[justify]Я одеваюсь так. как будто я старый еврейский чернокожий мужик. А еще у меня за окном всегда 50-е годы прошлого века.
Эми Уайнхаус.
Даже если я должен буду в деревянной бочке преодолеть ревущий водопад, и внизу меня будут ждать вооруженные до зубов туземцы, я буду продолжать борьбу.
Ян Тимман.
Вступление.
Вечерело, и багровый, как сердце никогда не курившего и не пившего спиртное юноши, закат отдавал силу густой и сочной черноте неба. Багровый горизонт, на котором уже не было видно Солнце, был похож на доброго и мудрого друга для каждого доброго человека, а его постепенное потускнение — на дружеское пожелание добрых снов всем тем, чья душа чиста. И мерцающие, сочные точки звёзд приятно дополняли чернильный мрак нарождающейся ночи, делая его объёмным и живым. Лёгкий вечерний ветерок тоже был как бы единым целым с этим заросшим ярко-зелёной травой пригорком. А недавно поваленное сильным ветром старое дерево, на котором уже росли новые ростки и густой, чуть сухой мох, как бы добавляло фон василькам, задорно торчащим из травы тут и там, и чистой светло-бурой земле, на которой уже лежали сухие дрова.
Человек, сидевший на бревне, со вкусом потянулся, поправил на шее ярко-красную фланелевую рубаху, посмотрел вокруг и беззаботно, с неподдельным удовольствием вдохнул вечернюю прохладу. Улыбнулся, достал трут и кресало, коими и зажёг костерок, подсыпая в него сухой мяты из запасов, немалой частью коим он сегодня неплохо поторговал. Огонь с ароматом волной родился на свет, и его бодрые отсветы обрисовали широкоплечую фигуру высокого и худого чернокожего человека в красных сандалиях, зелёном килте и шапочке в тёмно-красную клетку и упоминаемой выше длинной красной рубахе. Борода, нечёсаные курчавые космы и бусы из рога и кости, каждая бусина в которых была родовым и колдовским амулетом, выгодно завершали образ. Часть мяты человек истолок в порошок в фарфоровой ступке и вместе с марихуаной насыпал в длинную чёрную трубку с узорами в виде двух дерущихся тигров, мастерски зажегши её от взятой из костра веточки, и медленно затянулся. Потом ещё пару раз, и умиротворение едва не отправило негра в килте в царство сна, как порой бывало раньше и порой же будет впредь.
Но недолго был он один: из-за деревьев показался ещё один человек. Тоже высокий, с суровым, гладко выбритым лицом потомственного японца, с густыми чёрными бровями, он был одет в просторные серые одежды, больше подходящие для единоборств и закрывающие почти всё тело до открытой крепкой шеи. Идеально выглаженный и сшитый по фигуре наряд, на заказ, в тон серым же заказным спортивным кедам. Длинные, чёрные волосы человека в сером одеянии были собраны в идеальную самурайскую причёску. Но лоб, как принято для ронина. не был выбрит, а зубы не были начернены, но татуировка на тыльной стороне левой ладони показывала всем, что он — камикадзе. Но он явно не горел желанием погибнуть в самолёте и попал в число большинства камикадзе, которые выжили и оставили эту службу. В поясной сумке мужчины была шкатулка, и, присев напротив негра в килте после вежливого приветствия, он раскрыл её и взял немного жевательного табака. Негру его предлагать он не стал: тот отказывался от табачной жвачки, как и сам камикадзе не хотел курить марихуану с мятой. Чего навязываться? У каждого человека свои привычки и свой жизненный путь.
