, и “добровольное отречение Николая II от Престола” в феврале 1917-го, которого в действительности не было, скорее всего, но которое было жизненно необходимо Революции…

Мягкотелый, смиренный и совсем даже не царский, не светский характер Николая II Александровича Романова хорошо характеризует один знаменательный эпизод, случившийся в разгар Русско-японской войны и описанный впоследствии профессором Сергеем Нилусом со слов одного из архиереев.
«Как-то по завершении зимней сессии члены Святейшего Синода во главе с Петербургским митрополитом Антонием (Вадковским) по традиции были приняты Государем, чтобы попрощаться и преподать ему на дальнейшие труды благословение. Они по общему совету на той встрече решили намекнуть ему в беседе, что не худо было бы в церковном управлении поставить на очередь вопрос о восстановлении патриаршества в России. Каково же было их удивление, когда Государь, как всегда, встретив их чрезвычайно радушно и ласково, сам поставил вопрос в такой форме:
- Мне, - сказал он, - стало известно, что теперь и между вами в Синоде, и в обществе много толкуют о восстановлении патриаршества в России. Вопрос этот нашёл отклик и в моём сердце и крайне заинтересовал меня. Я много о нём думал, ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей патриаршества на Руси и его значения во дни великой Смуты междуцарствия и пришёл к заключению, что время назрело, и что для России, переживающей новые смутные дни, патриарх и для Церкви, и для государства необходим. Думается мне, что и вы в Синоде не менее моего были заинтересованы этим вопросом. Если так, то каково ваше об этом мнение?
- Мы, конечно, - вспоминал владыка, - поспешили ответить Государю, что наше мнение вполне совпадает со всем тем, что он только что перед нами высказал.
- А если так, - продолжал Государь, - то вы, вероятно, уже между собой и кандидата в патриархи себе наметили?
Мы замялись и на вопрос Государя ответили молчанием. Подождав ответа и видя наше замешательство, он сказал:
- А что, если я, - как вижу, вы кандидата ещё не успели себе наметить и затрудняетесь в выборе, - что, если я сам вам предложу - что вы на это скажите?
- Кто же он? – спросили мы Государя.
- Кандидат этот, - ответил он, - я. По соглашению с Императрицей, я оставляю престол моему сыну и учреждаю при нём регентство из Государыни Императрицы и брата моего Михаила, а сам принимаю монашество и священный сан, с ним вместе предлагая себя вам в патриархи. Угоден ли я вам, и что вы на это скажите?...
Это было так неожиданно, так далеко от всех наших предположений, что мы не нашли что ответить и… промолчали. Тогда, подождав несколько мгновений нашего ответа, Государь окинул нас пристальным и негодующим взглядом: встал молча, поклонился нам и вышел, а мы остались, как пришибленные, готовые, кажется, волосы на себе рвать за то, что не нашли в себе и не сумели дать достойного ответа…»
И этот разговор состоялся - повторим - в самый разгар Русско-японской войны, когда страна и народ российский истекали кровью! Можно только поражаться теперь, по прошествии многих лет, чем были заняты мысли Царя, Верховного Главнокомандующего! Не о победе он напряжённо думал и не о том, как бы повернее разбить врага и закончить войну с минимальными материальными и людскими потерями и максимальными приобретениями, нет, - он думал о восстановлении Патриаршества. Сиречь, о тёплом и необременительном месте для себя, где нет никакой ответственности за страну и нет проблем - одна сплошная пустопорожняя говорильня!... А это всё о том свидетельствует, что Николай мечтал дезертировать с фронта, со службы в трагический для страны и народа момент - и постричься в монахи. Чтобы поплотнее зажмурить глаза и заткнуть уши, закрыться в келье тёплой и пустой - и никого не видеть и не слышать. А там, в миру, хоть трава не расти, и гори всё ясным пламенем… И Николай бы отдал Трон и Корону, как это теперь представляется, и с удовольствием, - будь рядом с ним