«Луи Блан (один из десяти знаменитых революционеров мира - авт.) проповедует коммунизм, а сам ест дичь с ломтиками ананаса - ты видишь, что он свинья». (Из письма А.К.Толстого жене).
Если на русских свиней даже и на всех хватит ананасов, всё-таки они останутся свиньями. Но это никак не есть идеал будущей России»…
Читаешь теперь всё это и думаешь, от досады хмыкая и кривясь: ну ладно бы подобную мерзость какой-нибудь злобный еврей написал, бездарный и завистливый Мариенгоф к примеру, - тогда бы дело было понятное и объяснимое, на которое не стоило бы и внимания обращать, нервы и время тратить. Уж больно не терпят они, интеллигенты, либералы и евреи российские, всё истинно великое и талантливое у нас, славян-русичей: у них от этого аж челюсти сводит на сторону от ярости… Но тут-то один русский гений писал про другого гения и кудесника слова - и вдруг такое дикарство самое пошлое и отвратительное! полное собрата-поэта непонимание! нежелание понимать! Взамен сквозит одна лишь дворянская ненависть, спесь и какое-то дьявольское высокомерие! Непостижимо, как у Ивана Алексеевича рука-то поворачивалась при письме! как, наконец, совсем не отсохла!...
А всё оттого такое презрение гомерическое и несусветное проистекало, что он, Бунин, повторим, был барином по рождению, их благородием, а Есенин - смердом, холопом, простолюдином, удел которого, по Бунину опять же, землю пахать, пьянствовать без-пробудно и дерьмо выносить из барских покоев, дворцов. А всё остальное - чистое и высокое, литература, искусство, поэзия - не для него: мордой, дескать, не вышел, родился не в той семье и не в том сословии. Так считали Бунин и ему подобные все 200 лет, начиная с Петра, по такому принципу все они и жили в России, крепостными крестьянами правили по праву рождения, насиловали и пороли их, за долги продавали. И при этом не испытывали угрызений совести, стыда, дискомфорта внутреннего - вот что ужасно и дико, что поражает в них, наших барах, больше всего! Наоборот, они считали подобное положение дел за должное, гордились им!!!
Оттого и произошла у нас революция в 1917-м, которую народ поддержал всем сердцем, - чтобы таким как Есенин, Клюев, Павел Васильев, Клычков, Маяковский, другим талантливым простолюдинам бары Бунины место расчистили и уступили. И чтобы поскромнее себя вели, поделикатнее с простыми гражданами - не думали, что только лишь на их благородной груди Боженька ночевал и что-то им особенное нашёптывал.
Есенин, уж если на то пошло, за Родину жизнь свою отдал, мученическую принял смерть, погиб в 30-ть лет, загнанный троцкистскими гончими. Жить не мог без России, писать, что для него было жизни сродни, - и, тем не менее, не хотел возвращаться в страну из Америки, из Персии той же - боялся Троцкого-вурдалака, который его и придушил в итоге, прямо ли, опосредованно ли - не важно! И именно как русского гения-патриота!
А эстет-небожитель Бунин дожил до 83 лет: спрятался от большевиков в тихой и сытой Франции - и горюшка там не ведал, проедая и пропивая Нобелевскую премию, полученную в награду за свой оголтелый антисоветизм и за активное участие в масонских организациях, которые он, по-видимому, спонсировал. И из-за бугра таких как Есенин и Блок дерьмом поливал - настоящих русских героев и верных сынов страны, которые не пожелали покидать Россию - вместе с народом беды переживали, горе горькое мыкали...
В этой своей статье, между прочим, Иван Алексеевич, помимо Есенина, возмущался и известными словами Блока: «Народ, то есть большевик, стрелял из пушек по Успенским соборам. Вполне понятно: ведь там туполобый, ожиревший поп сто лет, икая, брал взятки и водкою торговал», - которые сильно ему не нравились, душу барскую, чистую коробили, которые он, вероятно, не обоснованными считал. А попросту - заказными и политическими.