Через минут пять или десять, на пригорке к костру пришёл немолодой человек в простых тёмно-зелёных брюках, куртке и летних сандалиях, с походным ранцем такого же зелёного цвета, что и вся остальная одежда, за плечами. Его лысеющая голова с чуть заострённым теменем была крепкой, а сам он по телосложению отдалённо напоминал светлый шкаф. Серые глаза и седые брови, казавшиеся в ночном полумраке чёрными, выгодно оттеняли небритое, довольно-таки светлое лицо. Крупные мозолистые руки, привычные к тяжёлой работе, обращались с тяжёлым ранцем и дровами, которые человек принёс для костра, как с соломой. Сев рядом с огнём, мужчина весело поздоровался со всеми и после взаимных приветствий раскрыл ранец. Оттуда он достал много привычной для рабочих перерывов при вождении шестого трамвая еды, в большинстве своём бывшей фруктами и большими бутылями с соком, хлеб с сыром, копчёное мясо, бутылку коньяка, и походный столик, и угостил всех. Но водку выпил лишь он сам, ведь камикадзе предпочитал очень тёплое саке и в душе извинился, что не принёс его, а вслух пообещал принести целую бутылку на пробу всем.
Вскоре к ним, идя очень шумно из-за цельной, деревянной трости с «крюком» на конце, присоединился старик в старом плате и штанах с летними туфлями в «дырочку», чтобы ноги дышали. Вся одежда и обувь человека преклонных лет были совсем старыми и неопределённого цвета, как бы гармонируя с возрастом владельца. Крепкая трость была необычной из-за вырезанных на ней самим стариком узорами всех мастей, благо и саму это трость старик вырезал сам, и инструмен г для резьбы по дереву в потрёпанной сумке у него всегда был с собой. Длинная белая борода с усами и густыми бровями того же цвета. Орлиный нос, морщинистое тёмное лицо и совершенно лысая голова в бейсболке делали старика очень запоминающимся для всякого, кто увидит его, бредущего по проезжен дороге после продажи резных изделий. Складной табурет и складной столик, вырезанные им самим же, и табличка с фиолетовыми «готическими» буквами в надписи «резьба по дереву и кости владельца (кость приносите с собой)», немедленно были раскрыты, и старик с бодрыми приветствиями присоединился к остальным. Выпив залпом водки и пожевав немного табаку, он поделился со всеми своими трудами: резными цветами для амулетов негру, украшения для петлицы камикадзе и большую узорчатую дверную ручку для водителя шестого трамвая. Он всегда что-то делал такое для души, и нередко от него можно было получить нечто особенное. Так он частенько делал и для детей во дворе, и для компании, в которой был сейчас.
И вот они все собрались, глядя на жизнерадостный костёр, небо и тускнеющую, подобно взгляду засыпающего ребёнка, багровую полосу горизонта. Каждый нёс в себе историю своей и не только своей жизни. И делиться этим все считали добрым, приятным делом.
Начал, как часто бывало, Негр в Килте.
Рассказ Негра в Килте.
Когда красно-розовое небо над бесчисленными зеленовато-бурыми озёрами стало темнеть, показывая мирное течение времени дня, а обе аппетитного сырного цвета луны выстроились, как старые друзья в очереди за хлебом, в один ряд зеркальная гладь озёра зашевелилась, словно там копошилась целая орава водных жителей. Но это были не водные жители, а блики от воздушных красавцев: ярко-зелёные чешуйчатые существа в алую крапинку, похожие на осьминогов длиной корпуса с ладонь взрослого мужчины, и шестью полуметровыми щупальцами перед двумя короткими и широкими как бы крыльями. Их туловища были раздуты, как воздушные шарики у клоуна в парке, коими они по назначению своему и были: именно они удерживали этих малышей в безветренном пока что и крайне жизнерадостном небе.
Три тонких, в густой бахроме, щупальца каждого зелёного спрутика держали нечто, похожее на изогнутую и очень тёмную курительную трубку в узорах и блестящих рычажках сверху, а четвёртой конечностью они махали друг другу, изменяя цвет бахромы с красного на зелёный со скоростью мерцания глаз ночных звёзд. Два остальных щупальца были чуточку шире других и были сильно растопырены, вместе с крылышками они управляли полётом, чтобы никто не кувыркался в воздухе кто куда.
