Интернет-фольклор. Безымянный город.
Разум может быть лучшим другом, может позабавить человека, когда, скажем, нечего читать и нечем заняться. Но, когда он не получает новых данных слишком долго, он обращается против человека, то есть, против себя, начинает рвать и мучить сам себя и, может быть, пожирает сам себя в непредставимом акте самоканнибализма.
Стивена Кинга. Долгий Джонт.
Задумаемся на минуту, какое из рукотворных сооружений на планете может считаться самым глобальным? Египетские пирамиды? Американские небоскрёбы? Великая китайская стена? Ничего более масштабного, чем сеть железных дорог, оплетающая земной шар с разной степенью плотности, пока не создано.
Николай Черкашин. Поезд-призрак в лабиринтах времени.
Коричнево-чёрные и чуть шершавые на вид коричнево-чёрные ровные стены ничем не отличались внешне от такого же пола и потолка безразмерного высокого коридора, которому, казалось, не было конца. В этом месте не было движения, и сам воздух, если он вообще тут был, казался замершим прозрачным льдом. Как будто движение было тут чем-то неуместным, совершенно лишним, не должным быть вообще.
Квадратного сечения, сам коридор недвижно шёл в обе стороны прямо, но конца ему не было видно никак. Словно он уходил на миллионы километров, или даже дальше. Ровность стен и пола с потолком, где не было никакой ассимметрии в кажущихся бесконечно далёкими от зрителя узорах, не нарушалась нигде и никак.
Никакой сырости и затхлости в идеально свежем воздухе не было, как оценил попавший туда человек. Проснувшись на какой-то мягкой постели-корзине цвета коридора, он поначалу не мог даже понять, где он. Уснул на диване после изучения узоров, получавшихся из математических уравнений, а проснулся тут. Где? Как? И, самое главное, почему?
Впрочем, у него были и другие не менее важные вопросы.
Первый, наглухо опустевший кишечник и мочевой пузырь. Проверил, сухо. Даже вони от пота - не искупался после работы, так умаялся, - не было. Как будто это… взяли и удалили из него. Он почти не представлял, насколько был прав.
Второй, не было голода, а он не ужинал, упал так. Тем не менее, желудок был до края полным чем-то сытным, хоть и без послевкусия. Опять-таки, словно в него просто эту еду переместили! С учётом того, что он вообще оказался неведомо где, телепортация - уместное предположение.
Теперь, если его сюда перенесли, то зачем, что с ним потом будет? Обычно, у учёных «по окончанию эксперимента животные были забиты». Кошмар наяву, ужас сковал его от и до, но была еле-еле тлеющая, как последний уголёк в брошенном под дождём костре, надежда. Телепортировать обратно они его тоже смогут с той же самой лёгкостью, что сюда доставили, к себе в лабораторию. Не гуманизма ради, а чисто, чтобы увидеть поведение подопытного животного в естественной среде обитания, так сказать.
Осмотрев своё «ложе», он увидел, что одежда-обувь чистые идеально. Грязь и прочее убрали, понял он, как и из тела. Не будет ли никаких вредных последствий от такой «уборки» для организма – мелькнуло и пропало в голове кандидата математических наук, сорокалетнего сероглазого усача Синичкина Александра Александровича. Он встал и прошёлся по полу, который не казался холодным или горячим. Вообще не ощущалось ветра или жара-холода. Словно температуру также подогнали под него лично. Интересно, и даже страшно стало меньше. Впрочем, ненадолго. Посмотрел словно по наитию назад, а его «ложе» исчезло без малейшего звука или чего-то другого в этом роде. Теперь ничего не нарушало ровность пола.
Пришельцы – хотя нет, тут пришелец именно он, ха-ха! – явно не планировали его убивать прямо сейчас. Узнать бы, кто они, и что им от него реально надо. Впрочем, он. В отличии от биомассы людских толп, всегда подчинялся именно рациональному началу и эмоциям спуску не давал. То в математику и пошёл – решил найти функцию более быстро растущую, чем Седьмое Рыбье Число, которая больше функции самого Райо.
Теперь осталось понять, насколько всё это поможет ему здесь и сейчас. Ужас перед неизвестностью реально «душил», и любой «человек толпы» бы орал, паниковал, бился головой и всем подряд об стену, молился, но толку от этого не было никому и никогда.
Короче говоря, Сан Саныч привёл себя в норму и стал изучать своё узилище. Внушительное брюшко, закрытое полосатым серым свитером с красными оленями, всколыхнулось при потягивании. Крупный, по юности перебитый из-за баб «орлиный» нос над густыми седоватыми усами не учуял никакого запаха или ветерка издали. Ничем нигде не пахло, от слова «совсем». Попрыгал на месте, эха нет. Поорал на всех громкостях - ноль внимания, фунт презрения. Пощупал материал стены, до которой пришлось пройти десяток метров, и она оказалась гладкой, а узоры были закрыты чем-то типа прозрачной толстой плёнки. Абсолютно гладкой и температуры обычного письменного стола. Но казалось, что, если нажать сильнее, будет очень и очень холодно. Нажал, ничего. Хотя, если он на полу стоит, и боты не промёрзли, то волноваться нечего.