Ничего подобного! - Иван Алексеевич, глубокоуважаемый и дорогой! - всё правильно написал Блок, и абсолютно точно! Именно так оно всё в романовской России и было, что и подтвердила История! И блоковская поэма «Двенадцать» - о том же: что революции не случаются просто так, революция - дело естественное и сугубо Божье! Это - тяжёлые роды (по Ленину если), рождение нового мира взамен мира старого, “паршивого” и “шелудивого”, сгнившего на корню. Так великий Александр Блок события Октября Семнадцатого понимал. Куда вернее и зорче, как думается, чем эмигрировавший на Запад барин Бунин, ослеплённый вселенской ненавистью к сбросившей его с собственных плеч стране.
Ведь тот же Ленин признавался, что «революция не зависит от пропаганды». «Если нет условий для революции, - говорил он английскому журналисту Артуру Рэисому, - никакая пропаганда не может ни ускорить, ни задержать её» (Цитата: по «Английские писатели о стране Советов», 1984 г., стр.7)…
Приложение четырнадцатое: Причины гибели Столыпина.
Убийство Столыпина, надо сказать, неожиданностью не стало. Люди прозорливые, люди думающие этого со страхом ждали - и удивлялись всё: отчего это так долго терпят революционеры его присутствие при Дворе? Да ещё и на такой архи-важной должности?! Для них, патриотов русских, это было и впрямь в диковинку, что наконец-то «после долгого времени… явился на вершине власти человек, который гордился тем именно, что он русский, и хотел со-работать с русскими. Это не политическая роль, а, скорее, культурная». Так писал великий В.В.Розанов о Столыпине, который был для философа не столько даже экономист и премьер (ибо вокруг вклада, значительного или пустяшного, Петра Аркадьевича в экономическое оздоровленье России до сих пор кипят жаркие споры; и не напрасные, как представляется, не безосновательные, которым не видно конца! - авт.), сколько фигура знаковая для страны именно в плане духовном, или национально-патриотическом, сравнимая с вкладом в духовное возрождение нации первых деятелей-патриотов романовского периода русской культуры, - Ломоносова и Державина, Пушкина и Лермонтова, - с их безграничным позитивным влиянием на народ, на разум его и душу.
Другой патриот России, И.Я.Гурлянд, сразу после убийства написал о Петре Аркадьевиче нечто похожее: «ВИДНЕЙШИЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕИ БЫЛ, КОНЕЧНО, НЕНАВИСТЕН РАДИКАЛЬНОЙ АДВОКАТСКОЙ БАЛАЛАЙКЕ, КАК И ВСЕМУ НАЦИОНАЛЬНО-ОСКОПЛЁННОМУ СТАДУ ПОЛУИНТЕЛЛИГЕНТОВ И ИНТЕЛЛИГЕНТОВ-НЕУДАЧНИКОВ, ЯВЛЯЮЩИХСЯ КОМАНДИРАМИ РЕВОЛЮЦИОННОГО СТАДА И СОСТОЯЩИХ НА ИНОРОДЧЕСКО-ЕВРЕЙСКОМ СОДЕРЖАНИИ».
Утверждают также, опять-таки знатоки, что уже перед смертью Столыпин был одержим идеей «национализации капитала» и создания некоего русского банка на благо своим соотечественникам, в противовес банкам еврейским, анти-национальным и разрушительным, где русских предпринимателей или выставляли за двери сразу же, или обирали до нитки непомерными процентными ставками - только-то и всего. Предполагалось, что Казна создаст особый фонд, из которого будет помогать деятельным русским людям - тем энергичным русским характерам, которых не мало у нас, и которые хотят, умеют и любят работать. Однако ж не могут приложить своей энергии ни к чему, так как не могут раздобыть подъёмных или кредита на Дело - того спасительного кредита, той золотой жилы или живой воды, чем обильно пользуется каждый еврей в течение жизни только в силу “рождения”, в силу своей принадлежности к еврейству. В патриотических кругах существовало убеждение, что именно за этот проект сыны Израиля и убили Столыпина, ревниво оберегавшие во все времена свою исключительную монополию на кредит, на лихву...