Ярко-жёлтые глаза всех летунов смотрели вниз и вперёд очень внимательно, а зелёные тела подобрались и были готовы для боя. Поэтому, когда из-за высокой узкой скалы, мерцающей стеклом и хрусталём всеми цветами радуги, наперерез налётчикам быстро вылетели такие же точно многочисленные защитники, никто не был захвачен врасплох. Обе стороны яростно направили друг на друга свои смешные трубки, крутанули прицелы и резко нажали свободными щупальцами самые верхние рычажки на них. С очень тихим хлопком оттуда вперёд и назад вылетели ярко блестящие на фоне неба, струн из ослепительно сверкающей шрапнели. Она состояла из хорошо толчёного хрусталя, который добывался в родных скалах, домах этих летунов, и при попадании в самих спрутиков пробивала их газовые пузыри, заставляя раненых камнем падать вниз в коричневую воду, на которой их мгновенно ловили и поедали водяные создания. Все держали концы своих трубок ниже уровня своего тела, так что выстрел в обе стороны сразу гасил возможную отдачу, а также не ранил самих стрелков.
Битва длилась в полном молчании стрелков целый час, и никто не пытался прекратить её. Падали новые и новые жертвы водных охотников, и никто не пытался помочь сородичам, поглощённые яростью боя. Никто не просил пощады, не пытался никак поговорить с соперниками по душам и договориться. Да что уж там говорить, никто даже не пытайся спрятаться, жажда истребления врага перевешивала всё, в том числе, и здравый смысл.
Но были и исключения из этого ужасающего правила.
В одной из пещерок в упомянутой мной выше скале сидел прямо на хрустальной перекладине, по запарке ещё не расщеплённой на смертоносную пыль, и раскрыл свою стрелковую трубку один желтоватый от молодости спрутик вдвое меньше взрослого солдата. Там он достал бесцветный, много лет изготавливаемый умельцами порох, смешал его с пряностями и поджёг от световой линзы, которая открывалась нажатием стрелкового рычажка и в норме поджигала порох от небесного света при выстрелах. Но не выстрела ожидал молодой спрутик, а появление синеватого дыма, который спрутик с наслаждением вдохнул и погрузился в грёзы, как делал много раз. не желая убивать своих сородичей. Хотя бы его сны не несли смерть, хоть он и был от них чуточку вялым.
Да, да. Когда он проснулся, никого из обеих армий уже не было в живых, и он погоревал о них, потом осудил и полетел искать таких, как он сам. Вскоре небо ему помогло, улыбаясь ему всеми цветами багрянца, а луны ласковыми глазами провожали его
в добром пути. Он нашёл двадцать таких же весёлых парней и девчонок, каким был сам, и вместе они основали мирное сообщество, а воинственные летуны перебили сами себя.
И поделом им, знаете ли! Незачем расходовать жизнь так глупо, можно делать вещи куда лучше и замечательнее этих.
Рассказ Водителя шестого трамвая.
Ребята, какие осьминоги, какие бои в воздухе духовыми ружьями, что мы смотрим на небо, где ещё и водится невесть что? Вот здесь, на земле нашей твёрдой, которая всё мешает и пачкает рельсы моею трамвая, события происходят хоть и не столь красивые, по не меньше важные. Ох, водка хороша. Камикадзе, угостишь потом саке? О, спасибо, а чего чашечка такая маленькая? А, понял, она не сразу по голове, только через время даст. Посмотрим, как японское пойло развезёт потом, спасибо, дружище! Посмотрим, будем проверять все на себе, ведь лишь так можно понять, что и как действует! Нет, нет, друг, харакири не надо мне тут никаких, ты трамвай хоть день поводи с пьянчурой немытой и штрафбатниками бывшими из моих кварталов, сам его себе сделаешь, психанув.
Так вот, речь
Просто люди живут своей жизнью.