Пошёл по коридору дальше, на десятом километре устал. Сел на пол, оперевшись спиной о стенку. Поколотил её с разной силой. Даже звуков ударов не было, мозолистые кулаки и ноги словно натыкались на что-то типа резины и отлетали назад. И, чем сильнее бил, тем сильнее это было заметно.
Ни одной травмы также не было вообще, хотя при таких ударах о простую деревянную или кирпичную стенку кулаки разобьются в кровь, а ноги в домашних тапках могли получить полновесные переломы пальцев. Что бил он так сильно, он вообще понял только после боли в мышцах, непривычных с устатку к таким «упражнениям».
Вдруг стена перед ним изменилась: она стала от пола до потолка на участке 20 на 20 метров совсем прозрачной, и странный беловатый свет осветил то, что скрывалось за ней. Впечатление было страшным. Почему-то, до жути страшным, что странно.
За «окном» были видны на непроглядно чёрном с сероватым фоне какие-то тёмные здания, расположенные без видимого порядка. Гладкие и без окон, между ними – такие же лишённые окон закрытые массивные мосты-переходы. Также расположенные без видимой системы, кроме того, что в стену они всегда упирались под прямым углом. На крышах домов были какие-то конструкции вроде антенных решёток, и свет с одной из них освещал всё пространство.
Тут Сан Саныч всё понял. Что было страшно в этом зрелище, так это то, что свет не давал никакой тени и как бы тонул в невидимой пустоте, исчезал между зданиями, а не улетал вдаль. Словно без следа рассеивался какой-то силой.
Но что тут такого страшного, можно спросить. Оптический эффект, и всё такое. Дело в том, что Синичкин изучал так называемый истинный вакуум, где частиц и энергии нет совсем. Точнее, настолько мало, что «обычный» космос покажется твёрже камня. И все эффекты – «пропадание» света, безвидная даль, - указывали, что всё это место находится именно в истинном вакууме. Место, где нет никакого «нормального» вещества. Любая классическая частица, попавшая сюда, просто рассеется в условное ничто. Понятно, как можно утилизировать «лишнее» - просто убрать силовое поле помещения вокруг подопытного. Было очевидно, что коридоры и прочее с домами вместе состоят из него, веществу тут не «выжить». Вопрос, больно ли будет, или сразу. Если поток света исчез через километр, не больше, то не успеет осознать!
С такими невесёлыми думами Синичкин просидел час. Затем заорал во всё горло: «Давайте уже, убивайте меня, сколько можно уже? Я готов, мне терять нечего!». И много чего добавил, чтобы поскорее. Ведь, кроме той математики, ему жизнь никогда не была как-то интересна. Жена умерла, все друзья с ней же погибли в том ДТП с автобусом, так что привязанности не было ни к кому. Уравнения – вот настоящая красота! Увидел теперь, что все его модели подтвердились, а дальше и жить-то незачем!
Но тут он оказался у себя дома. Оказался и не верил, что дома. Хотя не похоже на предсмертный бред, смерть от «рассеивания» была бы мгновенной. Скорее бы, подумал он между делом. И заорал от вновь переживаемой утраты, хоть на часах было 7:30. То есть, всего пол-суток прошло за все эти события. Выпил с горя коньяка подороже, благо новую семью заводить он не хотел, да и не смог бы. Теперь бы только второй раз в тот коридор отправиться туда, уже навсегда. Увидеть истинный вакуум лично. Без защиты. Рассеяться в ничто, как виденный им тусклый свет. Интересно, каким ярким бы он был в «обычном» мире, где сам Синичкин больше не нужен от слова «совсем»? Как далеко его было бы видно?
Тут ему пришло в голову математическое решение. Как сделать истинный вакуум ложным, чтобы от «обычного» мира к той тихой пустоте проложить мост, чтобы все эти «дома» оказались здесь.
В ту же ночь все говорили, что около Земли появилась какая-то буро-чёрная космическая станция. Её увидели все телескопы, и Синичкин узнал её. Желая смерти, он безо всякой связи с этим дал новую жизнь заточённой в пустоте дальше космоса побеждённой в древней войне цивилизации.
Вот только недолго длилась эта пора: на станции запустилась установка полного Пробуждения Жизни, и та цивилизация проснулась, и побочным эффектом этого было потребление энергии с превращением ложного вакуума в истинный.
Ещё одной области. Ещё один из многих раз.