Вообще же, как утверждали его современники, беспристрастно за ним наблюдавшие все годы его премьерства, бывшие горячими его поклонниками и сторонниками, Столыпин мало чего успел на своём посту - из того, что должен был, мог и хотел сделать. Так, с грустью писали они, «возмущённое общество не один раз требовало диктатуры, и даже сам Столыпин в одной из речей соглашался, что к диктатуре прибегнуть придётся, но на слишком крутую борьбу у него не хватало сил. Не в осуждение говорится это убитому страдальцу - он поистине всё отдал Родине, включая жизнь свою, - но к числу коренных и глубоких причин его гибели следует отнести недостаток в нём тех грозных свойств, которые необходимы для победы. Революция общими силами России была разгромлена, но что касается власти, то последняя не совсем доделала своё дело. Царство русское было почищено от крамолы, но не совсем вычищено. Оставлено было без серьёзного основания слишком много бродильных начал, как бы на семена, - и брожение непременно должно было вспыхнуть снова при первых благоприятных условиях… В течение пяти лет велась, конечно, борьба с революционным лагерем, но излишне мягкая, не наносившая ему разгрома. Жидо-кадетская печать, основная сила революционного возбуждения, была оставлена в неприкосновенности. Долго терпелась и осталась почти нетронутой анархия высших школ. Совсем осталась неприкосновенной анархия деревни. Реформа полиции, предмет первой необходимости, до сих пор ещё находится in spe (в будущем - авт.). Нетронутой осталась и гибельная по своей ошибочности система административной ссылки, служащая организованной на казённый счёт пропагандой революции… Поставленные довольно робко национальные вопросы Столыпин, подобно Сизифу, докатив доверху, выпускал из рук (например, финляндский вопрос)… В общем, Столыпин… казался хорошим артистом, но не справившимся со своей громадной ролью» / М.О.Меньшиков «Письма к русской нации»/.
Почему такое происходило - такая излишняя мягкость Петра Аркадьевича, половинчатость и нерасторопность в делах, - теперь нелегко судить, по прошествии времени. Причин тому много, как кажется. Тут и пылкий и благородный характер его был виной, его тонкая внутренняя душевная организация, не позволявшие ему быть стальным и напористым, бескомпромиссным в жизни, работе: он не родился “кулачным бойцом”, этаким “железным канцлером” наподобие Бисмарка… Далее стоит сказать, что будучи сам человеком высокой порядочности и чистоты, Столыпин, по-видимому, плохо понимал психологию всего низкого и преступного и слишком медлил в борьбе с преступностью, часто даже и потакая ей, её, так сказать, собственной мягкостью и нерешительностью провоцируя… Так, в последние годы жизни Петра Аркадьевича современникам слишком бросалось в глаза некоторое бравирование опасностью с его стороны, что было делом странным и непонятным: ведь он был приговорён к смерти сразу несколькими революционными партиями и наверняка знал об этом. Знал - но ничего не предпринимал для того, чтобы поберечься, ту же охрану усилить, прекратить разъезжать по стране без особой надобности, а пойманных полицией смутьянов приказать примерно и сурово наказывать для острастки; чтобы, наконец, свести к минимуму присутствия в общественных местах на разных праздничных мероприятиях, для него, премьера, начальника экономического штаба Царя, совсем даже и не обязательных (как та же его роковая поездка в Киев, к примеру, в которой не было нужды).
Казалось бы: после чудовищного покушения на него на Аптекарском острове с десятками убитых и искалеченных уже и слепому тогда ясно было, какая сила борется с ним, на какую мерзость и подлость она
